У супруги моей рассудок здравый и трезвый. Её мышление совершенно не подходит под определение «примитивное». Однако со всем этим прекрасно уживается интерес ко всяким глупостям. Да, вот такой парадокс имеется. Теперь объясню поподробнее и попонятнее. Любит Ирина смотреть федеральные телеканалы, а с недавнего времени ещё и на «Домашний» подсела.Само собой, не могу я препятствовать и поучать, чай не деспот какой, не домостроевец. Когда есть возможность, ложусь, ставлю на живот ноутбук, затыкаю уши наушниками и смотрю то, что мне нравится. Но ведь нельзя же этим заниматься беспрерывно. Вот потому и приходится быть невольным зрителем того, что с души воротит. Ладно хоть политика не входит в круг её интересов.
Друг Фёдор вновь любезно предоставил повод его упомянуть. Всё происходящее с ним в последнее время, хотел я было назвать «напастями». Но тут же понял, что никаким боком такое определение сюда не подходит. Ведь напасти сваливаются неожиданно, словно кирпич на голову, ну или в более мягком варианте – как ушат ледяной воды. От воли человека они практически не зависят. А вот с Фёдором всё совсем по-другому. Всякие несчастья он самолично ищет и находит.
Казалось бы, всё устаканилось. Кредитные звонилки отстали, ни суды, ни приставы никак о себе не заявляют. Живи и радуйся! Но Фёдор не таков. О какой радости может идти речь, если воцарилось столь ненавистное и невыносимое спокойствие?
Когда позвонила его супруга и начала рыдать, я испытал яркое дежавю. Ведь совсем недавно было всё то же самое. Тот же звонок, те же слёзы с причитаниями. Тогда Евгения Васильевна сообщила, что Фёдор пропал. А теперешнее известие было не столько тревожным, сколько удивительным. О таком никто из нас даже помыслить не мог. Короче говоря, загремел Федя на четверо суток административного ареста за мелкое хулиганство. Почему именно четверо, а не пять или пятнадцать, понятия не имею. Неисповедимы судебные решения.
Срок заточения пролетел быстро, и Фёдор вернулся домой. Однако, вопреки ожиданиям, Евгения Васильевна встретила его не радостными объятиями, а нецензурной бранью. И тогда, в поисках понимания, Фёдор явился к нам. Вид его был лихой и горделивый, словно у героя-победителя. Единственное, чего не хватало, так это наград на груди.
– Ну что, встречайте узника совести! – скромно сказал он.
– Федя, опомнись! – ответила Ирина. – Ты и совесть – категории взаимоисключающие.
– Ладно, Федь, проходи! – сказал я. – Ириш, собери, пожалуйста, что-нибудь поесть.
– Иваныч, поесть – это конечно хорошо, но только мне сейчас важней другое…
– Так и скажи, что выпить хочешь, – ответила Ирина.
– Ира, вообще-то, в данный момент я озабочен поиском понимания и душевного тепла. А что касается «выпить», то, во-первых, надо свободу отметить, а во-вторых – смыть воспоминания о перенесённых в неволе страданиях.
– Ну ты, Федя и трепло! Во-первых, ты всего-то четыре дня отсидел, точнее прожил на полном пансионе. Во-вторых, раз ты слишком цветисто выражаешься, значит уже неплохо выпил.
– Нет, Ира, не четыре дня, а четыре… четырёх, чет…
– Четверо, – подсказал я.
– Да, четверо суток! Тебе, Ира, легко рассуждать, ты в неволе не страдала!
– Ой, всё, сейчас рыдать начну! – ответила она и пошла на стол собирать.
Вскоре мы уселись, и командование застольем взяла на себя Ирина. Бутылка коньяка была непередаваемо соблазнительной, источающей явственные флюиды страсти и готовность отдаться. Но, как говорится, хороша Маша, да не наша. Завтрашняя рабочая смена не позволила мне употребить ни капельки.
– Ну давай, страдалец, рассказывай, за что тебя замели? – обратился я к Фёдору.
– А за то, что я свои права отстаивал! Сейчас всё расскажу. После работы я пришёл в магазин за живой водой. Стою, выбираю бутылочку подешевле, чтоб ещё и на сигареты хватило. Денег-то в обрез, не до жиру… И мимо две бабы с тележками шляются туда-сюда, туда-сюда! Каждый раз, как проходят, обязательно меня тележкой шваркнут. Чувствую, внутри всё закипает…
Тут я не удержался и спел куплет замечательной песни:
Все закипело, по-натуре, во внутрях,
И трохи я меж рог его не двинул.
Но нас сознанию учили в лагерях,
И я сдержался, даже шабера не вынул.
– Во-во, правильно, Иваныч! Только взял бутылку, а меня сзади кааак толкнут! Бутылка из руки выскользнула и вдребезги! Оборачиваюсь, смотрю – это одна из баб меня <попой> толкнула!
– Нарочно, что ли?
– Нет, просто она резко наклонилась, хотя видела, зараза, что я сзади стою. <Попища> у неё необъятная! Это не просто <попа>, а корма атомного ледокола! И вот тут ко мне пришло осознание трагедии. Денег-то больше нет, у Жени просить бесполезно, занимать не у кого. Всё, тушите свет! Ладно, думаю, так просто не сдамся, терять уже нечего. Ах ты, говорю, <распутная женщина>, <жрица любви> с трассы! Ты чего творишь, <самка собаки>?! Взял ейную тележку и на пол опрокинул! Я-то думал, что торжественно удалюсь, пока они всё собирают. Так, пока стоп! Ириш, как говорил Пушкин, прошу плеснуть!
– Федя, так говорил не Пушкин, а герой рассказа Шукшина, – ответила Ирина.
– Нет, Ира, первым это сказал Александр Сергеич, – не отступал Фёдор. – Он, когда хотел забухать, спрашивал у своей няньки: «Эй, старушка, где же кружка? Надо выпить поскорей!». Она кружку принесёт, и Александр Сергеич командует: «Прошу плеснуть!».
– Ой, Федя, ну ты и балабол!
– Ира, а вот это ты сейчас из зависти сказала.
– А чему я должна завидовать?
– Моим энциклопедическим знаниям, вот чему.
– Ладно, энциклопедист, сейчас плесну. Потом нам от Жени попадёт, скажет напоили.
После восполнения уровня алкоголя в крови, Фёдор продолжил рассказ:
– Эти две заразы, вместо того, чтоб продукты с пола собрать, на меня кинулись. Вцепились мне в обе руки и орут: «Мужчины, помогите! Вызовите полицию!».
– А что, вырваться не получилось? – спросил я.
– Иваныч, какое там вырваться! Ты просто их не видел. Это же не бабы, а машины для убийства! У них хватка железная, на меня как будто кандалы надели! Да ещё и угрожают, сейчас, говорят, ты за всё ответишь! Но, правда, не били. Менты быстро приехали, видать кто-то из продавцов тревожной кнопкой вызвал. Я уж настроился, что начнут руки заламывать, но ничего подобного, показалось даже с сочувствием отнеслись. Старшой спросил у этих …, будут ли заявление писать. А та, у которой я тележку уронил, бельма вылупила и орёт: «Я – юрист! Мне надо, чтоб его на пятнадцать суток посадили! Я добьюсь этого». Ириша, прошу плеснуть!
– Федя, да ты и так уже чуть живой! Сейчас ещё каплю выпьешь и под стол свалишься!
– Ира, ты же знаешь, что у меня всегда всё под контролем! – веско ответил он.
– Знаю конечно! Наверно из-за хорошего самоконтроля ты во всякие передряги попадаешь, – сказала Ирина, но просьбу всё-таки удовлетворила.
– Ну вот, привезли меня в отдел, всё отобрали и в камеру… – продолжил было Фёдор.
Признаться, сие повествование изрядно наскучило, поэтому я прервал его вопросом на более актуальную тему:
– Федь, ты лучше скажи, с работы-то тебя не попёрли?
– Я звонил, велели завтра прийти и написать по собственному. Не любят у нас тех, кто за правду борется… А я принципиальный… Я – кремень, меня <фиг> сломаешь…
Далее Фёдор стремительно осоловел и стал нести что-то бессвязное, перемежающееся с чёткими матерными оборотами.
Отпускать «узника совести» в таком состоянии было нельзя. Поэтому Ирина его уложила, а я позвонил Евгении Васильевне, чтоб не волновалась. После того, как он малость проспался, мы с Ириной приступили к уговорам лечь в наркологию. Однако всё как всегда оказалось впустую.
Работы Фёдор считай лишился, а найти новую будет проблематично. Сам он проблему не признаёт, только знай твердит, мол, такого сантехника как я, везде с руками оторвут! Устроюсь, говорит, к частнику, буду деньги нормальные зашибать. Лично мне неизвестно, где водятся руководители, мечтающие заполучить пьющего работника.
А уж о частной конторе ему и мечтать нечего. Даже если и возьмут, всё равно не удержится. Федя привык к работе в бюджетных организациях, где нагрузки не особо велики, а платят стабильный оклад. Но частные фирмы – это совсем другой мир. В них надо не работать, а пахать, пахать и ещё раз пахать. Принцип «Кто не работает, тот не ест», там соблюдается неукоснительно.
Однако мы с супругой не педагоги, а Фёдор уже большой мальчик предпенсионного возраста. Надеюсь, что когда-то он сам всё поймёт, без нашего воспитания.
Улица меня встретила моросящим мелким дождиком. Когда собирался, про зонт даже и не подумал, отвык от него. Но возвращаться не стал. До остановки недалеко, насквозь не промочит.
На «скорой» ничего нового не было, да честно говоря и не надо. Поболтал с коллегами из прежней смены, включая бригаду Анцыферова, отработали они гладко, без чего-то экстраординарного. И это главное.
На конференции старший врач доложила об одной до обидного глупой смерти. Мужчине шестидесяти с чем-то лет, жена сделала внутримышечно препарат, содержащий витамины группы В. Через пару минут после введения, у больного возникли судороги, после которых он уже не подавал признаков жизни. Бригада приехала быстро, но сердце уже не работало, и они приступили к реанимации. К сожалению, все усилия были напрасными.
Врач, подобно дотошному следователю, сумела докопаться до сути. Оказалось, что покойный постоянно принимал один очень распространённый антиаритмик . А тот злополучный витаминный препарат имел в составе местный анестетик л***каин, который по совместительству тоже является антиаритмиком. Получившаяся гремучая смесь, по всей видимости, вызвала фибрилляцию желудочков и в конечном итоге – асистолию.
Вообще, сочетание этих препаратов на практике допускается, но разумеется, только по назначению и под наблюдением врача. А в данном случае, витаминный препарат с л***каином больному назначила жена, не имеющая медицинского образования. Решила мужу больную спину полечить. И в итоге вылечила, причём радикально, со стопроцентной гарантией. Ведь говорят, что покойники никогда не болеют.
Логика самозваной лекарши понятна и до безобразия проста: «Раз мне помогло, значит и мужу поможет. Какой может быть вред от витаминок?» Не имея ни медицинского, ни фармацевтического образования, она попросту не знала, что такое л***каин и как он взаимодействует с другими антиаритмиками. Да, безусловно, об умышленном убийстве речь не идёт. Наоборот, она. Однако благими намерениями вымощена дорога, ведущая известно куда.
Предваряя вопросы, особо подчеркну, что виновником оказался л***каин, а не витамины. Кроме того, этот препарат может представлять опасность при приёме других антиаритмиков или без них, но при нарушениях ритма.
Завершив доклад, старший врач сообщила:
– Похоже, что в сегодняшней смене мыть машины будет некому. Дезинфектор не вышла. Я Александру Викентьевичу сказала, не знаю, как он будет выходить из положения.
– Андрей Ильич, объясните в чём дело! – обратился главный врач к главному фельдшеру.
– Леонова взяла пять дней за свой счёт. Вы же сами ей заявление подписали.
– Андрей Ильич, у вас есть нехорошая привычка, чуть что переводить стрелки! Непосредственным руководителем работников стерилки являетесь вы. Именно вы принимаете решение отпускать – не отпускать. Я даю добро только когда есть ваша виза «Согласовано». Наша штатная численность около семисот человек. Прикажете мне лично каждого контролировать?
– Игорь Геннадьевич, у Галины Петровны причина уважительная: дочь после операции, за ней надо ухаживать…
– Андрей Ильич, зачем нам знать эти подробности? – не выдержала начмед Надежда Юрьевна, – Речь идёт о другом. Раз вы отпустили человека, то будьте любезны найти замену. Вы об этом впервые слышите?
– Да я нашёл, а она утром позвонила и сказала, что не сможет выйти. Перед фактом поставила.
– Ну и что дальше? – спросил главный врач. – Пусть бригады работают в крови, <моче> и <фекалиях>? Извините, пожалуйста, за грубости. Что вы намерены предпринять?
– Ну я сейчас поговорю с уборщицей, может она согласится…
– Говорите с кем хотите, но до девяти ноль-ноль проблема должна быть решена. – сказал главный врач тоном, не терпящим возражений. – Если нет, значит сами работайте дезинфектором.
Андрей Ильич ухмыльнулся, мол, хорошая шутка.
– А ничего смешного здесь нет, – ответил главный. – Я не шучу. В девять часов вы мне доложите, что нашли работника, либо принесёте заявление о совмещении должностей главного фельдшера и дезинфектора на сутки. Не надейтесь, я ни о чём не забуду. Всё, идите и решайте проблему, не тяните время.
После этого, слово взяла Надежда Юрьевна:
– Коллеги, начну с приятного. В Департамент здравоохранения поступила благодарность на седьмую бригаду, врача Колесникову и фельдшера Журавлёву от мужа пострадавшей. Они попали в ДТП, женщина получила сочетанную травму с кровотечением, развился тяжёлый шок. На момент прибытия, её состояние было терминальным. Но несмотря ни на что, бригада справилась, пострадавшую стабилизировали и привезли в стационар. Муж написал, что она выжила лишь благодаря врачам «скорой» и назвал их действия подвигом.
– Молодцы, обязательно поощрим, – сказал главный врач.
– А теперь всё испорчу ложкой дёгтя, – продолжила Надежда Юрьевна. – Мне в очередной раз звонил сын бабушки Орловой, как всегда, с руганью. Претензии всё те же: помощь не оказывают и хамят. Грозился всех пересажать.
– Ага, грозилка отвалится! – сказал врач Данилов. – Кичится своими погонами, клоун. Это раньше полковников были единицы, а теперь их как собак нерезаных. Куда ни плюнь, обязательно в полковника попадёшь!
– Евгений Анатольевич, успокойтесь, не надо идти на конфликт. Он нам совсем не нужен.
– Надежда Юрьевна, да ведь ей «скорая» не нужна! На кой чёрт она нас вызывает? Ей надо у невролога лечиться, а лучше у психиатра. Что вы так боитесь этого сынка? Мы никаких преступлений не совершаем, нас сажать не за что.
– Да при чём тут сажать? Натравит какую-нибудь проверку и без посадок неприятностей наделает.
– И что теперь, перед ней лебезить? Чего изволите-с?
– Евгений Анатольевич, не впадайте в крайности! Лебезить вас никто не заставляет. Ведь бабка-то не скандальная. Ну поговорите с ней спокойно, по-человечески. Выслушайте, сочувственно покивайте головой, посоветуйте что-нибудь безвредное.
– Надежда Юрьевна, а зачем ей врачебные бригады? Пусть фельдшеров посылают!
– Евгений Анатольевич, а от вас что, убудет? Посидите двадцать минут, отдохнёте. Что плохого-то? Так, всё, закрыли эту тему!
С бабушкой Орловой я знаком заочно, исключительно по рассказам коллег. Да, она действительно не скандальная, к ней, в общем-то, вопросов нет. А вот к сыну – есть, но задать их, разумеется, не получится. Барин не станет говорить по душам с холопами.
В десятом часу, когда мы по обыкновению остались одни, хлопнула дверь и раздались стариковские шаркающие шаги. Однако пред нами предстал молодой паренёк в спортивном костюме:
– Здрасте, помогите, пожалуйста, меня машина сбила! – сказал он страдальческим голосом. Было сразу видно, что его страдания искренние, не напускные.
Виталий пошёл в диспетчерскую оформить вызов, а мы с Германом отвели пострадавшего в кабинет амбулаторного приёма, где я приступил к расспросу.
– Что случилось?
– Меня машина сбила…
– Где?
– На Лермонтова. Я тренируюсь, бегом занимаюсь…
– А где сбила-то? На тротуаре или на дороге?
– На дороге, но я сам виноват, надо было по переходу…
– Почему же ГАИ и нас не вызвали?
– Поначалу всё нормально было, только затошнило немного. Водитель спросил: «Ну ты как?». Нормально, говорю. И всё, мы разошлись. А минут через пять резко стало плохо, затошнило, к вам еле дошёл.
– Момент наезда помните?
– Я головой со всей дури ударился, показалось, что череп разбил. Пощупал, вроде целый…
– Что вас сейчас беспокоит?
– Голова гудит: «Уууу» и тошнит. Вообще чего-то непонятное происходит, я как пьяный…
Разговаривая, парень то и дело шмыгал носом. И в один момент мне удалось углядеть, что выделялись не сопли, а кровь. Сильно не кровило, но этот симптом очень нехороший, свидетельствующий о возможном переломе основания черепа. Сразу же я осмотрел слуховые проходы и в левом увидел небольшое количество сукровицы. Что ж, опасения полностью подтверждались.
Парень загружался прямо на глазах, стал заторможенным, вялым, сонливым. Свои данные назвал с великим трудом, прилагая значительные усилия. А о приметах водителя и машины совсем не смог ничего сказать.
Давление держалось на вполне нормальных цифрах. Ладно хоть это радовало. После оказания помощи, пострадавшего увезли в нейрохирургию.
Основная вина лежит, конечно же, на «перебежчике», нефиг в неположенном месте переться. Но и водитель хорош, сам, что называется, поднял с пола статью об оставлении места ДТП. Там, где всё случилось, везде понатыканы камеры. Поэтому должны его установить.
Было бы глупо отрицать значимость физкультуры, спорта, да и просто физической активности. Но какой смысл заниматься всем этим в городской черте, тем более в центре города? Интенсивное вдыхание воздуха, напитанного выхлопными газами, несёт исключительно вред. Если нет возможности отправиться в парк или просто за город, то уж лучше дома круги нарезать, пользы будет больше.
А следующий вызов нас очень сильно удивил. Был он к той самой бабушке Орловой, о которой говорилось на конференции. Опять у неё слабость и головка бо-бо.
Открыла нам сама пациентка, маленькая, чистенькая, пухленькая старушка с палочкой и в белой косынке.
– Здравствуйте, только сначала бахилки наденьте, – велела она. – А то ведь я одна живу, мне тяжело убирать.
В комнате мы с ней уселись в старенькие кресла, мои парни – на диван и не откладывая, начали беседу беседовать.
– Что случилось, Екатерина Яковлевна?
– Меня так каждый раз спрашивают, допытываются, что да что? Я даже и не знаю, как объяснить. Мне настолько плохо, словами не передать.
– У вас что-то болит?
– У меня всё болит, чего не коснись. Но дело не в этом. Сильно голова кружится, всё какое-то плавающее, перед глазами пелена. Слабость ужасная, так бы лежала и не вставала, но разве можно? В моём возрасте если сляжешь, то уже не поднимешься.
– А с давлением как дела?
– Как? Плохо! В последнее время ниже ста пятидесяти не опускается.
– Вам бы надо в поликлинику обратиться, чтоб лечение назначили.
– Обращалась, а толку-то что?
– Давно ли?
– Уж года два, по-моему. Сейчас и не вспомню… Каких-то дорогих таблеток навыписывали, а они вообще не помогли, как будто и не пила.
– Екатерина Яковлевна, так ведь в поликлинике надо бывать регулярно, обследоваться и лечение корректировать. Если одно не поможет, значит другое назначат.
– А может вы мне что-нибудь посоветуете? – с надеждой в голосе спросила она.
– Погодите, сначала мы вас посмотрим. Кстати, какие у вас хронические болезни, знаете?
– Гипертония, диабет. Тазобедренные суставы болят, еле хожу. Сказали артирит… Ой, а может артроз, я всегда путаю…
– Инфаркты – инсульты были?
– Нет-нет, бог миловал.
– Сердце побаливает?
– Нельзя сказать, что болит, а вот тяжесть бывает, как будто кирпич в груди.
– Ноги отекают?
– Да, частенько. Но надо бы мочегонное пить, но боюсь. У меня с него ноги сводит.
Проверили мы бабулю. На ЭКГ ничего ужасного, пульс немного частил, сатурация нормальная, уровень глюкозы для диабетика неплохой. А вот давление оказалось повышенным: сто восемьдесят на сто.
Помощь мы ей оказали добросовестно: давление снизили, частоту пульса привели к норме, а для полного счастья ещё и м***дол ввели внутривенно. Конечно лучше бы прокапать, но при хронической сердечной недостаточности лишняя жидкость ни к чему. Не взял я на себя смелость назначить лечение. Только настойчиво посоветовал есть калину.
Екатерина Яковлевна заметно оживилась и повеселела, стала чай предлагать, но мы отказались. И без того засиделись, больше часа пробыли.
Надежда Юрьевна была права, сказав, что Екатерина Яковлевна – бабка нормальная. А вот к её сынку есть масса вопросов. Непонятно, что ему мешает привезти мать в ведомственную поликлинику. Ведь там всё же получше, чем в простой районной. Но даже если допустить, что никаких отличий нет, то вполне можно обратиться в частный медцентр. Вряд ли полковник полиции настолько беден, что не в состоянии оплатить лечение. Скорей всего дело в его занятости, но ведь речь идёт о здоровье родной матери, а не какой-то чужой бабки. В общем хорошо он устроился: зачем всерьёз заниматься лечением, если можно в любую минуту вызвать «скорую»?
Дальше мы поехали на психоз у женщины шестидесяти лет. Вызвала нас полиция, а это означало, что пациентка была ещё той озорницей.
Как это часто бывает, у подъезда нас встретила возмущённая общественность. Один из её представителей, молодой высокий накачанный мужчина, сразу пустился с места в карьер:
– Объясните, это что за дела? Вы чё, совсем всё попутали?
– Уважаемый, быковать перед нами не надо, – сказал Герман. – Если есть, что сказать – говори нормально. Нет – не отнимай у нас время.
– Эта ваша дура мою мать чуть не убила! С ножом к ней ломилась! Я что, терпеть должен?
– Всё-всё, Ром, не надо, успокойся, – сказала его мать и приблизилась к нам. – Давайте я сама расскажу. – С нашей соседкой что-то непонятное произошло. Мы с ней, считай, всю жизнь знакомы, подругами не были, но никогда не ругались, общались. А сейчас совсем чокнулась!
– Прямо сегодня чокнулась? Внезапно? – спросил я.
– Ну не прямо сегодня, а недели две назад. Во всяком случае, я так заметила. Сначала здороваться перестала и смотрит так зло, как на преступницу. Вообще какие-то странности появились, в настоящую оборванку превратилась, зачем-то каждый день воду приносила. Я поначалу значения не придала, у меня самой-то проблемы, не до неё. Потом она начала нам звонить на домашний телефон. Как только не обзывала, в чём только не обвиняла! И воровкой, и убийцей! Сказала, что я ей стекловату везде подсыпаю и хочу внука отравить! А ещё меня в воровстве обвинила. Представляете? Но сегодня она уже все границы перешла. Стала в дверь ломиться и орать. У меня видеоглазок, в него всё как на ладони видно. Смотрю – она ножом машет. Я растерялась, не знаю, что и делать. Сыну позвонила, говорю, Ваня, приезжай, а то меня сейчас убьют. И он сразу полицию вызвал.
– Всё понятно, сейчас разберёмся.
– Не дай бог вы её не заберёте, – угрожающе сказал сын нам вслед. – Я тогда сам её вылечу.
Но его добрые слова мы оставили без внимания.
Наибольшую по площади комнату обычно называют «зал» или же просто «большая». Однако если речь идёт о «хрущёвке», то нахождение в «зале» сразу восьмерых взрослых, автоматически превращает его в тесный закуток. Прям хоть теорию относительности изучай.
Наша пациентка вела себя как главное действующее лицо. Всклокоченные пегие волосы, потрёпанная одёжка, запах грязного тела, её ничуть не смущали. Трое полицейских и навзрыд плачущая дочь, смотрелись подобно безликой массовке.
Увидев нас, больная восторжествовала:
– Вы «скорая», да? – спросила она, видимо ещё не веря свалившемуся счастью.
– Да, как видите, – ответил я.
– Ой, как хорошо! Отлично! Вот, смотрите! – сказала она и показала свои руки. – Видите, что творится?
– Честно говоря, ничего особенного у вас нет, – признался я.
– Да вот, вот, посмотрите! – не отступала она, показывая на неизменённую нормальную кожу. – Видите, что творится? Из-за этой стекловаты я вообще без рук останусь! Зафиксируйте и сфотографируйте, чтобы доказательства были!
– Погодите, – прервал я её. – Откуда взялась стекловата?
– Ха, откуда! Кувшинова через вентиляцию сыплет!
– Кто она такая?
– Соседка сверху. Они с сыночком уже берегов не видят, безнаказанность чувствуют. Я уж раз десять участковому жаловалась, а от него только одни отписки! – небрежно кивнула она на капитана, почему-то имевшего вид нашкодившего мальчишки.
– Ну и зачем им это всё надо?
– Да что вы как маленький? Квартира моя нужна и деньги. Они хитрые, стрелять и резать не будут. Просто сделают так, что я сама умерла и всё шито-крыто!
– Понятно… – хотел я было подвести итог, но заканчивать обличительную речь больная не собиралась.
– Подождите, дайте досказать, не перебивайте! Теперь они всем подъездом против меня объединились. По сто раз приходят и везде стекловату сыплют! Вчера котлет нажарила, а они взяли и в них насыпали. Думали, что я совсем глупая, не пойму. Так все котлеты и выбросила, даже не попробовала. Не знаю, ума не приложу, как дальше жить! Представьте себе, в квартиру со всеми удобствами воду из колонки таскаю!
– Мы всё поняли, Ольга Юрьевна. Теперь давайте я скажу. Вам нужно срочно лечь в больницу. Обследуетесь и пролечитесь, со стекловатой шутки плохи.
– А как же я квартиру-то оставлю? Из больницы выпишусь и бомжихой останусь?
– Не останетесь, не переживайте. В квартире постоянно будут полицейские.
– Хорошо, поедем, но только я ничего с собой не возьму. Тут кругом одна стекловата.
– Всё, договорились.
После того, как Ольгу Юрьевну усадили в машину, я пообщался с дочерью. Оказалось, странности в поведении матери она заметила достаточно давно, около года назад. Всё начиналось классически, как по учебнику. Появились забывчивость, подозрительность, раздражительность, конфликтность. Дочь, живущая отдельно, до последнего считала эти симптомы чем-то незначительным, преходящим. Ну вот и досчиталась, дождалась, когда инволюционный психоз расцвёл буйным цветом.
В этот раз вместо обеда получили срочнейший вызов: ножевые ранения у мужчины пятидесяти семи лет. Да, повод отвратный, нашей психиатрической бригаде там делать нечего. Но возмутиться было нельзя, поскольку адрес находился всего в сотне метров от психиатрической больницы, куда мы увезли Ольгу Юрьевну. Удручал лишь очень приличный разрыв между приёмом и передачей вызова.
Прибыли мы через пару минут, но там уже находились двое полицейских. Точней они охраняли место происшествия в ожидании следственно-оперативной группы.
Оказалось, что торопиться было некуда. Убитый лежал лицом вверх на лестничной площадке второго этажа. Судя по расположению ран и поистине гигантской кровопотере, у него не было ни единого шанса на выживание. Рядом стояла и завывала дурным голосом пьяная баба. Поначалу я решил, что это вдова, но оказалось – сожительница убийцы. И оплакивала она не покойника, а своего ненаглядного, которому предстояло отправиться в места не столь отдалённые.
– Он сам виноват! <Нафига> он нашего ребёнка трогал? Кто ему позволил? У нас многодетная семья, четверо детей, <распутная женщина>! Он ребёнка защищал!
– Так, всё, тихо! – прикрикнул на неё один из полицейских. – Сейчас приедет следователь и всё ему расскажете. Не надо тут орать!
Странно, но она послушалась.
– Что тут случилось-то? – спросил я у полицейских.
– Конфликт из-за ребёнка. Он по газовой трубе карабкался, и сосед его отругал, заставил слезть. А отцу показалось, что ребёнка ударили. Выбежал и без лишних слов зарезал.
– А где он сейчас?
– Куда-то скрылся, но по розыску уже работают.
– Сижавый, что ли?
– Само собой.
Констатировав смерть, мы отправились в родные пенаты, обедать.
Меры по стимулированию многодетности и поддержки семей, безусловно нужны. Но они ни в коей мере не должны касаться асоциальных родителей. По моему убеждению, детей у них нужно изымать со всей решительностью. В противном случае, они воспитают таких же асоциалов, что называется плоть от плоти. Значимостью и ценностью обладает не любая многодетная семья, а лишь та, которая создаёт достойных членов общества.
Когда приехали на «скорую», я первым делом передал сообщение в ГИБДД о сбитом утром парне. Затем занялся писаниной, в том числе, протокола констатации смерти. Каждый раз забываю взять с собой бланки этого чёртова протокола.
Времени на отдых нам дали много, но всё-таки не безгранично. В пятом часу прилетел вызовок: психоз у мужчины сорока шести лет.
У забора частного дома стояли две женщины и трое мужчин, один из которых одухотворённо ковырял монтировкой щель почтового ящика.
– Здравствуйте! Что тут такое? – спросил я.
– Да вон, «белка» у Андрюхи, – ответил высокий мужчина с внешностью потомственного алкоголика. – Днём нормальный был, а к вечеру накрыло.
– Андрей! – окликнул я болезного, но тот не отреагировал. – Андрей, ну-ка отвлекись, поговори с нами!
– Чё? – коротко спросил он, глядя непонятно куда бессмысленным взором.
– Чем занимаешься?
– <Фигли> вы смотрите, здесь цирк, что ли? – возмутился Андрей. – Давайте помогайте быстрей, он сдохнет сейчас!
– Ты про кого говоришь? – уточнил я. – Кому нужно помочь?
– Вон, смотрите! – показал он на весьма раскуроченную щель. – Видите? Как его вытащить?
– Ты просто на словах объясни, кто там?
– Да дед, <фигли> вы базарите?
– А как же дед поместился в маленьком почтовом ящике?
– Откуда я знаю, что вы <прикопались>? Давайте быстро, у него уже нога отвалилась!
– Ты когда последний раз выпивал?
– Позавчера, – ответил за него друг.
– Он здесь живёт? – спросил я.
– Да, да.
– Андрей, у тебя где документы? Дома?
Но тот и не думал отвечать, озадаченный процессом освобождения деда из почтового ящика.
– Ща я принесу! – сказал друг.
Андрей совсем перестал идти на контакт, поэтому нам пришлось приложить немалые усилия, чтоб посадить его в машину. Правда, монтировку у него отобрали спокойно, без битвы. К моменту приезда в наркологию, он основательно загрузился и почти утратил связь с реальностью. Делирий сопровождался тяжёлыми соматическими нарушениями, что являлось плохим прогностическим признаком.
Следующий вызов прилетел сразу после освобождения: без сознания онкобольной тридцати восьми лет, под вопросом умер.
В прихожей нас встретила заплаканная молодая женщина:
– Умер… – коротко сказала она и разрыдалась.
– Он вам кем приходится?
– Муж.
Рядом с покойным сидела женщина в возрасте. Слёз у неё не было, но их с лихвой заменяла огромных масштабов скорбь:
– Никогда не думала, что сына переживу… Как же так… Ведь он не старик, почему его не спасли?
– Справка из онко есть?
– Да, на столе справка и выписка.
Рак печени со множеством метастазов, не оставил ни единого шанса, не сделал скидку на возраст. Его коварство заключается в бессимптомном начале. Он, подобно диверсанту, появляется тихо, без шума и пыли. И заявляет о себе уже после того, как сделает своё чёрное дело, поставив организм на грань гибели.
Периодически приходится слышать бравурные заявление медицинских чиновников, мол, ранняя диагностика рака неуклонно растёт, становятся всё более доступными высокотехнологичные, передовые методы лечения, увеличивается продолжительность жизни онкобольных. Однако в реальности далеко не всё так радостно и оптимистично. Онкопатология ничуть не утратила своей опасности и продолжает оставаться грозным врагом.
И этот вызов оказался последним в моей смене.
Придя домой, я провёл радикальную реформу своего огородно-грибного хозяйства. В переводе на нормальный человеческий язык, решительно выбросил ставшие бесплодными грибные блоки, срезал базилик и шалфей. А на следующий день посадил рассаду, как сказала супруга, всякой ерунды. Это она так назвала ягодный паслён и армянский огурец. Ну и пусть, ведь душа-то моя всё равно радуется!
Все имена и фамилии изменены