Наконец-то дочитал вторую книгу Алана Буллока «Гитлер и Сталин». И хочу сразу взять свои слова обратно, сказанные в первой статье.
Библиография у этого научного труда имеется, и довольно-таки ёмкая. Буллок старался и проявил усидчивость, однако давайте посмотрим какой материал он использует. Источники с которыми он работает сплошь западные.
Из русскоязычных упоминается Солженицин, Волкогонов и прочие в том же духе. Источники скорее художественного толка. И оправдывается тем, что русские архивы труднодоступны.
Всё равно что по Шекспиру изучать хитросплетения английского двора, а по Морису Дрюону историю Франции определённого периода. Можно вспомнить Плутарха, тем более автор использует тот же приём параллельности.
Дочитав две книги до конца я закрыл глаза и попытался ответить самому себе, что не так с дилогией, что во мне вызывает протест?
Отношение самого автора. Он будто симпатизирует Гитлеру. Нет, на полном серьёзе. Если взять двух героев дилогии — Гитлера и Сталина, — то Гитлер хоть явлен перед нами тираном со всеми вытекающими отсюда последствиями, но он понятен западному мировоззрению Буллока.
Вот он — Гитлер — созидатель самого себя. Непревзойдённый ваятель, наделённый гениальными прозрениями и дюжим темпераментом. Он рвётся к власти, жаждет её. Предпринимает логические шаги, заводит нужные знакомства. Он практичен до мозга костей. Да просто умничка, если не знать чем всё закончится.
И Буллоку тут веришь. Буллок пишет о том что понимает, чему верит, и что отвечает его ожиданиям.
Гитлер вписывается в западную концепцию. Тут автор не упоминает (не по теме), что концлагеря находка западной цивилизации. Не охает по поводу европейских революций, кровавых и жестоких. Скромно ссылается на колонизаторские наклонности первооткрывателей мира. На общем фоне кровавый фюрер вполне себе понятная фигура. Он демиург собственного мира, который по-хозяйски распоряжается чужими судьбами точно так же как это делали боги Олимпа. А что, имеет право. Хотя ай-яй-яй. Как-то не очень красиво, имеются же, в конце концов, мораль, нравственность, чего-то там ещё придуманное теме же западными гуманистами.
Но все знают и все помнят: когда надо — тогда можно. И практицизм всегда оправдает любое преступление. Победителей не судят.
Вот на этой формуле и выдает себя наш уважаемый историк от западной школы. Как только Сталин выходит победителем, тон отношения к нему меняется.
Кровавый тиран вдруг становится дальновидным и весьма, весьма прагматичным. А это те качества которыми можно замалевать всё, что было написано ранее.
И тем не менее Сталин так и остался для Буллока проявлением восточного варварства. Этот лорд, отменно употребляя арабскую цифирь, китайский порох (и многое ещё чего), уже заранее решил для себя: отсель и до тех границ мир понятный, умный и превосходный во всём, а там далее — мир тёмных сил и неимоверных страстей.
Буллок осуждает заранее со всей пылкостью древних евреев заготовивших камень для неисправимой грешницы. О неисправимости — это его, если хотите, убеждение, а как же иначе! И вряд ли его будут мучить кровавые видения, резонно отвечая на укор, мол, такова природа и мои вожделения девственниц вполне уместны.
Вообще-то, Буллоку трудно понять и Сталина и то, что происходило в стране Советов. То был грандиозный перелом в мироустройстве и мировоззрении. Совсем на новом уровне выстраивались отношения людей к себе и обществу.
Однажды у меня гостили американцы. И за столом они попытались понять, какого это жить без частной собственности, вести коллективное хозяйство и учится заново смотреть на мир. Я как мог объяснял, в том числе и на примере личной жизни, но вопросов становилось только больше. Так могло продолжаться до бесконечности, пока один из гостей, старший среди нас, не рассудил так: «Джейсон, чтобы понять советских людей нужно было всю жизнь, от рождения до смерти, быть тут». На самом деле мудро.
Вот я, например, никак не пойму джентльмена, человека воспитанного на определённых правилах, вроде как бы благородных, и вместе с тем теряющего всякий образ человека, когда дело доходит до индивидуальной выгоды. Весь этикет сразу побоку. В тартарары.
Европейские революции по замыслу и целям хоть и выступали за переустройство прежних порядков, вместе с тем вполне укладывались в то, о чём мечталось и чего желалось. Передел собственности и властных полномочий. Чего же тут неясного.
Социалистическая революция посягнула на святое. Даже не на устои. На то что отпечаталось в мозгу каждого как нечто естественное и неотделимое от самого понятия жизни. И социалистическая революция потребовала соответствующих лидеров.
Вот почему Сталин настолько непонятен Буллоку, и дик, и страшен.
Кстати, о дикости. Когда сегодня высмеивают и тыкают пальцами в так называемый «железный занавес», то я задаюсь вопросом: «А дикость была по какую сторону, и кого от чего, на самом деле, надо было оберегать?» Постараюсь расшифровать чуть иначе.
Вот придуманные на западе концлагеря. По одну сторону «арийцы», белая раса, по другую жалкие создания, полулюди. И почему-то лорда Буллока я представляю подтянутым в белом воротничке, любящего свою овчарку, она рядом у ног, а ещё свою семью, уютный дом со всеми удобствами, зелёные поля для крикета. А как же — лорд! И совсем рядом вдруг непотребное зрелище облепленное мухами и сопровождаемое миазмами. Фу, гадость какая! Избавьте меня от этого ужаса!
Нет, с «железным занавесом» не всё так однозначно. Он был нужен именно тем, кто оказался за ним, от вседозволенности беспринципного индивидуума. А проще хама.
Буллок не проникся личностью Сталина, впрочем как и многие соотечественники вождя. Это водораздел нужно было не просто перейти посуху. Нужно было броситься в бушующую стихию, бороться с волнами и собственными страхами, страстями. Многие могут решится на такое? Одни убегут в панике, другие захлебнуться, третьи начнут проклинать взбушевавшуюся природу и всех пророков заодно, хотя прежде посмеивались над ними и творили своё.
Как видите, статья увела нас от всякой историчности в некую метафизику. Вернее от всякой научности даже от психологического анализа поступкам, хотя речь прежде всего о человеке. О выборе каждого.
Социалистическая революция тем и отличается от буржуазной, что она на первое место ставит человека, а не вопрос собственности, способов производства, власти и прочее.
И если кто-то скажет, что будь на месте Сталина кто-нибудь другой, скажем Бухарин, то всё могло быть иначе, я отвечу — да. Но это была бы не социалистическая революция. Не Сталин подмял под себя массы, став единовластным хозяином, он был призван временем и поставленным вопросом: быть или казаться.
Буллоку понятен Гитлер с его колонизаторским движением на восток. Он вполне логичен войной на западе. Думается, он осуждает антисемитизм нацизма, ровно настолько, насколько кривится при упоминании об индейских резервациях. Стань Гитлер канцлером территории от Ла-Манша до Волги, Буллок если бы не аплодировал ему, то вполне допускаю новую хартию вольностей: ты делаешь там что хочешь, а мы тут творим чего нам заблагорассудится.
Со Сталиным всё много сложнее. Тут «договорняком» дело не пахнет. Сталинская эпоха требует переосмысления самого себя — лорда Буллока — и это вам не просто фразы вроде: поживём, посмотрим; посидим, подумаем. Вам напрямую сказали: вы смертельно больны, лорд, срочно требуется операбельное вмешательство, ну или основательная промывка всего вашего организма какой-нибудь химиотерапией. И как бы сей благородный отпрыск взглянул бы тогда на «кровавые дела скальпеля».
Сравнение, на первый взгляд, банальное, скажет кто-то и сошлётся на десяток литературных примеров и даже выудит первооткрывателя. И верно.
А может и не такое банальное. И эволюционный путь всё равно, рано или поздно упрётся всё в ту же злополучную революционную ситуацию, от того что кто-то не желает замечать причину смертельно опасной болезни имеющей склонность к метастазам? Потому что люди перепутали давно по какую сторону железной ограды они стоят и высоконравственно и познавательно размышляют о дикости и хищности.
И тогда Сталинский образ явится снова и узрят в нём уже врачевателя, как видят его в хирурге с кровавым руками.
А всё потому, что симпатия буллоков импонирует, всё-таки, таким как Гитлер.