Автор: Антон Чехов
КАНУН НОВОГО ГОДА. Нелли, дочь помещика и генерала, молодая и хорошенькая девушка, день и ночь мечтающая выйти замуж, сидела в своей комнате, уставившись измученными, полузакрытыми глазами в зеркало. Она была бледна, напряжена и так же неподвижна, как зазеркалье.
Несуществующая, но очевидная перспектива длинного, узкого коридора с бесконечными рядами свечей, отражение ее лица, ее рук, рамы - все это уже было затянуто туманом и сливалось в бескрайнее серое море. Море волновалось, поблескивало и время от времени вспыхивало багровым. . . .
Глядя на неподвижные глаза Нелли и приоткрытые губы, трудно было сказать, спит она или бодрствует, но, тем не менее, она видела. Сначала она увидела только улыбку и мягкое, очаровательное выражение чьих-то глаз, затем на меняющемся сером фоне постепенно проступили очертания головы, лица, бровей, бороды. Это был он, избранный, объект долгих мечтаний и надежд. Избранный был для Нелли всем, смыслом жизни, личным счастьем, карьерой, судьбой. Снаружи, как и на сером фоне зазеркалья, все было темным, пустым, бессмысленным. И поэтому не было ничего странного в том, что, видя перед собой красивое, нежно улыбающееся лицо, она испытывала блаженство, невыразимо сладкую мечту, которую невозможно было выразить ни словами, ни на бумаге. Затем она услышала его голос, увидела себя живущей с ним под одной крышей, ее жизнь слилась с его жизнью. На сером фоне пролетели месяцы и годы. И Нелли отчетливо увидела свое будущее во всех деталях.
Картинка следовала за картинкой на сером фоне. И вот Нелли увидела себя однажды зимней ночью, стучащейся в дверь Степана Лукича, участкового врача. Старый пес хрипло и лениво залаял за воротами. Окна доктора были погружены в темноту. Кругом царила тишина.
"Ради бога, ради Бога!" - прошептала Нелли.
Но вот наконец садовая калитка скрипнула, и Нелли увидела кухарку доктора.
"Доктор дома?"
"Его благородие спит", - прошептала кухарка в рукав, словно боясь разбудить своего хозяина.
"Он только что вернулся домой от своих больных лихорадкой и приказал, чтобы его не будили".
Но Нелли почти не слышала кухарку. Оттолкнув ее, она стремглав бросилась в дом доктора. Пробежав через несколько темных и душных комнат, опрокинув два или три стула, она наконец добралась до спальни доктора. Степан Лукич лежал на кровати одетый, но без пальто, и, надув губы, дышал в раскрытую ладонь. Рядом с ним слабо мерцал маленький ночник. Не говоря ни слова, Нелли села и заплакала. Она горько заплакала, дрожа всем телом.
"Мой муж болен!" - всхлипнула она. Степан Лукич молчал. Он медленно сел, подпер голову рукой и посмотрел на своего гостя неподвижными, сонными глазами. "Мой муж болен!" Нелли продолжала, сдерживая рыдания. "Ради всего святого, приезжай скорее. Поторопись. . . . Поторопись!"
"А?" - проворчал доктор, дуя себе на руку.
"Приди! Приди сию же минуту! Или... страшно подумать! Ради всего святого!"
И бледная, измученная Нелли, задыхаясь и глотая слезы, начала описывать доктору болезнь своего мужа, свой невыразимый ужас. Ее страдания тронули бы и каменное сердце, но доктор посмотрел на нее, подул в раскрытую ладонь и - ни малейшего движения.
"Я приду завтра!" - пробормотал он.
"Это невозможно!" - воскликнула Нелли. "Я знаю, что у моего мужа тиф! Немедленно ... сию минуту вы нужны!"
"Я... э-э... только что вошел", - пробормотал доктор. "Последние три дня я был в отъезде, встречался с больными тифом, и я сам измучен и болен . . . . Я просто не могу! Абсолютно! Я сам заразился! Вот!"
И доктор поднес к ее глазам клинический термометр.
"У меня температура почти сорок. . . . Я совершенно не могу. Я едва могу сидеть. Извините. Я прилягу. . . ."
Доктор лег.
"Но я умоляю вас, доктор", - в отчаянии простонала Нелли. "Я умоляю вас! Помогите мне, ради всего святого! Сделайте большое усилие и придите! Я отплачу тебе, доктор!"
"О, боже! ... Да ведь я тебе уже говорила. Ах!"
Нелли вскочила и нервно зашагала взад-вперед по спальне. Ей страстно хотелось все объяснить доктору, образумить его . . . . Она думала, что если бы только он знал, как дорог ей ее муж и как она несчастна, он забыл бы о своей усталости и болезни. Но как она могла быть достаточно красноречивой?
"Сходи к земскому врачу", - услышала она голос Степана Лукича.
"Это невозможно! Он живет более чем в двадцати милях отсюда, и время дорого. И лошади этого не выдерживают. От нас до вас тридцать верст, и столько же отсюда до земского врача. Нет, это невозможно! Пойдемте, Степан Лукич. Я прошу вас о подвиге. Приди, соверши этот героический поступок! Сжалься над нами!"
"Это за гранью всего. . . . У меня жар. . . . голова идет кругом. . . . и она не поймет! Оставь меня в покое!"
"Но ты обязан прийти! Ты не можешь отказаться прийти! Это эгоизм! Человек обязан пожертвовать своей жизнью ради ближнего, а ты... ты отказываешься прийти! Я вызову тебя в Суд."
Нелли чувствовала, что произносит ложное и незаслуженное оскорбление, но ради мужа она была способна забыть логику, такт, сочувствие к другим. . . . В ответ на ее угрозы доктор жадно выпил стакан холодной воды. Нелли принялась умолять, как последняя нищенка. . . . Наконец доктор уступил. Он медленно поднялся, пыхтя и задыхаясь, ища свое пальто.
"Вот оно!" - воскликнула Нелли, помогая ему. "Давай я тебе его надену. Пойдем! Я отплачу тебе. . . . Всю свою жизнь я буду благодарен тебе. . . . "
Но какая мука! Надев пальто, доктор снова лег. Нелли подняла его и потащила в холл. Потом была мучительная возня с калошами, пальто. . . . Шапка потерялась. . . . Но наконец Нелли оказалась в экипаже с доктором. Теперь им оставалось проехать всего тридцать миль, и ее мужу понадобится помощь врача. Землю окутала тьма. Нельзя было разглядеть свою руку перед лицом. . . . Дул холодный зимний ветер. Под колесами были замерзшие комья. Кучер постоянно останавливался и думал, по какой дороге ехать.
Нелли и доктор всю дорогу сидели молча. Было ужасно трясти, но они не чувствовали ни холода, ни толчков.
"Быстрее, быстрее!" Нелли умоляла водителя.
В пять утра измученные лошади въехали во двор. Нелли увидела знакомые ворота, колодец с журавлем, длинный ряд конюшен и амбаров. Наконец-то она была дома.
"Подождите минутку, я сейчас вернусь", - сказала она Степану Лукичу, усаживая его на диван в столовой. "Посиди спокойно и подожди немного, а я посмотрю, как у него идут дела".
Вернувшись от мужа, Нелли застала доктора лежащим. Он лежал на диване и что-то бормотал.
"Доктор, пожалуйста! ... доктор!"
- А? Спроси Домну! - пробормотал Степан Лукич.
"Что?"
"Они сказали на собрании... Власов сказал ... Кто? ... что?"
И, к своему ужасу, Нелли увидела, что доктор бредит так же, как и ее муж. Что же было делать?
"Я должна пойти за земским врачом", - решила она.
Затем снова последовали темнота, пронизывающий холодный ветер, комья замерзшей земли. Она страдала душой и телом, а у обманчивой натуры нет ни искусства, ни обмана, чтобы компенсировать эти страдания. . . .
Затем на сером фоне она увидела, как ее муж каждую весну испытывает нехватку денег, чтобы выплатить проценты по ипотеке банку. Он не мог уснуть, она не могла уснуть, и оба ломали голову до тех пор, пока у них не заболели головы, думая, как избежать визита секретаря Суда.
Она увидела своих детей: постоянное опасение простуды, скарлатины, дифтерии, плохие отметки в школе, разлука. Из выводка из пяти или шести человек один наверняка умрет.
Серый фон не остался нетронутым смертью. Вполне возможно. Муж и жена не могут умереть одновременно. Что бы ни случилось, один должен похоронить другого. И Нелли увидела, как умирает ее муж. Это ужасное событие представилось ей во всех подробностях. Она увидела гроб, свечи, дьякона и даже следы в коридоре, оставленные гробовщиком.
"Почему это, для чего это?" - спросила она, непонимающе глядя в лицо своему мужу.
И вся предыдущая жизнь с мужем казалась ей глупой прелюдией к этому.
Что-то выпало из руки Нелли и со стуком упало на пол. Она вздрогнула, вскочила и широко открыла глаза. Одно зеркало, которое она увидела, лежало у ее ног. Другое, как и прежде, стояло на столе.
Она посмотрела в зеркало и увидела бледное, заплаканное лицо. Теперь серого фона не было.
"Должно быть, я заснула", - подумала она со вздохом облегчения.