16+
Когда в 2084 году правительство Курляндии объявило, что всех рыжих следует расстрелять, это никого не удивило, кроме самих рыжих. Расстрелять кого-нибудь следовало уже давно, народ этого ожидал. Иначе как можно весь этот бардак исправить?
Было несколько странно, что начать решили именно с рыжих, но ведь с кого-то следовало начать? И рыжие были ничем не хуже прочих.
Слухи о приближении репрессий ходили давно, однако аресты стали для всех полной неожиданностью.
Списки были подготовлены заранее, и захваченные врасплох рыжие понуро брели вслед за полицейскими и солдатами, не пытаясь сопротивляться.
Их друзья вяло протестовали в соцсетях и даже планировали огромную манифестацию, но на нее почти никто не пришел, разве что полицейские.
Резко подскочили цены на краску для волос, хотя те, кому она действительно была бы нужна, так и не успели ей воспользоваться.
***
Профессора литературы, кандидата филологических наук Павла Петровича Манчина арестовали прямо на лекции. Всего через пять минут после начала рейда его и нескольких рыжих студентов, ни одного из которых Павел Петрович не знал, бросили в бобик и увезли в здание областного военкомата, практически пустого между весенним и осенним призывами. Туда уже успели свести огромную толпу рыжих, разместив их в нескольких помещениях казарменного типа.
Для новоприбывающих мест уже не хватало, и людей стали рассовывать по кабинетам. Кроватей в кабинетах не было, но и задерживать надолго никто никого не планировал.
Машины с новыми арестованными всё приезжали и приезжали, а на заднем дворе уже вовсю шли расстрелы.
Людей партиями по десять человек выводили во двор, выстраивали лицом к стене и команда из десяти лейтенантов стреляла им в затылок, подходя почти впритык. Остро пахло смесью пороха, железа и дерьма. Уже вся стена была заляпана кровью, мозгами и ошметками глаз. Большинство пуль не пробивали череп насквозь, оставаясь в мозгу, но некоторые проходили навылет через глазницу, вот такие выстрелы и пачкали стену.
Новую партию рыжих заводили и приказывали им оттащить тела убитых в огромную кучу трупов рядом с мусоркой. Двое-трое из десятка всегда отказывались, но остальные тащили. Мужчин расстреливали отдельно от женщин. Рыжих детей решили не расстреливать, чтобы не травмировать психику лейтенантов. Срочно вызванные рабочие спешили переоборудовать помещение военкоматского душа под газовую камеру. Каждые сорок минут лейтенанты уходили курить и чистить оружие. Раз в четыре часа лейтенантов сменяли десять других, а отработавшие смену отправлялись на отдых в казармы в ближайшую военную часть.
Командовал всеми процедурами кругломордый бритый полковник, каждые два часа уходивший в туалетную комнату, где он закрывался, делал глоток коньяка из фляжки и спешно брил и без того блестящую лысину. Полковник столько лет подряд брился наголо, что уже не очень хорошо помнил цвет своих волос. Вроде бы он был блондином, но проверять теперь не стоило. Когда полковник ссал, он видел среди своих черных лобковых волос несколько рыжих волосков. Один из них он в панике вырвал ещё утром, но боль привела его в чувство и другие он оставил. Теперь мочившись он чувствовал прилив храбрости. Он предвкушал, как придет после дежурства домой, хорошенько выспится и затем оттрахает в задницу свою тридцатилетнюю жену. Раньше она ему не позволяла, но теперь позволит, никуда не денется.
Полковник в очередной раз пошкрябал бритвой голову, но лезвие совсем затупилось. Он отщелкнул его и бросил в корзину для туалетной бумаги и мусора в одной из кабинок. В кармане кителя у полковника было ещё три сменных лезвия.
***
Павел Петрович смотрел на казни из окна бобика. Пока стояли в небольшой пробке на КПП, он успел увидеть два расстрела. Оба раза он заранее вздрагивал, за секунду до залпа. Его очень сильно мутило.
Когда профессора вместе с остальными вели в комнату, он увидел туалет, повалился на колени и стал умолять конвоира отпустить его в уборную. Это было запрещено, и в спальных помещениях люди мочились и испражнялись в углу, в ведра, но кабинеты конвойным не хотелось сильно засирать, поэтому молодой солдат отвел Манчина в туалет. Сам он остался внутри у входной двери, возле умывальников, а Павел Петрович зашел в тесную кабинку и закрыл шпингалет. Его вырвало.
Подняв голову от унитаза, он увидел в ведре на клочках туалетной бумаги лезвие. Он секунду смотрел на него, а потом наклонился, схватил и принялся лихорадочно брить себе голову. У Павла Петровича была аккуратная короткая стрижка, которая и приличествует молодому профессору. Тупую бритву он постоянно смачивал в воде из бачка, в которой плавали ошметки его собственной блевотины. И хотя бритва больше рвала, чем брила, Павел Петрович со всей силы водил ей вверх и вниз по своей голове, чувствуя, что волос становится всё меньше, и стряхивая их в унитаз. Он только очень боялся не успеть добрить всю голову или пропустить клок волос на затылке.
***
Тем временем очередных десять человек расстреляли и лейтенанты отправились на перекур, а полковник опять пошел выпить глоток-другой коньяка.
Но в туалете он застал конвойного, который в ожидании Павла Петровича выдавливал у зеркала прыщи, от усердия высунув язык. При виде полковника солдат вытянулся по стойке смирно и отдал честь.
— А ты ещё что за чёрт? Солдатские сортиры на улице, возле мусорок, справа от тел. А это для офицеров помещение.
— Виноват, товарищ полковник! Привезли очередную партию на обработку, из педуниверситета, среди них профессор. Ему дурно сделалось в коридоре, и я его сюда завел, чтобы он все стены не засрал.
— Вечно с этими интеллигентами всё не так, не мог потерпеть пару часов. Давно он там?
— Минут пятнадцать уже. Эй, профессор, Вы закончили? Давайте, подтирайтесь и идём, не задерживайте остальных.
Павел Петрович в кабинке ещё лихорадочней замахал бритвой. Вся голова и пальцы на руках у него были изрезаны, но он почти закончил.
— Так, — решил полковник, — некогда с каждым обосравшимся возиться. Давай, ломай дверь и тащи его сразу на улицу, пойдет вне очереди.
Солдат ударил ногой в дверь кабинки. Она распахнулась внутрь и ударила Павла Петровича по спине. Профессор спиной закрыл дверь обратно, уперся в нее задницей, принялся лихорадочно стряхивать в унитаз последние волосы с головы и нажал на смыв. Солдат толкнул дверь снова, на этот раз плечом. От удара профессор полетел вперед и сильно долбанулся головой о стену. Теперь кровь текла не только из порезов от бритвы, но и от глубокого рассечения на макушке.
Солдат вытащил Павла Петровича за шкирку наружу.
— Товарищ полковник, смотрите, что эта сволочь натворила.
— Вот урод!
Полковник сильно ударил профессора кулаком поддых, и тот рухнул на пол задыхаясь.
— Да он совсем лысый! И что с ним делать?
— Товарищ полковник, давайте расстреляем — и дело с концом.
Полковник хлопнул солдата ладонью по уху.
— Ты ещё мне посоветуй, скотина.
Павел Петрович прокашлял снизу:
— Я не рыжий! Вы не имеете права.
Полковник пнул его по ребрам.
— Глаз с негодяя не спускай! — приказал он солдату и пошел из туалета в кабинет военкома. Он решил позвонить наверх.
На его доклад сверху ответили:
— А вы видели, что этот профессор был рыжим?
— Никак нет, сам не видел.
— Тогда как вы можете предлагать его казнить, без уверенности? У нас в стране главенство закона, и мы не можем расстреливать всех подряд. Что, если этот солдатик, пользуясь случаем, сводит счеты с кем то из знакомых? Может, он сам этого профессора побрил, а тот вовсе и не был рыжим?
— Так что же делать?
— Профессора заприте на пару суток, пока волосы не отрастут. Если подтвердится, что он рыжий, — расстреляйте. Солдата в карцер на месяц, потом на полгода в наряды, пусть толчки драит, раз так любит туда водить всех подряд.
***
Павла Петровича заперли в кабинете одного. Его больше не выпускали в туалет и не кормили. Только на следующий день в обед принесли ему два ведра — одно с водой, а второе пустое, под туалет.
И двое суток Павел Петрович лежал, свернувшись в позу зародыша, на полу у стены и слушал, как во дворе расстреливают людей. Залпы раздавались примерно каждые десять минут, после четырех-пяти залпов следовал перерыв — примерно на двадцать минут. Потом продолжали.
На третьи сутки в комнату к осунувшемуся и посеревшему Павлу Петровичу пришел полковник. И профессора отпустили. Потому что и полковнику, и всем остальным стало видно, что профессор не рыжий. Он седой.
***
Пробыв месяц на больничном, Павел Петрович вернулся на работу. Голова часто болела, а из-за шрамов волосы росли клочками. Студенты за спиной профессора перешептывались, но он не обращал внимания. Не обращал он внимания и на слухи, что скоро могут начать расстреливать профессоров, скорее всего, историков. Ведь Павел Петрович учил студентов не истории, а литературе. В основном, английской, восемнадцатого и девятнадцатого веков. Вальтер Скотт, Диккенс, Джейн Остин, Стивенсон, Уайльд, сёстры Бронте… Жаль, что теперь так никто уже не пишет.
Автор: Антон Александров
Больше рассказов в группе БОЛЬШОЙ ПРОИГРЫВАТЕЛЬ