Часть 1
Мне было всего 6 лет, когда мои родители развелись. Отец ушел к другой женщине, предав нашу семью. Мама долго рыдала по ночам, прижимая меня к груди. А я, маленькая девочка, ничего не могла понять, лишь гладила ее по встрепанным волосам и тихонько шептала: "Не плачь, мамочка".
Развод был очень болезненным и скандальным. Вскоре отец перестал платить алименты, предоставив нас с мамой собственной нищенской участи. Чтобы свести концы с концами, она устроилась работать сразу на три работы - уборщицей, посудомойкой в ресторане и курьером в ночную смену.
Мы окончательно обнищали, ютясь в крохотной комнатушке в бедном районе. Мама почти не бывала дома, находясь на своих подработках по 16-18 часов в сутки. У нее не выдавалось ни единой свободной минуты, чтобы побыть со мной.
Мне так не хватало ее ласки и внимания! Временами я закатывала настоящие истерики, будто бессознательно пытаясь удержать ее рядом с собой. Но мама была бессильна что-либо изменить. Чтобы самой не сойти с ума от отчаяния, она загружала меня разными кружками и секциями, куда я ходила прямо из школы и до самого вечера.
В 9 лет мама отдала меня в школу-интернат при монастыре. Она твердила, что мне будет там лучше, что монахини смогут дать мне полноценное воспитание и образование. На деле ее просто не хватало финансово, чтобы содержать меня в городе.
Помню, как я плакала и кричала, когда мама увозила меня туда! Я чувствовала себя окончательно брошенной, ненужной ей! Но та лишь еле сдерживала слезы и шептала: "Потерпи, доченька... Когда-нибудь все обязательно наладится".
Монастырь был старинным, мрачным и строгим. С самого утра нас будили на молитвы и заставляли выполнять разнообразные трудовые послушания. Учеба была лишь небольшой частью всего распорядка дня. Остальное время мы проводили на кухне, в мастерских, на огородах или ухаживая за скотиной.
Лично я была приставлена к монастырской пекарне, где вставала затемно и наравне со взрослыми трудилась над горячими противнями и печами. Каждый день я приносила с собой в келью десяток ожогов и ссадин от неосторожного обращения с тестом и посудой. Ладони у меня были в ужасных мозолях и треснувшей огрубевшей коже.
Душным летним вечером по выходным дежурные монахини выдавали нам по паре минут для посещения монастырского садика. Там я забивалась в ближайшую тенистую беседку и плакала от тоски по матери. Сквозь слезы мне представлялась мамочка - уставшая, измотанная, сгорбленная над очередной шваброй или тряпкой. Одинокая, кроме меня у нее никого больше не было на этом свете!
Случалось, я даже думала о побеге, лишь бы поскорее увидеться с мамой. Но до города было слишком далеко, а на окружающих дорогах монахи ставили охрану и рассыпали шипы. Так что мои детские грезы о воссоединении с мамой оставались всего лишь мечтами. Для нас с ней началась долгая и тяжкая разлука...
Часть 2
Мама изредка навещала меня, преодолевая немалый путь в монастырь. Каждый раз она выглядела измождённой до предела, осунувшейся и потрепанной жизнью. Но при виде меня старалась изобразить на лице радостную улыбку и обнимала меня так крепко, будто мы виделись в последний раз.
Во время наших коротких ненадолго позволенных встреч мама успевала шепнуть наставления и пожелания беречь себя. Заверяла, что вскоре моя монашеская жизнь обязательно изменится к лучшему. А я в ответ лишь кивала, подавляя рыдания.
Воспитание в монастыре было строгим и беспощадным. За любую провинность нас ожидало суровое наказание - хождение на ножах по земле, удары плетьми, отбирание скудных пайков. Даже за опоздание на молитвы или нескромное ведение бесед.
Однажды меня высекли розгами за то, что я попыталась сбежать из монастыря. Я заплутала в соседнем лесу, провалялась там трое суток и меня уже обрекли на мучительную смерть. Когда же истощенную и окоченевшую меня все-таки обнаружили монахи, они привезли обратно, выпороли и заперли на несколько недель в одиночном карцере. Тот опыт окончательно выбил из меня остатки непокорного духа.
Так я превратилась в смиренную монашку-послушницу. Ходила с потуплеными очами, выполняла любые указания бессловесно, не смела даже вскинуть голову без позволения монахинь. Только во время редких тайных слезных молитв в ночной тиши я обращалась с просьбами к Господу ниспослать мне избавление.
К 16 годам благодаря своей образцовой смиренности я вошла в доверие начальницы монастыря - матушки Алевтины. Мне стали поручать самые важные и почетные работы, ответственные хлопоты по хозяйству. Одно время я была приближена к келье самой Алевтины, относила ей трапезу, убирала покои и выносила ночной гонг.
За ее маской суровости я сумела углядеть не лишенную человечности натуру. Матушка была требовательной и деспотичной, но в то же время заботливой и чуткой к своим питомицам.
Увидев как-то, что я пришла к ней с посиневшими от мороза руками, матушка Алевтина велела отнести меня в лазарет и тепло обогреть. В другой раз после тяжелого недельного послушания она отпустила меня на денек в город - погулять и отдохнуть.
В те короткие миги передышки я с наслаждением вдыхала свободный городской воздух, вспоминала редкие радости детства рядом с мамой. Вспоминала ее лицо, голос, запах, каждую крошечную черточку, что успела запечатлеть в памяти и сердце.
Однажды, гуляя по парку, я увидела одинокую женщину лет сорока, присевшую на лавочку. Что-то кольнуло меня в сердце, и я замедлила шаг, вглядываясь в ее лицо. Худое и осунувшееся, оно было покрыто глубокими морщинами. Но в чертах этой незнакомки промелькнуло что-то неуловимо знакомое...
Женщина почувствовала мой взгляд и встрепенулась. Когда же наши глаза встретились, из ее глаз брызнули слезы. "Катенька, доченька..." - простонала она едва слышно и протянула ко мне дрожащие исхудалые руки.
В тот миг я узнала маму! Сердце гулко забилось, из груди вырвался крик ликования, и я бросилась к ней, обнимая и покрывая поцелуями ее лицо и ладони. Мы рыдали и шептали друг другу бессвязные нежности, не в силах совладать с нахлынувшими чувствами.
В тот день мама рассказала, что ей пришлось уехать в другой регион на какую-то печально оплачиваемую работу. Она копила деньги все эти годы для восстановления прав на меня и забрать домой. Наконец, ей удалось выкрасть кое-какие документы о моем местонахождении...
Вечером я так и не вернулась в монастырь. Мама увезла меня с собой в ту ночь, прочь от стен моей тюрьмы! Мы поселились в крохотной комнатушке в ночлежке на окраине, но я была невероятно счастлива находиться рядом с мамой, вновь ощущая ее нежность и заботу.
Правда, счастье наше длилось недолго. Вскоре монашки объявили во всеобщий розыск свою блудную овечку. Матушка Алевтина была страшно оскорблена моим "предательством" и поклялась выследить меня по всей округе.
Началась наша постоянная скрытная жизнь - мы меняли адреса и города, прятались где только могли. Мама перебивалась случайными заработками, временами даже воровала, чтобы прокормить нас. Но при этом она светилась улыбкой и упоенно шила мне наряды из старых тряпок. Я же была просто на седьмом небе от счастья!
Часть 3
Через два года после побега наша жизнь в бегах стала совсем невыносимой. Мы останавливались в одном городе на пару недель, снимая жалкие комнатушки в трущобах и ночлежках. Затем мама обнаруживала издали знакомую монашескую рясу из монастырских поисковых групп - и мы вновь сматывались, оставляя там все наши нехитрые пожитки.
Однажды в очередной конурке я натолкнулась на мамину записку: "Прости, солнышко, но мне пришлось отлучиться по делам. Жди, скоро вернусь!". Она часто так уходила "по делам", используя знакомые полулегальные связи, чтобы раздобыть нам пропитание, документы или деньги.
Вот только в тот раз мама не вернулась ни через сутки, ни через трое. Я сидела, вжавшись в угол крошечной комнатки, и беспрерывно плакала от тоски и страха. Что, если ее поймали и заточили снова? Не дай Бог, что-то похуже?! Я уже решила было броситься на ее поиски, как тут раздался робкий стук в дверь.
На пороге стоял какой-то сгорбленный бомж, облезлый, обросший седой щетиной. Глядя на него, я попыталась было испуганно отпрянуть. Но старик пристально всматривался в мое лицо, и в его потухших глазах сквозило что-то отдаленно знакомое...
"Катюша? Неужели ты?.." - внезапно просипел он осипшим голосом. И во мне что-то екнуло от смутного узнавания. Каким-то чудом я сумела разглядеть за оборванными лохмотьями... отца! Того самого, кто бросил нас с мамой много лет назад.
Несмотря на всю горечь детских воспоминаний, я кинулась к нему в объятия и разрыдалась. Отец был полуживым, выжатым как губка. Но жив! Эту драгоценную весть он принес мне из внешнего мира.
Позже он рассказал, что много лет пытался отыскать меня, исходив в поисках тысячи верст. Как только он узнал, что я нахожусь в том самом монастыре, сразу же поспешил на выручку. Но по прибытии на место обнаружил лишь запустение и пустоту после моего побега.
Все годы отец скитался, расспрашивал бомжей и бродяг, высматривал в каждом более-менее знакомом лице моего облика. Он признался, что все это время корил себя за ту ошибку, когда предал нашу семью и поклялся когда-нибудь непременно воссоединиться со мной. И вот, благодаря чуду, его мечта сбылась - он наконец разыскал меня!
Реалии бомжевания, увы, сильно сказались на отцовском сознании - подчас он терялся и заговаривался. Несколько раз ему чудилось, что я вновь исчезаю у него на глазах. Тогда я брала его худую когтистую руку и прижимала к своей щеке, чтобы он осязал мое тепло и присутствие.
От отца я узнала страшную новость - мама попала в ужасную передрягу из-за того, что связалась с полукриминальными элементами, чтобы добыть для нас средства к существованию. Ее арестовали и осудили за мошенничество на несколько лет тюремного заключения.
Эта весть подкосила меня. Я едва не лишилась чувств, осознав, какие тяготы выпали на долю моей бесценной матушки! А я-то думала, что изведала в жизни самые страшные невзгоды. Но оказалось, что для мамы все это было сущим пустяком по сравнению с теми кошмарами, через которые ей доводилось проходить.
Вдвоем с отцом мы принялись хлопотать над тем, чтобы как можно скорее вызволить маму из тюремного ада. Я помогала ему восстанавливать утраченные за годы скитаний документы и связи. А он между тем приводил в чувство свой помутненный разум, вспоминая все знакомых и возможные лазейки.
Процесс затянулся на несколько месяцев, и каждую ночь я молилась Богу о скорейшем освобождении мамы. Временами меня охватывало запредельное отчаяние, но тут же являлся отец и своим присутствием воодушевлял меня на новую борьбу.
Когда же в один прекрасный день к нам присоединилась мама - ссохшаяся, бледная, с сединой на висках, - я была готова расплакаться от счастья. То была самая трогательная сцена в моей жизни: три изможденных потрепанных человека, крепко обнимающихся и утопающих в слезах. Наша семья воссоединилась! Впервые за столько лет мы были вновь вместе.
Постепенно, шаг за шагом, мы стали возрождаться к нормальной человеческой жизни. Сняли скромную съемную хату в райцентре, где нашлись добрые люди, приютившие нас и дававшие подработки. За это я бесконечно им благодарна. Ведь именно благодаря их великодушию и милосердию нам удалось расправить крылья и собраться с новыми силами.
К сожалению, отец недолго прожил после обретения дома и семейного тепла. Его организм слишком был подорван невзгодами многолетних скитаний и лишений. Он скончался, благословив меня и наказав всегда ценить маму и ни за что ее не покидать.
Но даже после его смерти, кажется, сам воздух жилища был пропитан его живительной энергией, благородством и верой в светлое будущее. Эта энергия поддерживала и вдохновляла нас с мамой в борьбе за счастье и обустройство новой жизни.
Вскоре мама встала на ноги, устроилась работать кондуктором в автобусный парк. Я же окончила вечернюю школу и поступила в университет на юридический факультет, чтобы добыть профессию и иметь возможность в будущем самостоятельно содержать маму.
Мы по-прежнему скромно жили в старенькой съемной квартирке. Но это был настоящий Дом - полная чаша тепла, уюта и неиссякаемой материнской, дочерней любви. И именно они, эта любовь и связующие нас невидимые семейные узы, поддерживали нас все долгие годы разлуки и странствий, помогли преодолеть все тяготы и страдания, чтобы вновь воссоединиться.
Наша семья победила! Мы сумели возродиться из руин, заново обрести друг друга и веру в счастливую жизнь. Пройти этот нелегкий, но такой ценный и бесценный путь до самого дома, до самого сокровенного очага - нашей любви.