(С) Богачев А.В., 2008
Человечество по мере своего «взросления» окружало себя разного рода, подменяющими реальность, символами. Пожалуй, самых хрестоматийным примером символа являются деньги – эквивалент разного рода материальных ценностей. Некогда они были скотом (зерном и т.п.). Потом превратились в золотые и серебряные слитки (монеты), а сравнительно недавно приобрели форму прямоугольных цветных бумажек. Однако в любой момент каждый из нас может превратить эти бумажки в кусок баранины или каравай хлеба. То есть за каждым абстрактным символом стоит некая реальность. Другое дело, что зачастую эта изначальная реальность (первооснова символа) за пеленой времени едва-едва просматривается.
В археологических материалах середины I тыс. н.э., связываемых, прежде всего, с кочевниками, существует группа вещей (металлические бляхи-накладки), в которых в явной или неявной форме просматривается человеческое лицо. В самом общем виде все эти артефакты можно разделить на две группы.
Первую группу составляют бляхи, украшавшие конскую сбрую (рис. 1). Все они найдены в комплексах, так называемого «гуннского круга» и достаточно хорошо известны специалистам. Исчерпывающий источниковедческий анализ этих артефактов дан в работах А.К. Амброза и И.П. Засецкой [Амброз 1989; Засецкая 1994]. Для нас вслед за исследователями важно подчеркнуть следующее. Во-первых, «несмотря на индивидуальный характер «личин» все бляхи исполнены в одной технике – они состоят из бронзовой пластины, обтянутой золотым или электровым листком с тисненым изображением. По краю бляхи обрамлены рубчатым ободком, «рубчиком» переданы волосы, борода и брови. Перечисленные признаки, несомненно, объединяют эти находки в единый круг памятников и свидетельствуют об их одновременном бытовании» [Засецкая 1986, с. 86]. Во-вторых, «круглые бляхи с масками украшали конскую сбрую» [Амброз 1989, с. 73].
Вторую группу составляют бляхи-накладки украшавшие пояса раннесредневековых кочевников (рис. 2). «Пояс был своеобразным паспортом дружинника раннего средневековья и свидетельством его места в дружинной иерархии. Наборный пояс с подвесными ремешками по заказу императора, шаха, хана, крупного военачальника или дружинника мастер мыслил как сложную систему символов с определённой смысловой нагрузкой. Задача археолога состоит в правильном «чтении» и понимании этой информации» [Ковалевская 1970, с. 144]. Исследованию наборных поясов той эпохи посвящено достаточно большое количество работ [Ковалевская 1979, 2000; Генинг 1979; Голдина 1979; Богачев 1992]. Однако почти все они затрагивали вопросы классификации и хронологии поясных украшений. Пояс как некая знаковая система был рассмотрен в статьях В.Б. Ковалевской. Помимо всего прочего автор отметила, что «поскольку сама форма накладок, наконечников и щитков пряжек является изображением головы (иногда даже в типичном для этих районов головном уборе), то, очевидно, для того чтобы изобразить лицо, достаточно было нанести изображение двух или даже одного элемента» [Ковалевская 1970, с. 144].
Знак (символ чего-то конкретного), согласно многочисленным этнографическим наблюдениям, в традиционных обществах не был некоей абсолютно условной абстракцией. Чаще всего символ был слит со своей реальной первоосновой. И когда австралийский шаман ломал чурингу соплеменника (символ жизни какого-то конкретного человека), то вскоре этот человек, без видимых на то причин, умирал, и не условно, а вполне реально.
В этой связи, нам представляется вполне логичным видеть в изображенных на бляхах-накладках лицах и головах людей – вполне реальные головы, поверженных в бою, врагов.
О том, что голова (череп, скальп) убитого врага действительно были символом (и если угодно прямым доказательством) воинской доблести писал еще Геродот: «Головы всех убитых им в бою скифский воин приносит царю. Ведь только принесший голову врага получает свою долю добычи, а иначе – нет» [Геродот 1972, с. 202].
Процедуру выделки такого рода трофеев и способы их демонстрации отец Истории тоже описывает: «Кожу с головы сдирают следующим образом: на голове делают кругом надрез около ушей, затем хватают за волосы и вытряхивают голову из кожи. Потом кожу очищают от мяса бычьим ребром и мнут ее руками. Выделанной кожей скифский воин пользуется, как полотенцем для рук, привязывает к уздечке своего коня и гордо щеголяет ею. У кого больше всего таких кожаных полотенец, тот считается самым доблестным мужем. Иные даже делают из содранной кожи плащи, сшивая их как козьи шкуры» [Геродот 1972, с. 202].
Таким образом, из рассказа Геродота следует, что воинский трофей в виде скальпа, снятого с головы убитого врага привязывается к уздечке коня или используется как элемент воинского одеяния.
Заметим, что содранная с головы врага кожа (скальп) – это уже некий символ головы.
Обычай отрезать голову поверженного врага и уносить ее с собой у кочевнического населения Восточноевропейской степи, по всей видимости, культивировался не одно столетие. Достаточно вспомнить отрывок из рукописи Х века Ахмеда Ибн-Фадлана, в котором рассказывается о башкирах, «которые относятся к тюркскому племени. Мы очень остерегались их, потому что это худшие из тюрок, самые грязные и более других склонные к убийствам. Встречает там человек человека в степи, отрубает ему голову и берет с собой, а тело оставляет» [Ибн Фадлан: Ковалевский 1956, с. 129].
Обычай подвешивать голову убитого врага к сбруе коня нашел отражение и в изобразительном творчестве. На известной Орлатской пластине древний мастер в достаточно реалистичной манере воспроизвел сцену ожесточенного боя [Пугаченкова 1987, с. 57]. К груди коня одного, из изображенных на ней всадников, привешена человеческая голова, с которой стекают капли крови (рис. 3).
Кроме того, существуют великое множество и археологических (человеческие погребения без черепов и погребения черепов без скелетов), и этнографических (индейцы - охотники за скальпами Северной Америки, охотники за головами Океании) свидетельств особой ценности такого рода воинских трофеев.
Чем больше у воина трофеев, тем значительнее его доблесть. А доблесть и слава во все времена и во всех обществах предполагают их демонстрацию: в противном случае они просто теряют свой социальный смысл. Звездочки на фюзеляже (символы сбитых летчиком-ассом самолетов противника), разного рода медали и ордена («За отвагу», «Слава») – все это современные формы выражения древних традиций.
У средневековых кочевников пояс был своеобразным материальным носителем знаков воинской славы. «Моя гордая доблесть, мой пояс с сорока двумя (чиновными) пряжками-украшениями» [Малов 1952, с. 97]. В этой тюркской надписи, сделанной свыше тысячи лет назад чрезвычайно значимо количество пряжек-украшений, ибо именно оно недвусмысленно указывает место обладателя пояса в воинской иерархии.
Возвращаясь к антропоморфным бляхам-накладкам на поясах, можно предположить, что вероятнее всего, их количество должно было точно соответствовать числу убитых владельцем пояса врагов.
А с учетом того, что «сама форма накладок является изображением головы (иногда даже в типичном для этих районов головном уборе)» [Ковалевская 1970, с. 144], то логично думать, что накладка-личина является изображением не абстрактной человеческой головы, а вполне конкретным узнаваемым образом определенного «стратегического противника».
Это предположение косвенным образом подтверждает анализ рисунков на костяных пластинах из Шиловского курганного могильника [Багаутдинов, Богачев, Зубов, 1998]. Помимо изображений мифических драконов и вполне реальных животных, на них имеются рисунки стреляющих из луков кочевников (без головных уборов), а также тяжеловооруженных воинов-копейщиков в тяжелых доспехах и конусообразных шлемах. О некочевом характере жизни последних свидетельствует фрагмент с изображением воинов в шлемах-шишаках, укрывшихся за стенами каменной крепости.
Вслед за В.Б. Ковалевской, мы полагаем, что поясные накладки так называемого геральдического типа (рис. 4) вероятнее всего являются символическим изображением головы воина в конусообразном шлеме. «Рисунок лица позволяет нам представить себе, как крепились к поясу эти накладки, обычно в изданиях их помещали острием щитка вниз, но на самом деле они крепились острием вверх, о чем недвусмысленно свидетельствует рисунок лица» [Ковалевская 2000, с. 150].
Все вышеизложенное предполагает следующую логическую схему: 1) поясной набор – неотъемлемая принадлежность амуниции воина-кочевника, символ его боевых заслуг; 2) количество антропоморфных блях-накладок на поясе соответствует числу поверженных его владельцем врагов; 3) поскольку среди врагов кочевников были воины, носившие конусообразные шлемы, то 4) некоторые разновидности поясных накладок геральдического типа (вторая половина VI – VII вв.) следует считать схематическим изображением головы врага в конусообразном шлеме.
Если говорить о бляхах-«личинах», происходящим из комплексов «гуннского круга» (VI в.), то, как уже было отмечено, они являются атрибутами, составляющими конскую упряжь (сбрую). Именно к «уздечке своего коня», согласно Геродоту, кочевники привязывали скальпы поверженных врагов.
К изображениям лиц на этих бляхах обращались исследователи, пытаясь воссоздать внешний облик гуннов. Однако, если следовать посылу о том, что сбруйная бляха-личина символизировала образ поверженного врага, то восстанавливать по ней облик владельца конской упряжи было бы не вполне логично.
Поясные наборы и конская упряжь в эпоху раннего средневековья были вещами модными и престижными. А, как известно, красивые модные вещи нередко преодолевают национальные и культурные границы. Однако, вещи-символы попадая в иную культурную среду, теряют знаковую нагрузку, восходящую к изначальной реальной производной символа. Вместе с тем, они продолжают оставаться престижными вещами, маркирующими некий социальный и материальный статус их владельца. В иной культурной среде прежняя знаковая информация артефакта (о головах поверженных в бою врагов) уже не считывается. Об этом можно судить, например, по материалам могильников Прикамья, оставленных в VI-VII вв. оседлым населением. Антропоморфные накладки на поясах лесных охотников были закреплены в перевернутом виде, как бы вниз головой [Голдина и др., 1980, табл. IX]. То есть то, что у степных кочевников было символом головы побежденного врага, у их, живущих в лесах, современников таковым быть перестало.
Таким образом, анализ блях-«личин» из раннесредневековых комплексов Восточной Европы позволяет говорить о том, что все они несут определенную знаковую нагрузку и являются символом. Первоосновой символа были реальные головы (скальпы) поверженных врагов, которыми украшалась одежда победителя и сбруя его коня.
ЛИТЕРАТУРА
Амброз А.К. Хронология древностей Северного Кавказа. М.: Наука, 1989.
Багаутдинов Р.С., Богачев А.В., Зубов С.Э. Праболгары на Средней Волге (у истоков истории татар Волго-Камья). Самара, 1998
Богачев А.В. Процедурно-методические аспекты археологического датирования. Самара: «Артефакт», 1992.
Генинг В. Ф. Хронология поясной гарнитуры I тысячелетия н. э. (по материалам могильников Прикамья // КСИА. 1979. Вып. 158.
Геродот. История в девяти книгах. Л.: Наука. 1972.
Голдина Р. Д. Хронология погребальных комплексов раннего средневековья в Верхнем Прикамье // КСИА. 1979. Вып. 158.
Голдина Р. Д. Ломоватовская культура в Верхнем Прикамье. Иркутск: Изд-во Иркутского университета, 1985.
Голдина Р. Д., Королева О. П., Макаров Л. Д. 1980. Агафоновский I могильник — памятник ломоватовской культуры на севере Пермской области // Памятники эпохи средневековья в Верхнем Прикамье. Ижевск.
Засецкая И.П. Культура кочевников Южнорусских степей в гуннскую эпоху (конец IV-V вв.). СПб.: «Эллипс» ЛТД, 1994.
Засецкая И.П. Некоторые итоги изучения хронологии памятников гуннской эпохи в южнорусских степях // АСГЭ. Вып. 27. Л.: Искусство, 1986.
Ибн Фадлан: Ковалевский А.П. Книга Ахмеда Ибн-Фадлана о его путешествии на Волгу в 921-922 гг. Харьков, 1956.
Ковалевская В. Б. Поясные наборы Евразии IV—IX вв. Пряжки // САИ. 1979. Вып. Е1-2.
Ковалевская В.Б. Компьютерная обработка массового археологического материала из раннесредневековых памятников Евразии. М., 2000
Ковалевская В.Б. К изучению орнаментики наборных поясов VI-IX вв. как знаковой системы // Статистико-комбинаторные методы в археологии. М.: 1970.
Малов С.Е. Енисейская письменность тюрков. М.-Л. 1952.
Пугаченкова Г.А. Из художественного наследия Среднего Востока. Ташкент. 1987.