Летом 1942 года нашу часть перебросили на юг, сказали: «Нельзя пустить врага на Кавказ!». Строить укрытие в местной каменистой почве - то ещё занятие. Шестнадцать дней мы отбивали атаки противника. Когда от полка осталось чуть больше роты, нас отвели в тыл. БрЕдя по пыльной дороге, мы встретили пополнение. Бойцы шли большим шагом, улыбались. Я радовался тому, что они были полны решимости драться с врагом. Это было видно по их глазам, вот только они ещё не знали, что их ждёт.
Спрос
Бои шли с переменным успехом. Утром мы выбьем немцев из деревни, а в полдень - они нас. Закрепились на окраине одной из таких деревушек. Решили, что не отдадим её врагу! Ближе к вечеру пришёл приказ: «Уничтожить группу гитлеровцев в логу!». Сколько там противника? Неизвестно! Было принято решение провести разведку силами двух взводов. Окружили лог, как смогли, лежим, ждём, кто начнёт первым. Вдруг я вижу мальчишку лет тринадцати, идёт в сторону немцев, за спиной что-то прячет.
- Стой! Ты куда? – остановил я паренька, - что в руках?
- Туда, - мальчик указал подбородком в сторону лога.
- Зачем?
- Дело у меня к ним есть!
- Какое дело? Руки покажи!
Паренёк нехотя показал руки. В каждой было по «лимонке».
- Серьёзное у тебя дело, раз так вооружился! Отдай! - скомандовал я.
Осмотрев гранаты, я убедился, что они настоящие, боевые.
- Я за тебя их передам. Обещаю. Иди домой, - прогнал я вежливо мальчика.
В ожидании толку не было, мы решили продвигаться вперёд, тем более скоро стемнеет. Возле родника я остановился, мне показалось, что в кустах кто-то есть, и это не наши бойцы. Сделав знак рукой своим товарищам, я несколько раз выстрелил из винтовки в кусты. На тропинку вывались два немецких солдата, по нам тоже открыли огонь. Вода в ручье из родника окрасилась в красный цвет. Не желая вступать в бой, отстреливаясь, противник направился к пологому спуску в лог, мы следом. Может быть, всё ограничилось бы тем, что мы бы просто прогнали врага, но многие увидели, что в сторону немецких солдат бежит тот самый мальчик. Фрицы стали в него стрелять, покатившись кубарем, он оказался в самой гуще немецких солдат. Раздались два взрыва. Приказа начать атаку не было, всё произошло само собой. С дикими криками бойцы кинулись на противника. Рёв стоял такой, что закладывало уши! Несколько немецких солдат свернули к болоту, мы прекратили преследование, надеясь, что они сгинут в чёрной жиже.
Вернувшись в деревню, я встретил старика. Опираясь на палку, он смотрел на нас.
- Там в логу паренёк ваш лежит. Мы его к трём берёзам вынесли, - сказал я старику.
- Знаю это место. Живой?
- Мёртв.
Старик тяжело вздохнул.
- Его родители коммунистами были. Когда немец пришёл, кто-то выдал. Повесили их. Паренька с младшей сестрой в сарае две недели держали, она там простыла. Умерла вскоре. Так что у мальчика с фашиста свой спрос был. Похороним как родного, а вы дальше немца гоните. Отбейте желание возвращаться навсегда!
Бойча
Национальность этого бойца, пришедшего с пополнением, никто не знал. Имя и фамилию выговорить невозможно, набор букв. По-русски понимал плохо, говорил ещё хуже. Небольшого роста, можно даже сказать маленького, с узкими, как щелки глазами, он обладал большой силой. Когда мы восстанавливали разрушенный мост, он один таскал тяжёлые брёвна. После первого боя к нему прикрепилось прозвище – Бойча. А дело было так. В атаке красноармейцы заняли позиции немецких солдат, этот боец первым ворвался в блиндаж застав там трёх офицеров. Схватив со стола кожаный портфель, он выдернул из «лимонки» чеку. «Бойча!» - крикнув, боец положил гранату на деревянные ящики. Бахнуло так, что настил крыши в три наката брёвен обрушился. Может он хотел сказать: «бойся»?
Через три дня он снова отличился. Выпросил его у ротного командир разведчиков: «Мол, такие люди в лесу как дома, а у нас важное задание!». Вернулись с важным «языком», без потерь и даже раненых. Спрашивали бойцы разведчиков: «Как вы так сподобились?», а те отвечали: «С таким проводником раз плюнуть, он лес насквозь видит!». Ходили слухи, что Бойча прислушивался к птицам, а те ему говорили на своём языке, где враг. Многие в это верили. Бойчу зачислили в разведку, хотели дать автомат, но тот отказался, пристреляв свою винтовку без штыка.
Во время одного из авианалётов Бойчу ранило. О нём пеклись, как о самом нужном в подразделении бойце. Разведчики практически на руках доставили его в санвзвод. При первом осмотре доктор развёл руками: «Несколько осколочных ранений ног. Повреждены кости, ходить не будет!». Раненых готовили к оправке в прифронтовой госпиталь, когда в расположение санвзвода проникли немецкие солдаты. Бойча оказал им сопротивление. Вскорости я узнал, что в том бою участвовал и Краснов, будучи раненым. На двоих они уничтожили семнадцать гитлеровцев, не дав врагу прорваться и причинить вред нашим раненым. К сожалению оба погибли.
«Эльхотовские ворота»
В начале сентября 1942 года нас перебросили ещё южнее. Нам предстояло не дать противнику пройти через так называемые «Эльхотовские ворота». Что такое ворота для простого русского мужика? Две створы, висящие на столбах. Но тут было другое. Из открытой двери вагона я увидел их в первый раз. Две огромные горы, а между ними проход. Нашему полку достался участок без единого признака растительности, что меня очень удивило. Камень, лежащий на камне – вот что мы увидели. Очень выручили осетины, которые здесь жили. Приходили подростки, старики, женщины. Они таскали на руках камни, сооружая из них для нас укрытия. Потом пришло пополнение из местных. Они хорошо умели обращаться с камнем, строя из него крепкие укрепления, засыпая пустоты песком и поливая водой. Всего за несколько дней нам удалось построить три линии обороны. Самой сильной была первая. Там располагались малокалиберная артиллерия, пулемётные точки, одиночные стрелковые гнёзда для бойцов.
Десять дней прошли тихо. Нас никто не атаковал, не обстреливал, бойцы заскучали. У кого-то появилась мысль малыми группами наносить удары по врагу. Для этого, от каждого взвода, выделялось по десять человек плюс двое местных. Зная всё вокруг, они выводили нас прямо на немецкие позиции, а тут уж мы не плошали. В расположение войск было доставлено много трофейного оружия и боеприпасов. Это были пулемёты и автоматы, присутствовали и миномёты. Выйдет группа на позицию, миномётчики сделают несколько выстрелов, а потом дело пехоты. Попили мы им крови в таких рейдах. Ни один немецкий солдат не мог спокойно спать, ожидая в любую минуту обстрела или атаки. А мы их патронов не жалели!
В один из дней группы, выходящие в разведку, были увеличены за счёт местных, то была их просьба. Надо сказать, что проводники считались ополченцами, к присяге приведены не были, приказам не подчинялись. Мы удивлялись их храбрости, когда они кидались в одиночку на троих немецких солдат, но быстро раскусили их хитрость. Они считали, всё, что находится в немецкой траншее, своими трофеями. А один разве много унесёт? Военные их национальности пытались хоть как-то повлиять на своих соотечественников, но ответ был один: «Моё не трожь!».
Страшное началось 27 сентября – это мы так думали. Немецкая артиллерия обрушила на нас сильный удар. Обвалы живьём засыпали бойцов, каменная крошка действовала как шрапнель. Мы испытали всю мощь германского оружия. Снаряды падали так часто, что казалось, нет ни единого метра земли куда бы они не попали. Бойцы прятались за большими камнями, засыпали себя щебёнкой, но это не всегда помогало, погибших и раненых было очень много. Пережив этот день, я был трижды ранен, но легко. Утром, отходя на вторую линию, мы с жалостью провожали глазами то, что осталось от наших трудов.
Снова потянулось ожидание, для бойца оно хуже всего. Вернулись к вылазкам в тыл противника малыми группами, только теперь местных с собой не брали. Однажды ночью, группа, в которой я находился, наткнулась на немцев. Немцы как немцы, но несколько офицеров ходили хороводом вокруг одного одетого в солдатскую шинель. «Генерал! Не меньше!» - подумал я, и обратил на него внимание своего командира. «Берём!» - решил он. Скоротечный бой перешёл в целое сражение, совсем рядом оказалось достаточно много солдат, чтобы попытаться отбить своего командира, но мы двигались быстро, удалось укрыться за большими валунами. Наш пленный действительно оказался немецким генералом, только в штабе сказали, что толку с него мало. Так, покрасоваться приехал. В награду мне предложили либо орден Красной Звезды, либо звание младшего сержанта. Я выбрал орден, командовать не хотелось, но в итоге мне перепало и то, и другое.
По-настоящему противник ударил 26 октября 1942 года. К этому времени нам удалось достаточно хорошо окопаться даже в таких непростых условиях. Хорошо помогала наша артиллерия. Укрытая за холмом, навесным огнём она уничтожала технику противника, а бить там было по чему. Разномастные танки лезли на нас штук по сто в день, многие из них, очень многие, оставались на поле боя, оставшиеся уезжали восвояси, что бы завтра снова вернуться. Помню, что говорил командир роты: «На третью линию уйдут только тяжело раненые, остальным помирать здесь!». Такой был приказ, и мы его выполнили. Через десять дней обороны, несмотря на пополнение, воевать уже было почти некому. Утром на наступающие силы противника налетела наша авиация, почти одновременно с ней ударила артиллерия. Помню, как мы встречали наши самолёты. Раненые, кто чем мог, махали лётчикам из траншей.
Два учителя
Пришли к нам во взвод два учителя. Так и представились: один - «Учитель математики Иванов», второй - «Учитель математики Петров». Смеху было!
Сидим в траншее, а тут «Юнкерсы» налетели. А главное не в нас целят, а в зенитчиков, что метрах пятистах стояли. Я закурил, солдатская жизнь и не такому научит, наблюдаю за ними.
- Так наши в них не попадут, угол видишь какой?! – спросил один из учителей у своего товарища, уж не знаю, были ли они знакомы ранее.
- Не попадут! – согласился тот.
- Ниже надо, с опережением.
- Так знают там, учились.
- Плохо учились. Самолёты сейчас развернуться и снова ударят!
- А чего здесь сидите, бегом к зенитчикам. Научите! – крикнул я, давясь от смеха (я же говорил, что стану грубым).
Учителя подскочили, один даже винтовку свою забыл. Через несколько минут они командовали расчётами зениток. Два немецких самолёта были сбиты, один, чадя чёрным дымом, поспешил домой. Больше мы учителей не видели, прижились, видать, у зенитчиков.
Кормилец
Полевая кухня к траншеям приезжала редко, если только ночью, но и это было опасно. Враг наблюдал за любым перемещением на нашей стороне, подсвечивая себе осветительными ракетами, если что заметит, так сразу пулемётный или миномётный огонь. С питанием нас выручал обычный боец с фамилией Гайцо. Спрашивали откуда он родом, но тот отмалчивался. «В моей крови много намешано. Ешьте» - отвечал он, уходя от ответа. Мы звали его Кормилец. В его распоряжении была кобылка, но не простая. Сама метр от земли, шерсти на ней как на медведе. Располовинив обычную телегу, Гайцо смастерил из неё одноосную повозку, вот на ней он и привозил нам пропитание, когда позволяла боевая обстановка, а иной раз и под огнём противника. И вот, видим – едет! Желудки заурчали, ожидая горячей каши. Но на улице день, всё противником просматривается, местность открытая, а Гайцо лошадку подгоняет. С немецкой стороны прозвучало несколько пулемётных очередей. Животное запнулось, почти упало, но, хромая продолжило путь. Ещё несколько очередей заставили лошадку лечь. Видимо была убита. Двое бойцов, пригнувшись, бросились навстречу. Возле повозки возня, мы всматриваемся, пытаясь разглядеть, что там происходит. Кто-то догадался, что Гайцо распрягает погибшую лошадь, но что дальше? Те два бойца впряглись в повозку вместо лошадки, Гайцо рулил сзади. До траншеи оставалось метров десять, когда прилетели две мины. Первая разорвалась метрах в десяти от кухни, вторая - совсем рядом от повозки. Все упали.
- Прикрой кухню! – крикнул я, давая длинные очереди из автомата в сторону вражеских окопов.
Меня поддержали. На фрицев обрушился шквал огня. Через пару минут в траншею спустили несколько термосов с едой и раненого Гайцо.
- Ешьте, ребятки, ешьте. А тех уже не вернёшь! – он погладил свою седую голову и утёр слезу.
Буду стараться с продолжением.))