История мальчишки, одесского босяка, одаренного и дерзкого, развивается на фоне потрясений революции, первых советских трудных лет, террора тридцатых. Снегову удалось до мелочей воссоздать мир ребенка, подростка — своенравного, зависимого от похвалы, ищущего приключений, страдающего и порой жестокого. Постепенно герой воспоминаний мужает, и вот уже подающий надежды молодой ученый читает лекции в университете. Однако неординарность опасна в краю насаждаемого силой тотального равенства. И потому арест в 1936 году кажется почти неизбежным...
В статье публикуем воспоминания Татьяны Ленской об отце Сергее Снегове из «Книги бытия».
Комментарий сына
Трудно говорить о собственном отце — так и хочется отстраниться и остаться объективной (ну хотя бы попытаться это сделать...). Но, наверное, отстранение — не лучший способ рассказать о человеке, тем более в предисловии к такой книге.
Папа был обязан рассказать о дореволюционной Одессе, о знаменитой босяцко-бандитской Молдаванке, о буйстве и безумии первых лет революции, о Гражданской войне, о голоде начала двадцатых, когда на базарах продавали человечину, о том, как младенчески наивные и все-таки прекрасные надежды на то, что еще чуть-чуть, вот-вот — и жизнь станет просто замечательной, сменились паранойей и манией преследования... Наверное, это было его долгом — иначе, только для себя, ему было бы трудно решиться на «Книгу бытия».
Мальчишка повзрослел, но остался мальчишкой — рутина ему была скучна. Студент-третьекурсник физического факультета стал доцентом — он преподавал философию. Но этот доцент не умел врать — и, естественно, в его лекциях очень скоро были обнаружены отступления от догм марксизма-ленинизма. Не нужно объяснять, что это тогда означало. Жизнь рухнула — и он продолжал жить. Он любил женщин — и они отвечали ему взаимностью, слепо верил друзьям — и они его предавали (нет, конечно, далеко не все и не всегда — и все-таки...), был очень добр и сентиментален — и порой поступал жестоко и несправедливо. Он просто был человеком. У него, неверующего (в этом неверии он старательно убеждал себя всю жизнь), не было иного способа исповедаться, кроме «Книги бытия».
Первые двадцать шесть лет папиной жизни — здесь, в этой книге. Оставалось еще пятьдесят восемь, с 1936-го по 1994-й. О них он рассказал в лагерных рассказах и «попытке автобиографии» (его собственное выражение) «В мире иллюзий и миражей»... Я постараюсь рассказать о событиях, которые не вошли в эти пуб ликации или были упомянуты мельком.
Год 1936-й. Готовился громкий процесс: три друга, три молодых ученых, дети видных и разных родителей (большевика, правого эсера и меньшевика), объединились для того, чтобы уничтожить власть, которая дала им путевку в жизнь. Один из арестованных признал все обвинения — и вскоре сошел с ума и умер в пересыльной тюрьме. Судьба второго неизвестна. Третий — папа — остался отказником. И, возможно, спас и себя, и остальных, потому что открытого процесса не получилось.
Год 1937-й. Приговор Высшей военной коллегии Верховного суда СССР (прокурор — Вышинский, судья — Никитченко, будущий главный советский судья на Нюрнбергском процессе) гласил: десять лет лагерей. Папа отправился торной для того времени дорогой: Бутырка, Лефортово, Вологда, Соловки, Норильск... В конце 40-х срок заключения истек — остались ссылка и поражение в правах. А в 1952-м папа познакомился с нашей мамой.
Она была «вольняшкой», приехала в Норильск по собственной воле. За связь со ссыльным ее исключили из комсомола, выгнали с работы, выселили из общежития. В управлении НКВД пытались спасти от вражеских козней девичью идейную непорочность, мамеп редлагали отдельное жилье, которого офицеры ждали по нескольку лет, но она стояла насмерть!
Тем временем в Норильске шла чистка. На Большой земле готовилось «дело врачей». После него планировалось выселить из обеих столиц всех евреев — для них нужно было подготовить места в Заполярье. На ссыльных заводили новые дела, приговоры разнообразием не блистали: либо расстрел, либо высылка в лагеря на побережье Ледовитого океана и на острова в Белом море. Собственно, это была тоже казнь — только медленная. Папе определили Белое море. Узнав об этом, мама стала почти непреклонной: ей нужен официальный брак. Она хочет стать членом семьи врага народа! Тогда (даже в лагере!) ей будет легче пережить все, что им уготовано.
И папа сдался. На их свадьбе не было гостей, потому что он был уверен: он приготовил своей молодой (на семнадцать лет младше) жене не радость, а муки. Он фактически приговорил ее к смерти. Год 1953-й. В марте, через три с небольшим месяца после их одинокой свадьбы, умер Сталин. К тому времени стало ясно, что из трех дорог (философия, физика, литература), которые некогда открылись перед папой, осталась только писательская.
Год 1955-й. Реабилитация. Она шла негладко. Тем, кого судили «тройки», было попроще. Но решение Верховного суда мог отменить только сам Верховный суд, а там была очередь. Наконец папу вызвали в Москву получать чистые документы. Генерал КГБ сказал: «Сергей Александрович, я поздравляю вас! И хочу предложить написать заявление против вашего судьи Никитченко. Сейчас он живет у себя на даче, под домашним арестом. Нам нужен повод, чтобы завести на него дело». Папа отказался. Он не хотел, чтобы главный советский судья на Нюрнбергском процессе был признан преступником. Генерал засмеялся. «Везет этому Никитченко! — сказал он. — Сами понимаете: вы не первый, кому мы это предлагаем. Но Иона Тимофеевич выбирал себе хороших обвиняемых: все отказались — и объяснили это так же, как вы».
А дальше наступила свобода. Впрочем, в определенном смысле она была весьма условной — папа рассказал об этом в своей автобиографии.
<...>
И еще одно. Когда-то он сказал о себе — как обычно, честно и, как обычно, беспощадно:
Я прожил жизней в этом мире две.
Всего лишь две! Одну — пустяк, жизненок,
Набор дерьма и чепухи — свою.
Если вам понравился материал, оцените его в комментариях или поставьте лайк. Еще больше интересного о книгах, литературе, культуре вы сможете узнать, подписавшись на наш канал.