Автор: Антон Чехов
Несмотря на сильный приступ подагры ночью и вызванное им нервное истощение, Кистунов утром отправился в свой офис и начал регулярно принимать клиентов банка и лиц, пришедших с ходатайствами. Он выглядел вялым и измученным и говорил слабым голосом, чуть громче шепота, как будто умирал.
"Что я могу для вас сделать?" он спросил даму в допотопном плаще, вид сзади которой наводил на мысль об огромном навозном жуке.
"Видите ли, ваше превосходительство, - быстро заговорила упомянутая просительница, - мой муж Щукин, коллежский асессор, был болен пять месяцев, и пока он, если вы позволите мне так выразиться, лежал дома, его ни с того ни с сего уволили, ваше превосходительство; и когда я пошла за его жалованьем, из его жалованья вычли, с вашего позволения, ваше превосходительство, двадцать четыре рубля тридцать шесть копеек. "Зачем?" Я спросил. "Он занял из фонда клуба, - сказали мне, - а другие служащие обеспечивали его безопасность". Как это было? Как он мог одолжить его без моего согласия? Это невозможно, ваше превосходительство. В чем причина? Я бедная женщина, зарабатываю на хлеб, принимая жильцов. Я слабая, беззащитная женщина ... Я вынуждена мириться с дурным обращением со стороны всех и никогда не слышать доброго слова... "
Просительница заморгала и нырнула в карман за носовым платком. Кистунов взял у нее прошение и начал читать.
"Простите, что это?" спросил он, пожимая плечами. "Я ничего не могу с этим поделать. Очевидно, вы пришли не по адресу, мадам. Ваша петиция не имеет к нам никакого отношения. Вам придется обратиться в департамент, в котором работал ваш муж."
"Да ведь, мой дорогой сэр, я уже побывала в пяти местах, и они даже петицию никуда не отнесли", - сказала мадам Щукина. "Я совсем потерял голову, но, слава богу, - да благословит его за это Бог, - мой зять, Борис Матвеич, посоветовал мне обратиться к вам. "Иди к мистеру Кистунову, мама: он влиятельный человек, он может сделать для тебя все, что угодно..." Помогите мне, ваше превосходительство!"
"Мы ничего не можем для вас сделать, мадам Щукина. Вы должны понять: ваш муж служил в военно-медицинском управлении, а наше учреждение - чисто частное коммерческое предприятие, банк. Конечно, ты должен это понимать!"
Кистунов снова пожал плечами и повернулся к джентльмену в военной форме, с опухшим лицом.
"Ваше превосходительство, - жалобным голосом пропищала мадам Щукина, - у меня есть справка врача о том, что мой муж был болен! Вот она, будьте добры, взгляните на нее".
"Очень хорошо, я тебе верю, - раздраженно сказал Кистунов, - но, повторяю, к нам это не имеет никакого отношения. Это странно и положительно абсурдно! Конечно, ваш муж должен знать, куда вы обращаетесь?"
"Он ничего не знает, ваше превосходительство. Он продолжает: "Это не ваше дело! Убирайтесь!" - это все, что я могу из него вытянуть. . . . Тогда чье это дело? Я должен сохранить их всех!"
Кистунов снова повернулся к мадам Щукиной и начал объяснять ей разницу между армейским медицинским отделением и частным банком. Она внимательно выслушала, кивнула в знак согласия и сказала:
"Да. . . да. . . да. . . Я понимаю, сэр. В таком случае, ваше превосходительство, прикажите заплатить мне по крайней мере пятнадцать рублей! Я согласен принять участие в расчете!
"Ух!" - вздохнул Кистунов, откидывая голову назад. "Тебя никто не заставит увидеть причину. Поймите, что обращаться к нам с таким заявлением так же странно, как посылать заявление о разводе, например, в аптеку или в Пробирную палату. Тебе не заплатили по заслугам, но какое мы имеем к этому отношение?"
"Ваше превосходительство, заставьте меня вспоминать вас в моих молитвах до конца моих дней, сжальтесь над одинокой, покинутой женщиной", - причитала мадам Щукина. - "Я слабая, беззащитная женщина. . . . Я до смерти волнуюсь, мне нужно улаживать дела с жильцами, следить за делами моего мужа и бегать по дому, и я хожу в церковь каждый день на этой неделе, и мой зять без работы . . . . Я могла бы с таким же успехом не есть и не пить . . . . Я едва держусь на ногах . . . . Я не спала всю ночь . . . . "
Кистунов почувствовал, как сильно забилось его сердце. С выражением страдания на лице, прижимая руку к сердцу, он снова начал объяснять мадам Щукиной, но голос подвел его.
"Нет, извините, я не могу с вами разговаривать", - сказал он, махнув рукой. "У меня голова идет кругом. Вы мешаете нам и теряете время. Ух! Алексей Николаич, - сказал он, обращаясь к одному из своих клерков, - будьте добры, объясните мадам Щукиной.
Кистунов, пройдя мимо всех просителей, прошел в свою личную комнату и подписал около дюжины бумаг, пока Алексей Николаич все еще был занят с мадам Щукиной. Сидя в своей комнате, Кистунов слышал два голоса: монотонный, сдержанный бас Алексея Николаича и пронзительный, плачущий голос мадам Щукиной.
"Я слабая, беззащитная женщина, я женщина с хрупким здоровьем", - сказала мадам Щукина. "Я выгляжу сильным, но если бы вы меня переосмыслили, во мне не осталось бы ни одной здоровой жилки. Я едва держусь на ногах, и у меня пропал аппетит. . . . Сегодня утром я выпил свою чашку кофе без малейшего удовольствия. . . . "
Алексей Николаич объяснил ей разницу между отделами и сложную систему отправки бумаг. Вскоре он устал, и его место занял бухгалтер.
"Удивительно неприятная женщина!" - возмущался Кистунов, нервно хрустя пальцами и то и дело подходя к графину с водой. "Она совершенная идиотка! Она измотала меня, и она измотает их, мерзкая тварь! Ух! ... мое сердце трепещет."
Через полчаса он позвонил в свой колокольчик. Появился Алексей Николаич.
"Как идут дела?" Вяло спросил Кистунов.
"Мы не можем заставить ее ничего увидеть, Петр Александрыч! Мы просто закончили. Мы говорим об одном, а она о другом".
"Я ... я не выношу звука ее голоса. . . . Я болен. . . . Я не могу этого вынести".
"Пошлите за швейцаром, Петр Александрыч, пусть он выставит ее".
"Нет, нет", - в тревоге закричал Кистунов. "Она поднимет визг, а в этом доме много квартир, и одному богу известно, что они подумают о нас ... Постарайся объяснить ей, мой дорогой друг ..."
Через минуту снова послышался глубокий гул голоса Алексея Николаича. Прошло четверть часа, и вместо его баса послышался мощный тенор бухгалтера."
"На редкость противная женщина", - возмущенно подумал Кистунов, нервно пожимая плечами. "Мозгов не больше, чем у овцы. Я думаю, это снова приступ подагры. . . . Моя мигрень возвращается . . . . "
В соседней комнате Алексей Николаич, на исходе своих сил, наконец постучал пальцем по столу, а затем по собственному лбу.
"Дело в том, что у тебя нет головы на плечах, - сказал он, - кроме этого".
"Ну же, ну же", - сказала обиженная старушка. "Так разговаривай со своей собственной женой. . . . Ты трахаешься! . . . Не распускай руки".
И, глядя на нее с яростью, с ожесточением, как будто хотел сожрать ее, Алексей Николаич сказал тихим, сдавленным голосом:
"Убирайся".
"Что-за?" - взвизгнула мадам Щукина. "Как ты смеешь? Я слабая, беззащитная женщина, я этого не вынесу. Мой муж - коллежский асессор. Ты трахаешься! . . . Я пойду к адвокату Дмитрию Карлычу, и от тебя ничего не останется! У меня был закон трех жильцов, и я заставлю тебя плюхнуться к моим ногам за твои дерзкие слова! Я пойду к твоему генералу. Ваше превосходительство, ваше превосходительство!"
"Убирайся, вредина", - прошипел Алексей Николаич.
Кистунов открыл дверь и заглянул в кабинет.
"Что это?" спросил он со слезами в голосе.
Мадам Щукина, красная, как рак, стояла посреди комнаты, закатывая глаза и тыча пальцами в воздух. Банковские клерки тоже стояли вокруг с красными лицами и, очевидно, встревоженные, растерянно смотрели друг на друга.
"Ваше превосходительство", - закричала мадам Щукина, набрасываясь на Кистунова. "Вот, этот человек, он здесь ... Этот человек... " (она указала на Алексея Николаича) "постучал себя по лбу, а затем постучал по столу ... Вы сказали ему заняться моим делом, а он издевается надо мной! Я слабая, беззащитная женщина. . . . Мой муж - коллежский асессор, а я сама майорская дочь!"
"Очень хорошо, мадам", - простонал Кистунов. "Я займусь этим... Я приму меры... Уйду... позже!"
"А когда я получу деньги, ваше превосходительство? Они мне нужны сегодня!"
Кистунов провел дрожащей рукой по лбу, тяжело вздохнул и снова начал объяснять.
"Мадам, я уже говорил вам, что это банк, частное коммерческое учреждение . . . . Чего вы от нас хотите? И поймите, что вы нам мешаете".
Мадам Щукина выслушала его и вздохнула.
"Конечно, конечно", - согласилась она. "Только, ваше превосходительство, сделайте мне одолжение, заставьте меня молиться за вас всю оставшуюся жизнь, будьте отцом, защитите меня!" Если медицинской справки недостаточно, я могу предъявить письменные показания под присягой в полиции . . . . Скажите им, чтобы они отдали мне деньги ".
Все поплыло перед глазами Кистунова. Он протяжным вздохом выдохнул весь воздух из легких и бессильно опустился на стул.
"Сколько ты хочешь?" спросил он слабым голосом.
"Двадцать четыре рубля тридцать шесть копеек".
Кистунов достал из кармана записную книжку, извлек двадцатипятирублевую бумажку и протянул ее мадам Щукиной.
"Возьми это и... и уходи!"
Мадам Щукина завернула деньги в носовой платок, убрала его и, изобразив на лице милую, жеманную, даже кокетливую улыбку, спросила:
"Ваше превосходительство, а возможно ли, чтобы мой муж снова получил должность?"
"Я ухожу... Я болен... " - сказал Кистунов усталым голосом. "У меня ужасное сердцебиение".
Приехав домой, Алексей Николаич послал Никиту за лавровыми каплями, и, приняв по двадцать капель, все служащие принялись за работу, а госпожа Щукина еще два часа просидела в вестибюле, разговаривая с портье и ожидая возвращения Кистунова. . . .
Она пришла снова на следующий день.