После войны меня часто спрашивали, были ли со стороны бойцов Красной армии зверства по отношению к пленным немецким солдатам. К пленным не помню, а вот один случай в памяти засел навсегда, да и можно ли его назвать зверством.
«Зверство»
Мощным ударом наши войска освободили город, но противник в нём всё же остался, тот, кто не успел сбежать. Рота получила приказ зачистить город. Распределили по взводам улицы, пошли. Вдруг подбегает боец, здоровый такой детина, просится с нами.
- У своего командира спрашивай, - я тогда уже взводом командовал, зачем мне ответственность за чужого бойца.
- Спросился, отпустил. У меня на этой улице дом, вон, прямо за водонапорной башней.
- Раз отпустил, пошли, - разрешил я.
Несколько немецких солдат, завидев нас, сдались сами, но были и такие, кто в плен не хотел. Их желание, а нам что? Уничтожили. Дошли до башни, тот боец впереди всех бежит, едва сдерживаем. Вдруг крики, ругань – всё на немецком.
- Мой это дом. Немец там, - боец зажмурился, не хотел смотреть на окно второго этажа, из которого висело тело женщины.
- Жена? – спросил я, сжимая автомат.
- Да.
- Сейчас мы им устроим баню! Бойцы…
- Разреши, сержант, я сам? – перебил меня боец.
- Что сам?
- Один управлюсь.
- А если там десятка два?!
- Значит, судьба такая.
Я не успел и глазом моргнуть, не то, что дать разрешение действовать, как он уже взял у нашего кавказца нож, отдав ему свой автомат. Все замерли. Через минуту из дома снова раздались крики, но теперь они были предсмертные. Боец вышел на улицу весь в крови, в руках человеческая голова.
- Командир это их, - сказав это, он размозжил голову о стену.
Командование долго думало, что делать с этим бойцом. В плен немцы сдаваться отказались, весь мой взвод это подтвердил, а значит, боец действовал правильно. Только мне досталось за то, что отпустил его одного. Жену и троих детей бойца похоронили за домом, там росло несколько деревьев, место тихое, лучше и не найдёшь. Через три дня боец погиб, закрыв своим телом узкое окно подвального помещения, из которого по нам стрелял пулемёт. Ушёл человек к своей семье!
И смех и грех
Чего в войне весёлого? Ан нет, находились и такие моменты. Командир роты в моём присутствии приказал связисту сходить за катушками с телефонным проводом. Я настаивал дать ему пару бойцов для сопровождения, но боец отказался.
- Тут не далеко, сам схожу.
В мае 1943 года на фронте наступила тишина, а может быть только у нас. Мы расположились на берегу небольшой речки, вдоль которой шла дорога. Все были заняты своими делами, когда я услышал:
- Командир! Смотри!
Поднимая ногами пыль, в нашу сторону семенили пятеро немецких солдат. Что это противник, легко можно было определить по исподнему, но, то, как оно было на них надето, вызывало смех. Кальсоны, спущенные до лодыжек, были связаны узлами, в руках они несли своё обмундирование и оружие. Держа винтовку наперевес, за ними шёл связист.
- Ты чего это нам немецкие причиндалы решил показать? – смеясь, спрашивали его бойцы.
- Иду, а они тушёнку жрут. Я им командую: «Руки вверх!», а они лыбятся, я одного пристрелил, остальные послушные стали.
- Зачем кальсоны им до пят спустил? – едва сдерживая смех, допытывались бойцы.
- А как? Их пятеро, я один! Разбежались бы. А так далеко не убежишь.
Слышал, что связиста представили к награде.
Шла война, которая оголяла души людей. Кто-то сам сдавался в плен, служа потом врагу, кто-то бежал из плена, рискуя жизнью. На поле боя хорошо видно человека. Вот, трое бойцов бегут в атаку, а четвёртый постоянной ложиться на землю. Что это значит? Боится! Страх был у всех, но кто-то выбрасывал его из головы, а кто-то с ним жил. Можно ли осуждать таких людей? Не знаю. У меня во взводе был боец, ему, наверное, лет сорок пять было. Семеро детей, когда он уходил на фронт, жена восьмым беременна была. По возможности мы старались оставлять его в траншее под всякими предлогами. Он за это на нас обижался, рвался в бой. Пустили. Погиб.
Полушкино
Подошли к селу, занятому противником. С ходу брать не решились, наша разведка там ещё не была. Стемнело. Поступил приказ лежать, не двигаться, чтобы себя не выдать. Курящие бойцы это восприняли с недовольством, но быстро нашли выход. Воронок вокруг было много, вот они из них и сделали курилки. Скатятся туда, перекурят и обратно.
- Командир, село как называется? – обратился ко мне совсем молодой боец.
- Полушкино, - прошептал я.
- Надо же! Нет бы Рублёво, а то – Полушкино! – донеслось с правой стороны от меня.
- Тихо вы! – зашипел я на бойцов.
Мимо проползли сапёры. Им нужно было сделать для нас проходы в заграждениях из колючей проволоки и проверить поле. Вдруг там мины!
Земля сырая, можно сказать, грязь. Бойцы промокли, стали замерзать. Чуть позже мы увидели разведчиков. Они буквально скользили по желеобразной земле.
- Обратно пройдём, тогда ваше время, - едва слышно прошептал мне их командир.
Ждали долго, больше двух часов. Первыми показались сапёры, мы приготовились к бою, но вовремя распознали своих.
- Мы своё дело сделали. Разведку дождитесь! – раздалось из темноты.
Разведчики показались только через час.
- Два крайних дома битком набиты немецкими солдатами. Заходите с мельницы, - сказал командир разведчиков.
Выждав несколько минут, мы поднялись. Возле канавы фриц заставил нас лечь, пустив в небо аж пять осветительных ракет разом. Около кустов мы остановились.
- Вон она – мельница! Давай со своими на неё, я чуть левее возьму, - скомандовал я Дроздову, командиру отделения.
Только мы стали приближаться, как по нам ударили немецкие пулемёты. Может, обнаружились разведчики, а может, фрицы заметили нас. Кто успел, тот лёг. Я чуток опоздал, две пули вонзились мне в грудь.
Госпиталь
Кто меня вынес и как, я не помню. Изредка приходя в сознание, оглядывался лишь с одной с целью: посмотреть кто рядом, в чьей форме. На следующий день я уже очнулся в госпитале. Со слов бойцов, которые здесь были, привезли нас человек двадцать. Некоторые умерли на операционном столе.
- Тебя по рёбрам ударило, потому и выжил, - сказал кто-то, - резать будут, ты не кричи. Хватает тут криков!
Я потрогал рукой грудь, она была перемотана бинтами.
- Ожил? Это хорошо, - голос говорящего, смешивался с гулом, а может это был шум у меня в голове?
- Ожил, - прошептал я.
- Себя помнишь? А то всякое бывает.
- Помню. Сержант Тихонов.
- То добре, будет на чьё имя похоронку отправить.
- Ты, Петро, язык бы за зубами держал. Человек только-только костлявую на … послал, а ты его в мёртвые записываешь! – возмутились справа.
- Я здесь второй месяц, видал таких! Сегодня живой, а завтра мёртвый, - ответил Петро.
- А может, ты и выписываться не хочешь? – продолжался разговор незнакомых мне людей.
- А если не хочу?! Что тогда? Я ранен! Нахожусь на излечении, мне внимание и уход положены!
Утром Петро обнаружили мёртвым. Что да как, нам никто не сказал.
На следующий день я уже более осмысленно понимал, что говорят рядом. Едва рассвело, пришла молоденькая медсестра, которая поднесла к моему рту кружку с куриным бульоном. Мне казалось, что ничего вкуснее в своей жизни я не пил.
- Эх, мне бы ноги! – сказал танкист, лежащий в углу комнаты, - я бы этих «сестричек» …
- Эти сестрички тебе зад вытирают, а ты такое говоришь! – перебил его кто-то.
- Так То жизнь! Куда от этого денешься? – не унимался танкист.
- А если у них женихи есть, а может даже и мужья?
- Знаю я их женихов! В штабных блиндажах сидят! – танкист добавил к своим словам ругательства.
Вечером в комнату зашла старушка лет восьмидесяти в белом халате и в несуразном колпаке на голове.
- Кому пИсать, кому какать? – спросила она, держа в руках специфические предметы.
Бойцы, те, кто не мог этого сделать самостоятельно, выйдя в уборную, стеснялись.
- Что? Я может быть, вашу мать маленькой на руках держала, а вы упрямитесь! Вернусь, чтобы всё готово было! Ну! Кто ещё хочет? – спросив, старушка вышла за дверь.
- Ну что, танкист, как насчёт медсестёр?
Танкист, уткнувшись лицом в подушку, плакал, рядом с ним стояло медицинское судно.
Разведчик
В траншее, где находился мой взвод, появился сержант. Не представившись, или как говорят в народе – не объявившись, он стал рассматривать в бинокль местность перед нашими позициями. Всё бы ничего, но распоряжения по этому поводу не было. А вдруг это враг?!
- Куда смотрим? – подойдя к нему, спросил я, его лицо мне было незнакомо.
- А разве не видно? – улыбнулся сержант.
- Я бинокль твой немецкий вижу и от этого нервничаю. Приказа насчёт тебя не было, - ответил я.
- Будет тебе приказ. Обожди, - отвечая, сержант не отводил глаз от окуляров.
На его левой руке блеснул циферблат часов. «Ну, это уже ни в какие ворота не лезет!» - подумал я и отправил бойца к ротному. Тот вернулся быстро, встретив по дороге посыльного из штаба, привёл его ко мне.
- Товарищ сержант, Вам приказано оказать помощь разведывательной группе. За неисполнение приказа…, - затараторил посыльный.
- Я знаю, что будет. Группа где? - спросил я, понимая, что на этот вопрос посыльный ответа не даст.
Так и вышло, тот пожал плечами. Значит нужно разговаривать с сержантом. Надо сказать, что разведчики держались обособленно. Нет, они общались с другими бойцами, но только так – поговорить. Кто-то их недолюбливал, мол: «Мы в атаку, а они в траншее сидят!». Но у них был свой приказ, о котором мы часто не знали. В бою, они заходили с флангов, внося сумятицу в боевые порядки противника. На моей памяти был случай, когда десять разведчиков обвешавшись немецкими гранатами, бросились на целую роту немцев. Что вы думаете? Те подумали, что их обстреливают из миномётов, а это разведчики забросали их гранатами. Вражеская позиция была взята.
Начало темнеть, сержант не уходил.
- Ждём кого? – спросил я.
Тот кивнул. Почти в полной темноте в траншее послышалось движение. Пришли пятеро: четверо в маскировочных халатах, один - в плащ-палатке.
- Помни, сержант, простой солдат не нужен. Брать только офицера! – прозвучало из-под капюшона.
То, что это кто-то из командиров, я понял сразу, хотя голос был незнаком. «Как в магазин зайти! Выбирай что хочешь. Хочешь солдата, хочешь офицера! Цена зависит от звания! Только цена – это жизни бойцов» - подумал я. Пятеро разведчиков выползли на бруствер, темнота скрыла их фигуры.
- Предупреди своих, чтобы не стреляли, когда они возвращаться будут! – сказала плащ-палатка, я кивнул.
Время тянулось медленно. Нет ничего хуже, чем ждать и догонять! Присев ненадолго на землю, бойцы поднимались, всматриваясь в темноту. Никто не спал. Ближе к утру вдалеке послышались выстрелы.
- Никонов где? Пусть ко мне идёт! – отдал я распоряжение.
Никонов был метким стрелком. Он из своей трёхлинейки за сто метров мог попасть куда хочешь и это без оптического прицела. Пришёл Никонов.
- Ты, Паша, туда смотри. Смотри внимательно! Пойдут наши, прикрой. Что-то у них случилось.
Выстрелы стихли, я нервничал, как перед большим боем.
На фоне светлеющего неба отчётливо различались три человеческие фигуры. Шатаясь из стороны в сторону, они приближались.
- Паша, внимание! – предупредил я нашего снайпера.
- Вижу, командир. Вижу! – ответил тот.
- Не стрелять! Голову оторву тому, кто пальнёт! – отдал я приказ.
В траншею упал немецкий офицер, следом сползли два разведчика, один был ранен в ногу, у второго всё лицо в крови.
- Остальные где? Вы что, их бросили?! – я почти кричал.
- Командир приказал брать пленного и уходить. Догнали нас возле разрушенного моста, - ответив, разведчик, попытался сглотнуть слюну, но, видимо, во рту у него пересохло, он закашлялся.
- Воды, фляжку дайте! Они живы? – продолжал я расспрос.
- Не знаю.
Я назвал пять фамилий бойцов.
- За мной! – скомандовал я.
- И что. Даже разрешения не спросите?
Человек в плащ-палатке стоял за моей спиной.
- У кого? Вас я не знаю, а командир здесь я! Вперёд, ребятки, отобьём наших.
Где точно находился разрушенный мост, я не знал, только направление. Пройдя через кусты, мы увидели трёх немецких солдат, они не очень-то и прятались. Налетев на них, забили прикладами. Возле поваленного дерева кто-то шевелился.
- Туда! Трое прикрывают! – прошептал я.
Уже начинало светать. Сержант лежал ничком, из раны на его правой ноге текла кровь. Сняв с него поясной ремень, я перетянул ногу выше раны.
- Вовремя вы, братцы! – едва смог сказать он.
- Остальные где? – тормошил я его, боясь, что он потеряет сознание.
- Один справа, метров пять, другой слева, чуть дальше, - голова сержанта повалилась набок.
- Саркисян, ищи правее. Долбнин – ты влево.
Прямо мне под ноги упала немецкая граната, я отбросил её в сторону.
- Занять круговую оборону! – уже не таясь, крикнул я.
Что думали немцы, обложив наших разведчиков, как дикого зверя, я не знал. Вероятно, хотели взять их живыми. Под дубом я заметил пулемётчика. Убил его, выпустив короткую очередь. Из кустов выскочили три немецких солдата.
- Это мои, командир! – крикнул Решетников.
Прозвучало три выстрела, фрицы легли на землю и совсем не затем, чтобы отдохнуть. Саркисян бежал, неся на спине разведчика, за ним увязались пятеро немцев, они не стреляли, в отличие от нас. Мы их уничтожили из двух автоматов.
- Домой, Армен, домой! – крикнул я Саркисяну.
Из-за дерева показался Долбнин, он помогал идти раненому разведчику.
- Ты его из детского сада ведёшь?! На спину и бежать! – приказал я, выстрелив, заставил нескольких немецких солдат залечь.
- Уходим! – кричал я охрипшим голосом.
Только мы добрались до края леса, как с нашей стороны прилетели три мины. Осколок одной из них ранил меня в спину, помог Решетников, подхватив, тащил как куль с мукой. Немцы не решились выйти на открытое место, постреляв нам вслед, ушли. Хоть и раненые, но вернулись мы все. Ещё в госпитале мне вручили орден Красного Знамени, а через неделю приехал старший лейтенант, который протянул наручные часы, на крышке которых была надпись «Герою». Я догадался от кого этот подарок.
Продолжение следует.
