Творчество сербского поэта Александра Ивановича (1911 - 1965) известно нам, в основном, благодаря переводам его лирики на русский язык нашими современниками. Автором моих любимых поэтических переложений на "родную речь" является Елена Лазарева, чьим любезным разрешением опубликовать два из них и пользуюсь - с искренней признательностью и восхищением!
Окно, отворенное перед заходом солнца
Окна под вечер огнем пламенеют.
Молча любуюсь, и, шаг замедляя,
вижу, как настежь окно отворяя,
мягко рука в полумраке белеет.
Стук, дребезжанье... С усилием руки
раму толкнули - и замерли звуки.
В этих горячих, сияющих стеклах,
в гибких ветвях, отраженных в оконце,
в розовых бликах слепящего солнца
небо качается в липах и вётлах.
Вспыхнуло всё, что закатом омыто,
скрывшись в окне, нараспашку открытом.
Молча любуюсь чем? В первой и третьей строфах об этом сказано подробно и выразительно: как закат воссоздает себя в окнах домов. Качаются ветви деревьев, а в стекле из-за этого меняется конфигурация отраженного неба, и, действительно, небо качается. Зеркальность сущего мира!
Первая и третья строфы, повествовательные, словно завершаются следующими за ними аккордами-двустишиями: данность внезапно разрывается! В первый раз - звуком открывающегося окна, усилием рук, их движением. Во второй - резкой, одномоментной сменой картины. Всплеск рук за окном - открывающиеся рамы - всплеск картины на стекле перед тем, как ей скрыться в окне. Окна в закатном солнце пламенеют, то есть как бы ровно горят. И вдруг вспыхивают, чтобы в следующее мгновение сверкающему, словно поющему изображению исчезнуть. Так костер, прежде чем потухнуть, вдруг выбрасывает сноп искр, "протуберанец" - и гаснет навсегда.
И здесь пламенеющая картина пропадает, но она ВХОДИТ в комнату и растворяется в ней: закат, трепещущие ветки деревьев, осколки неба... Теперь всё это живет ТАМ, незримое, но осязаемое. Мир, созерцавший себя отраженным в прозрачной тверди, преодолел преграду и расширился, завоевал новое пространство.
Однако сумел он это сделать желанием и усилием человека, движением нежных женских рук. Этот простой жест обретает значение рубежного, поскольку ИЗМЕНЯЕТ бытие! Так утверждается гармония, взаимное и радостное существование человека в мире и мира в человеке!
Место в поле, где были дома
Два дома в поле вечерами стыли -
теперь они во рву, под слоем пыли.
В зной прошуршит ли змея под камнями
или трава, что в тени тополиной, -
им чудится шаг, а не шорох змеиный,
не ветер, а шепот людской над полями.
Стены, заросшие густо крапивой,
цепким вьюнком перевиты, - ветшают
и, подпирая друг друга, мечтают
вместе дожить до кончины счастливой.
Два дома бывших, радостных два зова!
Теперь – пустырь, и небо вместо крова.
Оставленные дома постепенно погружаются в землю. Почему их покинули? Куда ушли люди? Их нет, но отзвуки затаенных признаний, звонкого смеха, неторопливых бесед еще хранят стены жилищ. Эти дома были радостным зовом: усталые после трудового дня их обитатели спешили в родной приют, чтобы соединиться для отдыха и сна, набраться сил перед новой, нескончаемой работой.
Люди построили дома для жизни. Исчезла ли она с их уходом? Созданное человеком навсегда сохранит тепло его руки и свет его мысли. И значит, понятна тоска вещей по своему творцу, которого не заместят даже красоты и тайны природы.
"Всё то, чего коснется человек, приобретает нечто человечье"! Два дома, будто чета стариков, что всю жизнь вместе. И теперь, подпирая друг друга, готовятся к естественному концу, тихо сходя в землю, покрываясь пылью-прахом. Они научились этому у людей и повторяют их! Но всё равно ждут своих хозяев. И будут ждать - до последнего "вздоха".