Беда, коль пироги начнёт печи сапожник,
А сапоги тачать пирожник,
И дело не пойдёт на лад.
Да и примечено стократ,
Что кто за ремесло чужое браться любит,
Тот завсегда других упрямей и вздорней:
Он лучше дело всё погубит,
И рад скорей
Посмешищем стать света,
Чем у честных и знающих людей
Спросить иль выслушать разумного совета.
И. А. Крылов. Щука и кот
Непротивоконституционствайте!
Одно из самых длинных слов болгарского языка
Известный мастер на все руки — и депутат, и историк, и переговорщик Владимир Ростиславович Мединский, уроженец г. Смела, Черкасской области, Украинской ССР, отличался всегда умом и сообразительностью... прямо как птица-говорун.... и летал между звёздами. Ну, его невероятные таланты переговорщика мы все видели в ходе его Стамбульского выступления, его гениальность историка осталась на века в современных учебниках Истории России, его деятельность министра культуры также незабвенна, а вот каков он был депутат?
Что ж... нашлись следы и этой его деятельности, правда, в такой же степени успешной, тут уже к счастью, как и его переговоры (к несчастью).
Вот что он предлагал в 2011 году:
Всякая государственная власть представляет собою источник повышенной опасности для прав и свобод людей вообще и граждан соответствующего государства — в частности.
Именно из этого тезиса должно следовать отсутствие презумпции добросовестности и разумности в отношении практически всех действий государственных властей. И, естественно — отсутствие при рассмотрении их действий презумпции невиновности. Подчеркну: можно оспорить посылку о повышенной опасности, но вывод именно следует из этой посылки.
На мой взгляд (а также и на взгляд большого количества мыслителей как нового, так и новейшего времени) также верно и утверждение, что любые положительные нормы всегда ограничивают права и свободы людей, поскольку сами по себе естественные права вообще, к которым относятся и права и свободы человека, не нуждаются для своей действительности ни в каких положительных нормах. Вкупе с конституционным положением ст. 2 Конституции Российской Федерации (отмечу в который раз: ст. 2 Конституции России вовсе не является «общим местом» и должна рассматриваться любым нормоприменителем как особенность законодательства Российской Федерации. Потому только в её контексте вообще надо рассматривать любые нормативные акты и законы России. Скажем, в Конституции США такой нормы вообще нет. Но, с другой стороны, Россия вовсе не обязана жить по нормам Соединённых Штатов Америки. Последнего, между прочим, не требуют даже самые зарвавшиеся пропагандисты американского образа жизни) указанный тезис об отсутствии абсолютной необходимости для права вообще положительных норм приводит к выводу, что для прямого соблюдения Конституции Российской Федерации абсолютно необходимо каждый раз при нормоположении доказывать прямую необходимость предполагаемой нормы для соблюдения целей существования государства Россия в смысле ст. 2 Конституции Российской Федерации. И любая предполагаемая норма вообще может быть приемлемой только в случае, когда она удовлетворяет критерию, обозначенному здесь. Правда, и в том случае, когда она такому критерию удовлетворяет, она может оказаться негодной по иным основаниям. Скажем, по основаниям ст. 55 Конституции России. Следовательно, любой законодатель, который нарушает необходимый критерий необходимости нормы, должен всегда рассматриваться как покушающийся на ст. 2 Конституции Российской Федерации, а, следовательно, и на её государство. Всякое ли покушение такого рода является общественно опасным — вопрос особенный. Лично я его сейчас рассматривать не намерен.
Инициатива, озвученная В. Мединским, есть как раз вполне очевидный пример предложения законопроекта, не учитывающего указанный критерия необходимости. Замечу, хотя это и за рамками рассмотрения, что такой проект не обладает и свойством достаточности для декларируемых целей.
Кое-кто из читателей этого журнала знает, что не во всех государствах как продажа SIM-карт, так и продажа железнодорожных, скажем, билетов ведутся с установлением личности. В Российской Федерации и то и другое рассматривается как заключение договора, а договор-то совершается любой его стороной под определённым именем. Смысл вписывания фамилий в подобные договоры или документы, которые свидетельствуют о наличии таких договоров, совершенно понятен: прежде всего и главное тут — защита прав потребителя соответствующих услуг. Я, например, не знаю, как именно можно доказать, — свидетелей привлекать по общему правилу в этом случае нельзя! — наличие именно у меня прав, вытекающих из договора перевозки, если я ехал по территории Украины по билету, купленному на Украине: на Украине железнодорожные билеты безымянны. Точно так же я не знаю — как на Украине доказать, что SIM-картой пользовался именно я. В России всё доказывание сведётся просто к предъявлению экземпляра текста договора или свидетельствующего о договоре перевозки билета. И только. Именно договор в данном случае защищает мои права.
А для чего же он служит ещё?
Я никак не спорю, что по этому же договору, точнее по его данным, можно вести, скажем, оперативно-розыскную деятельность. Однако, поскольку само по себе требование заключения письменного договора может быть направлено только и исключительно на защиту и гарантирование государством прав и свобод человека и гражданина, то его нельзя рассматривать как то, что сделано для удобства или простоты деятельности каких бы то ни было государственных органов. Поэтому нельзя рассматривать и как подлежащую публичному запрету, скажем, простую передачу другому лицу своего телефона для звонка или звонков или SIM-карты. В том случае, когда в договоре на приобретение SIM-карты указан один человек, а использует эту карточку другой, следует лишь отметить, что этот, другой, не будет иметь защиты, вытекающей из договора оказания услуг связи. И только.
Вопрос, который при этом остаётся, таков: согласен ли этот вторичный приобретатель на отсутствие такой защиты его прав или нет? Если он знает о том, что он не является первичным приобретателем, или если он знает, что он не может рассчитывать на защиту его прав по особенному законодательству, то всё происходящее — его частное дело. И только. Другое дело, когда он убеждён в том, что он является первичным приобретателем, но в действительности это нет так. Тут в самом деле оказываются нарушенными именно его права. Но эти права суть именно его права, а не права кого-то другого. А потому публичной защите, в том числе и с применением инструментария государственного принуждения, эти частные права могут защищаться только и исключительно в том случае, когда именно это самое лицо, чьи права нарушены, о такой защите государство попросит. Иными словами, тут действует общий порядок частно-публичного преследования правонарушения, опять-таки характерный для законодательства России и не являющийся общераспространённым во всех странах мира.
Именно в указанном свете и следует рассматривать законодательную инициативу о введении законодательного преследования «дикой» продажи SIM-карт просто по факту такой продажи. С одной стороны, введение такого преследования явно ограничивает права и свободы по меньшей мере продавцов. С другой, необходимо ответить на вопрос: чьи, собственно, права и свободы в данном случае нарушаются? То есть: в чём именно состоит общественная опасность подобного деяния?
Если речь идёт о том, что таким способом публичного принуждения пытаются защитить права приобретателей, то надо признать эту меру прямо противоречащей доктрине автономии частной воли при осуществлении частных прав и использовании частных свобод, а также и при их защите. Таковые подлежат публичной защите лишь при наличии прямого усмотрения на это именно того субъекта, чьими правами и свободами являются оные.
Если же полагать, что такого рода законопроект есть не что иное, как защита интересов контролирующих органов, то надо признать, что он входит в жёсткое противоречие как со ст. 2 Конституции РФ, согласно которой никакие цели удобства управления не могут являться высшими целями государства Россия, так и с ч.3 ст.55 Конституции РФ, согласно которой права и свободы людей и граждан не могут ограничиваться иначе, как в целях, указанных именно в ч.3 ст.55 Конституции РФ, а среди этих целей, как уже, между прочим, неоднократно отметил и КС РФ, нет такой цели, как удобство или комфортность проведения оперативно-следственных мероприятий или удобство государственного управления. В конце концов пора напоминать кое-кому, что все эти «органы» существуют для защиты и гарантирования частных прав, а не частные права существуют только в той мере, в какой это устраивает всяких там президентов, премьеров и «внутренние органы», вкупе с содержимым последних.
Так что указанная депутатская инициатива может рассматриваться или как элементарное невежество — если автор такой инициативы не осознавал, что он ею сужает права и свободы людей и граждан, или же как попытка покушения на государственное устройство России — если он нарушение прав и свобод людей сознавал.
А что, есть третий вариант?
Однако, поскольку предлагаемый прожэкт сам по себе, вне всяких зависимостей от намерений его автора, входил в противоречия как со ст. 2, так и со ст. 55 Конституции РФ, то он не мог быть действительным законом, а все пояснения автора к этому законопроекту имеет смысл изучать только для определения ответственности этого автора. И решительно ни для чего более.
PS Кстати, это самое длинное слово болгарского языка в той орфографии, к которой привык я, выглядит ещё длиннее: Непротивоконституционствувайте!
А вы думали, что орфография меняется только в русском языке? Разумеется, это слово болгары используют в весьма специфичных текстах, а так как в старом написании оно длиннее, а, стало быть, и заметнее, то фактически нормой является именно старое написание. Поверьте, болгары тоже умеют играть словами. Например так:
