В тот же день едва услышав приговор, отправили её и ещё двух заключённых мужчин обвинённых по той же статье, в тот соседний городок куда Аннушка иногда отправлялась чтобы продать пуговицы. Через этот городок проходила железная дорога, по которой поезда следовали на восток за Урал и дальше до самого побережья дальневосточных морей.
Долго ожидать прибытия поезда не пришлось, вскоре она оказалась в тёмном тесном и душном вагоне-«теплушке» в котором находилось уже много женщин. Они увидели как грубо с ругательство конвоиры, едва ли не закинули в вагон хрупкую женщину. Так Аннушка оказалась лежащей на полу вагона и оставалась на том же месте, даже тогда когда поезд тронулся. Похоже находилась она почти в бессознательном состоянии или это было сродни шоку от всего произошедшего с ней. Казалось и обитательницам вагона до неё не было никакого дела, у каждой из них положение не лучше.
То что новенькая жива было видно по слезам непрерывно бегущим из её закрытых глаз, как раз солнечный свет от вагонного окошечка падал на её бледное лицо.
Через какое-то время к ней всё же подошли две женщины, до этого лежавшие на кое-как сколоченных нарах.
– Эй, красотка, чего развалилась на полу, ну-ка вставай! – говорила одна качая Аннушку за плечо, пытаясь привести её в чувство.
– Ну-ка, вставай! Вставай! – требовала вторая, помогая новенькой сесть.
Та оглядела помещение пустым взглядом и только громко разрыдалась.
– Эй, кто-нибудь, помогите-ка нам! – позвала женщина, что приподняла Аннушку. – Варька, молодая ещё, лезь на верхнюю полку!
– Вот ещё! С чего бы это? – воскликнула рыжеволосая девица, приподнявшая голову с каких-то тряпок лежавших кучей у неё под головой.
– Сказано лезь, значит лезь! – громко прикрикнула на неё женщина средних лет, занимавшая одно из удобных мест в вагоне. Та теперь не произнеся ни звука, торопливо исполнила просьбу женщины.
А к женщинам, что пытались помочь новенькой, присоединилась ещё одна и теперь втроём они подняли её и проводили к освободившемуся месту, уложили, подложив под её голову свёрнутую в рулон чью-то одежду.
– Как звать-то тебя? – спросила одна из женщин, но Аннушка со стоном отвернулась к стене, продолжая молча плакать.
– Ладно! Оставьте её в покое пока! Пусть прорыдается и осознает, что это теперь настоящая её жизнь и примет всё, что с ней будет происходить, – твёрдо произнесла та женщина, та что легко осадила рыжую девицу…
...Прошло несколько лет.
Дети Аннушки подросли, жили они всё в той же избушке, к общей радости её не конфисковали, хотя Бугаев грозился сделать это, как только придёт распоряжение из суда, но оно похоже так и не пришло.
Старшему Николаю исполнилось двадцать лет, он в колхоз не вступал, но часто выходил на работу по зову бригадира. Выполнял любую работу, в надежде получить хоть какую-то оплату за свой труд. И от работы с дядьками не бегал. Семью-то кормить надо! Не отставал от него и брат Иван, который был младше него на два года.
Полюшка так и жила у Анны Ивановны, а как исполнилось ей пятнадцать лет, устроила её учительница техничкой в школу. (Добросовестно трудилась она в ней до самой пенсии, а чего бегать-то по разным местам, если всё устраивает). Зарплату получала небольшую, но зато наличными и могла что-то купить из одежды себе и даже братьям.
Мишутку почти сразу же забрала к себе сестра отца Евдокия, несмотря на ворчание мужа. Но позже полюбил Михаил своего тёзку, так как парнишка не чурался никакой работы, и в его ручках всё спорилось, какое бы дело ему не поручали, получалось у него всё ладно, да быстро. Начал брать он его с собой на работу. Больше всего Мишутке нравилось заниматься плотницким делом, приглядываясь к работе старших, он научался многому. Помогал каменщикам сначала кирпичи носил, да раствор месил, а однажды, когда взрослые ушли на обед, так ровно, да аккуратно выложил стенку, что те вернувшись были поражены этому и искренне хвалили парнишку. Дядька был доволен и горд, что и он причастен к его воспитанию. А по осени ещё больше поразил он всех! Помогая в кладке печки в конторе, он так наловчился класть кирпичи, что обошёл в мастерстве своего учителя.
–Ну, Минёк, – обратился к нему печник, – теперь тебе без боязни можно поручить любую работу. Можешь по сёлам ходить печи класть! Говорю тебе без шуток! Голодным не останешься!
Видно и дядьке Михаилу похвалил его мужчина, потому как тот с радостью в голосе расхваливал паренька своей жене, та даже всплакнула, вспоминая его родителей.
– Маманя вернётся, сын голодать не заставит! А отец гордился бы тобой, сынок! – говорила Евдокия, обнимая парнишку со слезами на глазах.
– Когда вернётся-то она? – спросил Миша, блеснув влажными глазами.
Женщина опустила взор.
– Не скоро ещё, милок! Не скоро!
Однажды в заготконторе в которой занимал должность дядька Михаил, едва не произошла трагедия. Заготконтора занималась не только накоплением разного рода продовольствия, но на её площадях располагалась довольно большая ферма.
Обитал на той ферме бык по кличке «Бугай», которого обычно держали на привязи или, если отпускали то только в надёжный загон, потому как весил этот огромный бык под сто пудов, а то и больше. Подчинялась эта животина только одному скотнику, рядом с которым он выглядел вполне спокойным и смирным. Знал проказник, что если что получит железным кулаком между глаз и тогда аж с ног валился «Бугай», тряся непрерывно головой, делая глаза «в кучку».
Но однажды случилось непоправимое, оказался бык-великан без присмотра на улице, да и того скотника как назло отправили куда-то по производственной надобности. Вот и «отвёл душу» бычище пугая всех до беспамятства, гоняясь за тем кого узрит. Едва успевали скрыться от него или забирались куда-то на высоту, где до них не мог он добраться, или удавалось заскочить к какую-нибудь дверь.
– Минька, беги! – услышал паренёк у себя за спиной испуганный голос дядьки Михаила, торопливо обернулся и увидел несущегося на него «Бугая». Хорошо сказать беги, а как это сделать коли страх сковал так, что ноги приросли к земле, да аж волосы под кепкой дыбом встали. И всё же парнишка нашёл в себе силы, побежал в сторону сарая, а там ворота закрыты, несколько раз обежал он вокруг здания, а преследователь и не думал уставать, носился за Мишаней сокращая расстояние между ними. Наконец, увидел парнишка распахнутые ворота в другом сарае, из последних сил рванул туда, закрыть за собой ворота не было времени. Бежал, бежал и оказался в тупике. По обе стороны сплошные высокие заборы, отсеки для хранения зерна.
Всё! Замер на месте, резко развернулся, чтобы встретить свою участь лицом. «Бугай» так же остановился, копытом землю бьёт, из ноздрей пар валит, как дым из трубы. Зажмурился парнишка, когда бык в его сторону рванул и… полетел… Почувствовал как ноги от земли оторвались, а боли не было.
– Как быстро я помер, – прошептал он, но тут же услышал голос дядьки Мишки.
– Живой, дурашка ты мой! – воскликнул мужчина, крепко прижимая к себе едва дышавшего племянника.
Раздался грохот, стены задрожали, а они едва усидели на брёвнах под крышей сарая – это бык со всего маху врезался в стену, где только, что стоял парнишка. Рога у него сломались, глаза заливала кровь, от чего тот совсем озверел, понесся в обратную сторону к воротам, но там его встретил скотник вооружённый двустволкой. Раздались выстрелы, не сломили они разъярённое животное, кинулся он на своего обидчика, однако натолкнулся на кулак силача. Вот тут-то ноги «Бугая» подкосились. Рухнул он на землю, с виной глядел в глаза своего любимца.
– Сам виноват, дуралей! Что же ты разбуянился! Эээээх! – с укором в голосе произнёс скотник, торопливо удаляясь из сарая, следом вошли ещё мужики, не мог он смотреть как забьют его. Жаль было животину, но оставлять его живым побоялись.
Над ними всё ещё сидели обнявшись два Михаила, старший казалось был больше испуган, чем младший.
– Дядька Минька, ты как тут оказался? – с дрожью в голосе произнёс парнишка.
– Как? Как? Заскочил по лестнице на этом краю сарая! – горячо говорил мужчина, – хорошо, что в темноте не было видно его слёз. – Слава Богу, дверка была не заперта и лестницу кто-то тут забыл, не убрал! Не знаю как у меня получилось дотянуться до тебя, схватил за шкирку и поднял! Не пойму, как не я это всё проделал! – так же горячо говорил дядька Михаил.
Парнишка отстранившись от него, нагнулся, посмотрел вниз.
– Высоко!
– Высоко! Попытайся я сейчас так же нагнуться и тебя ещё поднять! Ведь не смогу, рухну на землю.
– Спасибо! Дядька!
– Как бы я мамке твоей смотрел в глаза, когда она вернётся? – отозвался мужчина, проводя ладонью по лицу.
– А когда она вернётся?
Михаил тяжело вздохнул и с болью в голосе ответил:
– Не скоро ещё…
– Вот и тётя Дуня говорит, что нескоро, – глубоко вздохнув и с трепетом выдохнув произнёс парнишка.
Весной следующего года незадолго до Великого поста привёл Николай в дом женщину, они как и полагалось по новым правилам расписались в сельсовете. Свадьбу справлять не было возможности, ни у него самого, да и семья невесты достатком не славилась. Да разве же для счастья это важно?!
Вроде бы живи, да радуйся! Молодость есть, сил столько, что гору впору свернуть! Трудись, живи и радуйся, жди появления потомства! Но не понравилось Надежде соседство с братьями мужа. Сначала она недобро смотрела на них, порой попрекая куском, хотя Иван не сидел сиднем, а приносил в дом свою долю. Стёпка мал ещё чтобы зарабатывать, но и он старался быть чем-то полезным: то пол подметёт, то соседских кур с огорода прогонит, а пришла пора полоть грядки он и тут не подвёл.
– Пусть к дядьям идут! – говорила молодуха, провожая однажды мужа на колхозное поле.
– Наденька, да как же к дядьям-то! У нас свой дом есть! – улыбаясь говорил Николай, обнимая молодую жену. – Стыд-то какой из дома родню гнать! Ужо приду поговорю с ними, в сенцах им постель устроим пока тепло.
– Тепло-то быстро закончится, а там что? Коли маленький появится? Тогда что? – привела она беспроигрышный довод.
– Тем более нянька нам понадобится, вот Стёпушка нам и пригодится!
– Вот уж нашёл няньку! А я тогда что буду делать?!
– Ладно! Пошёл я, небось уж все собрались, меня одного ждут, – поцеловал свою половинку и вышел из избы.
А бабёнка аж зарычала от негодования, как это такое возможно! Ему братья дороже жены, да собственного дитя.
Надежда жила до этого в соседнем селе. Дом её находился невдалеке от межи, что разделяла два больших села. До женитьбы виделась она с Николаем несколько раз, видно приглянулась молодцу, тот предложил выйти за него замуж, сразу же согласилась. Было ли какое-то чувство у неё к нему никто не знает, может даже она сама не знает, но замуж-то выходить надо. Все подружки уже детей растят, у некоторых уже двое, а к ней как-то никто не сватается. Вот она и не задумываясь согласилась. Кто же знал, что кров придётся делить с его братьями.
Весь день Надежда придиралась к Ивану и Стёпке, а к вечеру собрала всё своё добро в узел, да и отправилась к своим родителям. Пусть муженёк побегает за ней, а она подумает на каких условиях вернётся к нему. Ведь собой-то она вполне себе хороша, волос густой, стан стройный, да и лицом не уродина. Никуда не денется, явится и примет все её условия.
– Слышь, Николка, ты не думай у меня к жене твоей нет претензий! Иди за ней! Я пока поживу у дядьки Саньки, он говорит, что на сеновале по ночуешь пока , а там видно будет. Сказал вроде как Глаха замуж собралась, а там на её место со Стёпкой переберёмся. Ты уж Стёпку-то пока у себя подержи! Чего мальцу мучиться! – рассуждал Иван, глядя как брат хмуро смотрит вдаль, а по его лицу бегают желваки.
– Никуда вы не пойдёте! – твёрдо высказался старший брат. – Завтра после работы схожу за ней, если не согласится вернуться, так тому и быть… – он замолчал, немного задумался и продолжил, – пусть тогда у своей мамане так и остаётся.
– Нет! Нет, Николка! Зачем же так-то! Мне какая разница где ночевать…
– Как я сказал, так тому и быть! – громко высказался Николай. – Пока я в доме старший. Вот вернётся мамка, тогда её слушать будем!
– Даааа… мамака… – с болью в голосе произнёс Иван, – как она бедняжка там! Небось вся душенька её изболелась, – отвернулся от брата, слёзы защипали глаза. – А ты как знаешь, так и поступай! Если согласится вернуться, то мы со Стёпкой и правда пока на сеновале перебьёмся.
– Я сказал – не бывать этому! – снова громко воскликнул Николай, – Коли вы ей не нужны, знать и я не очень-то нужен.
На следующий день, как и задумывал молодой муж, собрался навестить свою беглянку, приоделся в чистую одежду, причесался, даже в крошечное зеркальце висевшее на стенке заглянул, усмехнулся сам себе…
Резко распахнулась входная дверь, вихрем влетел в неё брат Иван, глаза у него блестят, лицо побледневшее.
– Что? – изумленно воскликнул Николай, – со Стёпкой что-то? Сорванец везде лезет!
Брат только отрицательно покачал головой.
– О мамане весть не хорошая?! – увидев от брата туже реакцию на его слова, подошёл к нему вплотную, встряхнул за плечи. – Что же? Говори!
Иван медленно поднял на старшего брата взгляд, еле слышно произнёс:
– Война, братец… Война…