...Кремль сильно пострадал от понтов тех, кому он нынче достался. Сделали из него довольно стандартную православную святыню, всю старину вокруг извели, повырубили старинные тополя, навтыкали фонарей и скамеек... Стала понимать москвичей, придумавших горькую хохму про "Арбат офонарел".
Исчезло акустическое чудо, когда заходишь в Кремль и звуки города исчезают, на уши обрушивается какая-то совершенно особенная тишь, и только галочьи вскрики словно чиркают по сердцу, высоко и светло... Этого ничего нет, даже галок как будто извели, мало их и молчат они.
Я ходила внутри Кремля, искала лазы, тропинки и тайные ходы своего детства, и не было их, все они были замазаны или закрыты, ни муха не проскочит, ни комар не пролетит...
В церкви суетились какие-то женщины, их было много, они деловито терли подсвечники и оклады. Правда, роспись на стенах была та же самая, и странное дело, в этот раз она показалась мне гораздо мягче и приятней, хотя до детского восторга этому мимолетно-доброму чувству было далеко...
Вышла на яр. И испытала настоящее горе - они разделили и без того узкую поверхность между стенами и обрывом чуть не надвое, оградив что-то вроде смотровой террасы для фланирующих туристов. Этот заборчик, местами мне выше талии не пускал меня на самый край, сожрал ощущение полета, положил четкую границу между мной и небом, навеки отрезав от него. Горе мое было велико.
Впрочем горизонт был прекрасен по-прежнему, хотя и его придавили серые сплошные тучи... Было грустно, а еще невыносимо ясно, что нет у меня прежнего детского счастья ни капли, темно на сердце моем, о Боже, как же темна стала душа моя за жизнь, сколько горя лежит на ней грузом и никогда-никогда-никогда не взлетит она больше.
Я повернулась и стала уходить, понимая, что еще одним чудом стало меньше на земле, испохабили его, изуродовали люди и время, и что было, то прошло, и не вернется. Never more, крикнул ворон, если бы он был здесь, да даже если и не было его здесь никогда - все равно крикнул, гад. Я ушла с яра, села на скамеечку и курила, тупо глядя на гранитную брусчатку перед собой. Новодел... Раньше здесь росла аптечная ромашка и еще какая-то невероятно мягкая травка, которую помнили мои постаревшие и опухшие ступни... Я наверное час вспоминала это ощущение босых ног, чтобы унять ноющую боль в суставах... Выкурила пол-пачки, думая только об аптечной ромашке, наконец встала и пошла домой. Я сюда больше не вернусь, отчетливо прозвучало в голове. Я не хочу.
...Я почти ушла из Кремля, почти вышла из него, как вдруг солнышко выглянуло в какую-то дырку в тучах и я ощутила его тепло лопатками... Выглянуло и скрылось, я обернулась, подняла голову. Тучи редели. Тучи были в дырках, а где-то слева, между крышами чуть синела полоска чистого неба.
Знаете, люди, если бы я была в Тобольске впервые, то я бы ни за что не поняла бы, что нужно делать. Но я выросла тут. Я знала, что это значит.
Я летела обратно на яр изо всех сил, я бежала и только молилась, чтобы дырки в тучах не затянулись. На яру в эти дырки видно, какими огромными могут быть солнечные лучи. Какими мощными в пол-неба столбами обрушиваются они на осеннюю землю и золотят все, на что упадут. Зрелище это невыносимо прекрасно, и кажется, если я успею добежать, пока тучи снова не сомкнулись - я увижу это, погляжу хоть одним глазком, хоть одну минутку.
Влетела на яр, перемахнула через забор и побежала по краю, по самому краю обрыва, туда где светило солнце, где мелькало солнышко детства моего, когда были живы и папа, и мама, и даже собака Пальма, когда Кремль пах полынью и ромашкой, и сухой разогретой известкой, и ноги не болели, не болели, не болели, и вся жизнь была впереди, вся жизнь...
Ребята, это были не просто лучики.
Тучи уползали серой стеной, а слева открывалась голубая даль, свет торжественно и мощно плыл ко мне, его становилось все больше и больше, и вот вспыхнула река, и купол церкви, одной, другой, вспыхнули крыши, вспыхнули желтые березы, и вдруг беспредельная синь разлилась вокруг так, что я забыла как дышать и заорали галки, и засиял на небе Бог, и между мной и небом не было ничего, и я стала небом, а небо мною, как в детстве, и счастливо расправилась душа, и горе сгинуло, как не бывало, и все-все-все сияло так празднично, что кружилась голова.
Тобольск подарил мне одно из своих чудес. Великих и простых. Снова.
Он всегда был славен этим, мой родной город.
