Вскоре Аннушка оказалась в подвальном помещении в котором кроме деревянного настила по периметру стен не было ничего. Конвоир небрежно втолкнул её внутрь и прогремев засовом снаружи камеры, удалился. Женщина с растерянностью во взгляде огляделась, неторопливо прошла к противоположной стене, где под самым потолком располагалось крохотное оконце. Сняла сапожки и забравшись на настил попыталась разглядеть что-то снаружи, только её роста не хватило чтобы это сделать. Увидела только как по серому осеннему небу бегут тёмные тучи.
В задумчивости опустилась на доски, ещё раз огляделась вокруг… что-то произошло у неё внутри… как-будто какая-то задвижка спала. Из глаз хлынули слёзы, она рыдала обо всём: о детях, о которых некому будет заботиться, о короткой счастливой жизни, о Стёпушке, который остался на руках совершенно чужого человека, о том, что возможно очень долго не увидится с детьми, о жестокости и ненависти тех людей, которые всё же добились своего и вот теперь с ней произошло то, что произошло…
Сколько времени длились её стенания она не осознавала, только через какое-то время в одну из стен начали сильно стучать. Она открыла глаза, поняла, что наступили сумерки. В камере стало трудно различить то окошечко над головой.
Вздохнула так глубоко, что едва смогла выдохнуть. Сняла с себя пальто, расстелила его на настиле и легла, продолжая постоянно вытирать текущие по лицу слёзы…
Очнулась Аннушка от сильного тычка в плечо. Из дверного проёма пробивался тусклый луч света.
– На выход! – громко и грубо воскликнул конвоир, это был тот же человек, который раньше её сюда сопроводил.
– Куда меня поведёшь? – спросила женщина, торопливо надевая сапожки.
– Молчать! На выход! – снова громко произнёс человек в форме, подтолкнул её к входу не позволив надеть ей на себя пальто. – Руки за спину! – скомандовал тот. – Вперёд!
Снова оказалась она в том же кабинете, за столом сидел тот же человек. Он не посмотрел на неё, когда поставили её перед ним рядом со столом, перекладывал какие-то бумаги, похоже что-то искал.
Вскоре пришёл и второй человек, что присутствовал при первом разговоре, что он здесь как-то по-другому называется простая деревенская женщина не знала. Откуда ей знать, что она находится на допросе, ведь ни ей, ни её родным, да мало кому, а может и никому из односельчан не приходилось оказываться в каких-то подобных ситуациях. А если кому-то и приходилось то их в родном селе больше не видели.
– Гражданка Савельева, – так же не глядя на неё, обратился к Аннушке следователь сидевший за столом и второй расположился на том же мести, что и ранее, только теперь он стул женщине не предложил. Так и стояла она посередине помещения, невысокая, худенькая, в длинной почти до пола юбке, да и кофта была на ней с тёмным малозаметным рисунком. – У тебя было достаточно времени чтобы вспомнить – кто же всё-таки писал то письмо, что было отправлено в Москву.
– Какое письмо? – с удивлением на лице спросила женщина, не мигая глядя на следователя.
– Ты? Ты это брось! – взревел мужчина, вскакивая со своего стула. – Сама же его мне передала и говорила, что писала сама.
– Не было у меня никакого письма, покажите может вспомню, – говорила Аннушка, казалось она была спокойна, только это казалось, а внутри у неё всё клокотало. Поняла она, что ей домой дорога теперь заказана.
Второй следователь, поднялся со стула, подошёл к столу вплотную, нагнулся и тихо произнёс:
– Я же его на край стола положил.
– Видел! Всё обыскал! Нет его! – недовольным голосом говорил следователь, – и зачем тебе понадобилось его рвать, прочитать я его не смог, – он задумался, снова вскочил со своего места. – Уборщица была, пока мы обедали! – воскликнул тот и торопливо покинул кабинет.
– Так кто писал письмо? –снова спросил он, подошёл очень близко, женщина чувствовала его дыхание, казалось, что он словно сдерживает себя, чтобы не напасть на неё с кулаками.
– Я уже говорила, что сама писала, – спокойно ответила Аннушка и уверенным взглядом посмотрела человеку в глаза. Это было впервые в её жизни! Она сказала неправду. Неправду сказала лишь потому, что не могла допустить чтобы пострадала Анна Ивановна, благодаря ей у детей хотя бы будет сейчас крыша над головой. А грех свой… свой грех она попытается…
Широко распахнулась входная дверь и вихрем влетевший в помещение следователь, так же оказался рядом с ней. Схватил её за воротник кофты, раздался треск рвущейся ткани, а через несколько секунд из-под неё начали сыпаться белые изумрудные довольно крупные бусины. Они рассыпались по полу в разные стороны, Аннушка со стоном опустилась на колени и торопливо начала собирать их в ладонь.
Набрала много, но нога в кожаном сапоге придавил руку к полу. Было больно, но она терпела эту боль. Душа-то болит больнее!
– Говори, кто писал письмо? – вновь услышала она голос хозяина кабинета.
– Я уже всё сказала… – едва сдерживая стон произнесла Аннушка. – Позвольте, собрать мне бусы – это единственное, что осталось мне от моего мужа..
– Назови того, кто написал письмо и все соберёшь до последней жемчужины, – ответил тот, чья нога стояла на её ладони.
– Мне нечего добавить, а оговаривать кого-то я не могу.
– Тварь! Гадина! … …! – сыпались и сыпались ругательства и все они относились к женщине, которая теперь уже лежала на полу получая удары всё тех же ног...
– Не нашёл что ли? – вытирая выступивший пот на лице от усердия, спросил вошедшего сослуживца.
– Не нашёл! Сказала, что всё из мусорного ведра сожгла как обычно!
– А как оно там оказалось!
– Как? Как? Сбросил машинально! Порванное же! – не сдержавшись, закричал следователь, усаживаясь на своё место за столом. – Молчит? – глядя на лежавшую на полу женщину спросил он.
– Молчит!
– Да и … с ней! – всё равно одна ей дорога.
– А может две! – рассмеялся тот который стоял возле стола. – Ты уж постарайся правильно бумаги составь, а суд решит на какую дорогу её направить, – добавил он, прошёл к двери, распахнул её и громко произнёс, – конвой!
Аннушка с трудом поднялась с пола, посмотрела на посиневшие от ударов сапогом руки, догадывалась такие пятна теперь на всём её теле. Ну, да ладно! Это всё пройдёт! В отличие от душевной боли. Она заложив руки за спину, проследовала в выходу. Шла иногда наступая на белые изумрудные шарики удивительной красоты.
В камере она с трудом опустилась на настил, что-то поискала у себя на шее.
– Ах ты! Неужто потеряла?! – с трудом выговаривала она, продолжая что-то искать в складках своей одежды. – Слава Богу! Нашла!
На её ладони лежала серебряная цепочка с небольшой иконкой Спасителя. Зажала её в кулаке, прижала к груди и начала молиться. Долго, долго она шептала все молитвы, которые знала на память, а знала она их очень много.
Затем в кромешной темноте легла на доски, полежала, что-то давило в бок, снова себя ощупала и обнаружила нить от бус на которой ещё сохранилось несколько жемчужин. Перебирая пальцами насчитала их пять штук. Это всё, что осталось от прошлой жизни!
Уже утром следующего дня объявили Аннушке приговор. Статья 58 – двенадцать лет без права переписки.
Матвей сидел на краю телеги, то и дело поглядывал на мальца спящего рядом с ним. Нет нет да и скатится скупая мужская слеза по щеке. Вот ведь чужая беда, а как прижало…
– Как же так-то?.. – постоянно задавал он этот короткий вопрос, – как же так?
Как расскажет он родным Аннушки, что произошло. Как найти силы поведать об этом? Смахнув в очередной раз сбежавшие по щекам слёзы, снова посмотрел на мальчонку.
– Эх, судьба-судьбинушка, доля-долюшка! – шептал Матвей, – настрадался, малец, без мамки-то… Да, что ещё испытать тебе придётся…
Подъезжая с тому месту, где жили братья Аннушки, ещё издали увидел Ивана, идущего от колодца с вёдрами. Тот завидев приближающуюся к нему лошадь запряжённую в телегу, поставил вёдра на скамейку у стены дома, ожидал когда та остановится или проедет мимо.
Лошадь остановилась, знакомый мужик соскочил с телеги, вид его был удручающим.
– Иван… Иван… – через великую силу, пытался тот говорить, – беда с Аннушкой-то… Забрали её… прямо там на мельнице и забрали… Стёпку вам просила… – остальные слова застряли у него где-то внутри гортани.
– Ох, тыыы! – воскликнул Иван. – Да как же это? Да за что же? – растеряно глядя на односельчанина вопрошал мужчина. Подошёл к телеге, осторожно взяв племянника на руки, прижал его к себе. – Как же без мамки-то он?
– Такие вот дела… Казарин там был… Не могу утверждать, что это он поспособствовал, но как бы они узнали, что она там появится. Чем она им так насолила?
– Как думаешь, если мы всем скопом пойдём ей на выручку, поговорим, ведь не виновата она ни в чём… Жила не приметно, всем только добро от неё… А эти взъелись и гнобили! – говорил Иван, пытаясь понять, что произошло с сестрой.
– Так ведь приезжали уже за ней сюда! И вот! Достали там! Поехал я домой, небось хватились уже… Терпенья вам… а ей… – не смог Матвей договорить, закашлялся, чтобы скрыть своё состояние, затем с надеждой в голосе добавил, – а может вернётся? – узел с мукой, что принадлежал Аннушке положил на скамейку, взяв лошадь под уздцы, торопливо удалился, не было сил продолжать разговор.
Иван стоял с малышом на руках всё с той же растерянностью во взгляде, Стёпушка зашевелился, открыл глазки.
– Мама, – произнёс он.
– Нету мамки-то твоей, дорогой мой! Нету! – крепко прижал к себе племянника, заспешил к соседнему дому, постучал в окно, появившемуся за стеклом брату махнул рукой, проследовал к следующему. Снова постучал в окно, теперь же увидел старшего сына Александра.
– Отец пусть выйдет! – громко произнёс Иван. Ожидая братьев, сел на скамейку. Сразу внешне изменился младший брат Аннушки. Появилась сутулость, стало ещё больше морщин на лице, взгляд и так был невесёлым, а теперь совсем потух.
Сначала вышел Пётр, было заметно его удивление, когда тот увидел в каком состоянии находится брат.
– Вы чего, мужики, такие пасмурные? – улыбнулся Пётр, глядя на малыша. – А маманя твоя где? Небось, опять у неё дела? – потянулся, чтобы забрать Стёпушку на свои руки.
– Дела… Такие, брат, дела…
Пришёл Александр, постепенно подтягивались все родственники, пришла и Наталья жена Ивана, не дождавшись мужа с водой, вышла на его поиски.
– Забрали всё же Аннушку-то, – с трудом выговаривая слова, сообщил всем Иван. – Мальца Матвей Князев привёз, говорит прям на мельнице и забрали.
Раздался всеобщий возглас, кто-то с удивлением, кто-то с испугом… Женщины громко запричитали, заплакали. Мужики стояли глубоко задумавшись.
– Айда, братья, ей на выручку! Неужто там совсем нелюди сидят! Поговорим! Поймут небось! – громко и с душевным надрывом говорил Пётр. – Вины-то на ней нет никакой!
– Вины нет! Это знаем мы только! Пойти-то бы надо бы! – поддержал брата Александр, но всё же в его голосе было сомнение.
Иван поднялся со своего места, передал племянника Наталье.
– Сейчас же и двинемся...
Но настрой братьев охладили их жёны, все три бросились к ним и продолжая причитать, наперебой начали убеждать их в том, что делать этого не стоит, что это опасно, могут они и сами попасть в виновные. Слухи-то разные ходят, вот в чём Аннушка виновата? Совсем нет у неё никакой вины, а вот похоже нашли к чему придраться! Останутся дети их без отцов, да и детей сестры надо поднимать кому-то, хоть старшие уже и подросли, а ведь ещё имеются и нужно их кормить и как-то одевать.
Мужики пытались отстаивать своё решение, но доводы которые приводили бабы были столь убедительными, что решимость их таяла с каждым мгновением.
В конце концов вырвавшись из окружения своих семей братья удалились от них на задворки дома Александра.
В глаза друг другу смотреть не смели. Стояли несколько минут молча.
– Говори, Пётр, что думаешь… – выдавил из себя Иван, глядя вдаль на холмы, только на них оставались скудные солнечные лучи от заката.
– Горько мне, но бабы правы… Ничего мы не добьёмся, а себя погубить можем, – отозвался Пётр, глядя в ту же сторону. – Хоть и горько на душе, хоть волком вой, а решение в горячках принятое, придётся пересмотреть.
– Как же, братцы! – воскликнул Александр с обидой и блеском в глазах смотрел он на братьев. – Тятя бы не одобрил нашу трусость!
– А, что делать! Посчитай, сколько детей горевать и страдать оставим! А ведь вероятность не вернуться не малая! – воскликнул Иван, наконец, обернувшись в сторону брата Александра.
– Мягкотелые, бездушные твари мы! Бабьи слёзы, сопли нас останавливают!
– Санька, зря ты так! А детские? Детские слёзы тебя не останавливают! Посмотри, как мыкаются и мучаются дети Аннушки без отца. Когда Степан жив был трудно было, но жили как большинство живут и никто не смел приблизиться к ним. Пусть раскулачили всех нас, а только живём же, – говорил Пётр, сверкая глазами. Быстро сгущались сумерки, а братья ещё не приняли окончательного решения.
– И, что? Утрёмся и проглотим? – злясь скорее всего на себя, воскликнул Иван.
– А как? Будем молиться за Аннушку! Бог не оставит её! Поможет! – совсем грустно произнёс Пётр. – Случись что с нами и Храм может прийти в запустение или того хуже осквернят, сделав из него амбар или того хуже – клуб.
Глубоко вздохнув Александр перекрестился.
– Помоги и укрепи, Отче!
То же самое сделали и братья. Стояли долго в тягостном молчании.
– А может она всё же вернётся! – с надеждой в голосе произнёс Александр. – А?
Братья с тоской во взглядах посмотрели на него, Иван едва сдерживая слёзы от безысходности.