Русский перевод: нет
В нескольких фестивальных списках хвалили фильм American Fiction с Джеффри Райтом - полезла гуглить, увидела, что он по роману и что роман об университетском профессоре (!), замешанном в литературной мистификации (!!)... В общем, Erasure. Главный герой по имени Телониус Элисон (и прозвищу, естественно, Монк) преподает литературу и пишет романы - в основном интеллектуальные постмодернистские переложения древнегреческих мифов. Книг он написал много, но сравнительно успешной была только одна - самая "черная". Издатель в лоб говорит Элисону, что от черного автора читатели ждут других текстов, а по телевизору тем временем бесконечно мелькает суперпопулярная дама, написавшая пошлейший роман о жизни в гетто после двух дней в Гарлеме... Цепь семейных и финансовых трудностей, искра, буря, безумие - и вот Эллисон, интеллектуал и сноб, пишет под псевдонимом Стагг Р. Ли не менее пошлую книгу о малолетнем недогангстере под названием My Pafology (sic), которая стремительно возглавляет списки бестселлеров и литературных премий.
Конечно, здесь нетрудно вспомнить свежайшую Yellowface Ребекки Куанг - но если героиня Куанг украла и бессовестно искромсала в угоду трендам чужой текст и чужую идентичность, то здесь герой постепенно перекраивает идентичность собственную. Кроме того, если у Куанг расизм и тенденциозность издательского бизнеса на первом плане, у Эверетта это лишь небольшая часть суммарного опыта героя - кажется, что линия его фальшивого романа намеренно проводится пунктиром (хотя текст и содержится в книге целиком), ведь читателю и так известно, как обычно разворачиваются подобные истории. Тем не менее литературный метакомментарий остроумен и точен:
It was the season of the absent or lazy editor. So many of the novels were needlessly fat. Six were more than nine hundred pages, twelve were better than seven hundred and any one of them would have and could have been, with a modicum of editorial attention, a good four-hundred-page novel. There was an incredibly dense novel from a well-known, reclusive writer of dense novels. There was a nicely crafted and notably lean novel from a writer whose reputation was astonishingly well made. There was a volume of collected stories from a dead writer, a shelf of first novels about fatherly abuse and motherly alcoholism (and the reverse), a mid-list author’s new (but dreadfully old) take on the academic novel, twenty-eight middle America, domestic, where-will-the-children-live novels, forty coming-of-age novels, thirty-five new-life-after-the-wrecked-marriage novels, thirty crime novels, forty so-called adventure novels and six yeah-we’re-Christians-with-chips-on-our-shoulders novels. For the most part the titles received more consideration than the stories or the writing. Still, I found thirty I wished I had written—ten because I would have done a better job. Of ten others I was saddened to admit I could not have written them better. The other ten were simply good, well-crafted, serious, thoughtful.
Эверетт уводит литературную карьеру Стагга Р. Ли на второй план - что же на плане первом? Обыкновенная человеческая жизнь, из которой постепенно утекают привычные вещи. При этом, хотя текст насыщен мрачными событиями (у Эллисона гибнет сестра от рук протестующих против абортов, вследствие чего он берет на себя уход за пожилой матерью с деменцией), это совершенно не стереотипная "премиальная литература" или литература травмы. Это тихое и незаметное размывание привычного образа вещей с жестокими последствиями: Эллисон не раз говорит, что покончил бы с собой, если бы были силы - но вместо физического самоуничтожения выбирает духовное.Сам текст романа близок к постмодернизму: в традиционное хронологическое повествование семейного романа об Эллисонах вплетаются лекции героя о Ролане Барте (за одну из них он, кстати, чуть не оказывается бит), наброски и обрывочные диалоги знаменитых людей искусства - и, наконец, "величайший черный роман эпохи" My Pafology. Оцените красоту слога:
“Yo mama look like J. Edgar Hoover,” Yellow say.
“What he look like?” I ax.
“Yo mama,” Yellow say.
“Fuck you,” I say.
“Fuck you,” Yellow say.
“Fuck you,” I say.
“Fuck you,” Yellow say.
“Fuck you,” I say.
“Fuck you,” Yellow say.
“Fuck you,” I say.
“Fuck you,” Yellow say.
“Fuck you,” I say.
“Fuck you,” Yellow say.
“Fuck you,” I say.
“Fuck you,” Yellow say.
“Fuck you,” I say.
“Fuck you,” Yellow say.
“Fuck you,” I say.
“Fuck you,” Yellow say.
“You ain’t shit,” I say.
“Well, you is shit,” Yellow say.
Парадоксальным образом переговоры с издателями и походы на телешоу становятся для героя едва ли не единственным пространством, где он может что-то выбирать и настаивать на своем. Например, в последний момент надавить на издательство, чтобы роман из My Pafology переименовали в Fuck - и нет, никакого альтернативного спеллинга, только Fuck и никак иначе. Или прийти на суперпопулярное ток-шоу (подразумевается, конечно, шоу Опры Уинфри) и отказаться отвечать на вопросы.
***Один из упомянутых выше воображаемых разговоров знаменитостей - между художниками-модернистами Робертом Раушенбергом и Виллемом де Кунингом. В реальности Раушенберг купил одну из картин де Кунинга, чтобы с его согласия стереть ее. У Эверетта же де Кунинг недоумевает: ты стер мою картину и продал ее? Я продал не твою картину, а то, что я стер, отвечает Раушенберг. I sold my erasure - отсюда название и центральный образ романа.