Родители Оли очень радовались: наконец-то они получили квартиру бабушки. Больше не придется тратить по часу, добираясь до метро в автобусе, до отказа набитым другими пассажирами, и ютиться в тесной однушке за МКАДом. Теперь в их распоряжении отличная двушка в Сталинке с высокими потолками и большими комнатами. Есть где разгуляться! Да еще и до центра близко.
Оле было даже неловко за маму и папу. Бабушка, конечно, славилась дурным характером и не питала к внучке особой любви, но по-человечески ее было жалко. Умерла, а никто не оплакивает, не вспоминает добрым словом. Маму еще можно было понять — бабушка была категорически против невестки, считала, что она сбила с пути ее умного, толкового сына. Но вот понять папу Оля не могла.
— Так, мы к Соколовым, а ты тут командуй! — весело защебетала мама.
Это была первая ночь в бабушкиной квартире. Грузчики ушли полчаса назад, везде стояли коробки с неразобранными вещами, а в комнатах царил бардак, оставленный еще покойницей.
— Я боюсь, — прошептала Оля, надеясь, что родители все-таки одумаются и не пойдут к друзьям отмечать новоселье, бросив ее одну.
— Не придумывай, синеглазка, — весело сказал папа, завязывая ботинки, — чего ты боишься?
— Всего, — пожала плечами Оля, — тут бабушка умерла. До сих пор ее запах.
— Все давно выветрилось, — сказал папа.
— Тут везде ее вещи, пыль, грязь, я тут никого не знаю. А если что-то случится? — не унималась Оля.
— Хватит, Оль, — грубовато сказала мама, — что может случится? Иди в душ и ложись спать.
— Но, мама, вдруг кто-то придет? — спросила Оля дрожащим голосом.
— Да никто не придет, синеглазка, — сказал папа, — это старый, тихий район, и тебе уже тринадцать, взрослая девочка, ничего с тобой не случится.
— Полотенце я тебе повесила. На диване лежит белье, постелешь сама, — перечисляла мама, — захочешь есть, там есть лапша, заваришь. Ну или бутеры нарежь. Колбаса, сыр — все в холодильнике.
— Ты же взрослая девочка уже, синеглазка, — повторил папа, — мы хотим отдохнуть. Сначала бабушка, потом эта квартира, переезд… Ну! Мы тоже люди.
— И так все время вокруг тебя вертимся, — пожала плечами мама.
— Да, — согласился папа, — дай к друзьям сходить, расслабиться.
— Ладно, — обиженно ответила Оля, голос все еще дрожал.
Она и сама не знала, что пугало ее больше. Страх остаться на пару часов в квартире умершей бабушки одной или осознание, что с понедельника начинается новая жизнь. Оля ходила в садик, а потом в школу в том районе, где родители много лет снимали квартиру. Там всё и все были родными, знакомыми. Теперь ей предстояла новая школа и новые друзья. Но как ее примут другие дети? Оля читала и смотрела в интернете, как иногда издевались над новенькими.
— Всё, милая, пока, — поцеловала мама в щеку.
— Вернемся к двенадцати, самое позднее к двум, — сказал папа, — звони, если что.
— Хорошо, — выдавив улыбку, кивнула Оля.
Родители закрыли входную дверь с другой стороны, а Оля развернулась и прошлась по квартире. Она везде включила свет, потому что темнота пугала. Оля приезжала в гости к бабушке, но никогда не оставалась больше чем на пару часов и только в присутствии родителей. Похоже, нелюбовь к невестке перешла и на внучку. На робкие предложения папы оставить Олю погостить на каникулы, бабушка всегда выдавала категоричное нет. Даже на пару выходных не оставляла у себя внучку.
Сейчас Оле казалось, что она чувствует враждебность бабушки через стены ее квартиры. Будто они впитали неприязнь старой женщины и сейчас выпускали ее неуловимыми вибрациями. Отсутствие хозяйки квартиры вызывало тревогу. Казалось неправильным трогать ее вещи, смотреть ее телевизор, есть за ее столом и сидеть на ее стульях. Но Оля дала себе установку привыкать. Теперь так будет всегда, теперь это — ее новая жизнь. Ничего, родители скоро вернутся, а потом и коробки разберут. Бабушкины вещи куда-нибудь вынесут, свои разложат, поставят елку, повесят игрушки и встретят Новый год в новой квартире весело и беззаботно.
Оля постелила себе на диване, как сказала мама. Было еще рано ложиться, но девочке хотелось смыть с себя сегодняшний день. Поэтому она решила сходить в душ, а потом залечь и переписываться с друзьями, пока сон не сморит или пока не придут родители.
Зайдя в ванную, Оля сразу увидела оставленное мамой полотенце. Розовое, пушистое. А еще любимый гель для душа, шампунь, новую зубную щетку и пасту. Оля невольно улыбнулась, купаясь в маминой заботе. Девочка повесила рядом с полотенцем пижаму и трусики, разделась, бросив одежду прямо на пол и залезла в большую ванну. «Ее, конечно, лучше бы поменять», — подумала Оля. Ванна действительно выглядела непрезентабельно. Она была старой и пожелтевшей от времени.
Оля вскрикнула, когда из душа полилась слишком горячая вода. Девочка долго настраивала душ, чтобы вода стала комфортной для нее температуры, а потом принялась намыливать длинные светлые волосы, напевая любимую попсовую песенку.
За шумом воды и пением Оля не услышала, как открутился и упал шуруп от большой вентиляционной решетки под потолком. Потом еще один, а потом еще и еще. Скоро все четыре шурупа лежали на полу, а решетку держали серые руки. Непропорционально длинное тело вылезло из вентиляции и бесшумно поставило решетку рядом с шурупами. После этого тело сжалось, как пружина, и, двигаясь подобно ящерице, поползло по стене. Затем замерло и стало терпеливо ждать.
Закончив мыться, Оля уже не пела, а громко орала привязавшийся популярный мотивчик. Она резко откинула старенькую бабушкину занавеску, представляя, что это занавес и сейчас от ее появления зрители зальются овациями, протянула руки к полотенцу и замерла.
Рядом с полотенцем на стене висел человек. Тело его было сморщенным и серым, по коже расходились трещины. Волосы покрыты пеплом, а на лице застыла мерзкая ухмылка, состоявшая из кривых, грязных зубов. Голова неизвестного была вывернута наоборот, а ступни на ногах отсутствовали. Вместо них была еще одна пара кистей, которыми он приклеился к стене ванной.
Оля завизжала, отчего серый человечек заметался по ванной. Он бегал кругами по стенам, потолку и полу, выворачивал голову и улыбался безумной улыбкой. При каждом движении с него сыпался пепел и оседал на всех поверхностях.
Оля наблюдала за бешеным бегом существа, стоя на месте. Она все еще была обнаженной, с волос по телу текла холодная вода. Девочка боялась пошевелиться, трясясь от холода и страха.
Наконец, серый замер на потолке, как паук, и Оля схватила с вешалки свои вещи. Она успела натянуть трусики и футболку от пижамы, когда голова незнакомца повернулась и черными немигающими глазами уставилась на нее. Девочка чувствовала, как взгляд обжигает тело, ей казалось, что существо обдумывает следующие действия. Сейчас оно прыгнет на нее, схватит за волосы… С резким криком Оля выпрыгнула из ванны, распахнула дверь и кинулась в коридор, надеясь добежать до телефона.
Но серый был быстрее. Он опередил девочку и повис в дверном проеме. Четыре его руки растянулись в разные стороны, как резинка, а голова все еще оставалась вывернутой наоборот и два черных глаза уставились на Олю, хотя существо висело к ней спиной. На сером лице играла довольная улыбка, демонстрирующая кривые, серые зубы с большими промежутками между ними.
Девочка замерла, не зная, что делать. Серый не шевелился, черные глаза его не моргали. Казалось, существо наслаждается страхом и растерянностью Оли. На секунду ей показалось, что самым правильным будет остаться здесь и ждать, пока придут родители. Серый услышит их и убежит, а Оля спасется.
Существо будто прочитало ее мысли и замотало головой в разные стороны: «Не выйдет! Чертовски хреновый план, деточка!», а потом его ухмылка стала шире, а глаза чернее, если такое вообще возможно, потому что чернее этого черного Оля никогда не видела.
Девочка попятилась на кухню. Она не помнила был ли там телефон, но очень на это надеялась. Оля знала номер мобильного мамы наизусть. Она сможет позвонить ей с домашнего и родители скажут, что делать, как спасаться.
Серый остался висеть в дверном проеме, наблюдая за девочкой. Он не шевелился, продолжая скалить грязные зубы в противной ухмылке, а потом резко метнулся к выключателю, и свет в коридоре погас.
Оля замерла, слушая удары сердца. Раз, два, три. Раз, два, три. Из ближайшей комнаты доносилось слабое сияние света, в спину девочке бил свет с кухни, но серого видно не было. Он притаился где-то в полутьме и наверняка наблюдает своими черными глазами.
Раз, два, три. Шажок. Раз, два, три. Шажок. Раз, два, три. Шажок.
Оля вступила в спасительный кухонный свет и закрутила головой в поисках телефона. Вот он на столе! Девочка схватила трубку:
— Алло! Алло!
Тишина.
— Алло! Алло! — в истерике орала Оля, но на том конце была оглушительная тишина.
И вдруг девочка услышала царапание. Она замерла и уставилась в полутьму коридора, но ничего не смогла разглядеть.
Снова царапание. Более громкое, отчетливое, откуда-то сверху.
Оля задрала голову: по решетке вентиляции кто-то водил длинными толстыми когтями. Вверх. Вниз. Д-р-р-р. Д-р-р-р. Вверх. Вниз. Д-р-р-р. Д-р-р-р.
Сжимая трубку в руках, девочка попятилась от стола, уставившись на вентиляцию горящими от напряжения глазами. Страх разбежался по телу мелкими тараканами, вызвав дрожь во всех конечностях. Оля слышала, как клацают ее зубы. А потом она увидела глаза. Там за решеткой в темноте блеснули желтые глаза, и раздался смех. Детский смех, напоминающий смех Динь-Динь из мультика про фей. Оля открыла рот, чтобы закричать, но из коридора послышался грохот. Девочка перевела туда взгляд и увидела, что свет из комнаты больше не мерцает. А потом кухня погрузилась в темноту, и Оля завизжала так, что у нее заложило уши. А за решеткой вентиляции снова показались желтые глаза и уставились на нее, не моргая.
Оля перестала кричать только, когда в легких кончился воздух. В руке она все еще сжимала бесполезную трубку телефона, из вентиляции на нее пялились желтые глаза, где серое существо она не знала. Нужно идти в комнату за мобильным или прорываться к входной двери и убираться на хрен из бабушкиной квартиры.
Глаза почти привыкли к темноте, девочка бросила телефонную трубку и медленно пошла в коридор. Со всех сторон на нее давила тишина. Глубокая, страшная тишина.
Оля медленно шла, не зная, где находится серый и тот второй из вентиляции. Вот она уже в коридоре, вон там входная дверь. К черту мобильный! Сразу на площадку и звонить соседям, чтобы помогли.
Шаг. Еще шаг. Что-то больно вонзилось в ногу. Оля вскрикнула и почувствовала боль во второй ступне. Девочка остановилась и присмотрелась. На полу валялись разбитые елочные шарики. Серый добрался до коробок с ними и устроил Оле ловушку. Черт с ним! С болью разберемся потом, сейчас надо выбраться отсюда.
Превозмогая боль, Оля продолжила идти к входной двери. Мелкие тонкие осколки противно впивались в ступни, но девочка шла. Вот она блестит ручка входной двери. Оля кладет на нее одну руку, протягивая вторую к замку. Спаслась! Спаслась!
Резкий рывок вверх не дает Оле закричать. Рот зажимает сухая и жесткая, как наждачка, рука. Шею сдавило так, что невозможно дышать. Оля вырывается, царапается, кусается, шипит, но сильные серые руки затаскивают ее глубже и глубже в тесную вентиляционную трубу…
***
— Тихо ты! Разбудишь! — вваливается мама в квартиру, прижимая палец к губам и смеется, сбрасывая сапоги.
За окнами разливается слабый зимний рассвет. Родители задержались. Не пришли ни к полуночи, ни к двум, как обещали.
— Что это? — смеется папа, слыша, как что-то шуршит под ногами.
— Ай! — вскрикивает мама, наступив на острый осколок елочной игрушки.
Папа зажигает свет и родители видят, что все коробки разорваны, вещи валяются как попало, присыпанные серым пепелом. А пол усеян покрытыми кровью осколками елочных игрушек.
— Оля! — спохватывается первой мама и бежит в комнату, — Оля!
***
— Что, пропала ваша девочка? — спрашивает пожилая соседка после ухода полиции.
Мама сидит на кухне и пьет чай, но вкуса не чувствует. Папа кивает головой.
— Оставили одну? — спрашивает соседка.
Папа снова молча кивает.
— Вы что, не знали? — огорченно говорит соседка, — квартира эта детей не любит. Ваша девочка уже третьей будет.
Мама с папой поднимают на пожилую женщину глаза, в которых читается вопрос.
— Первый мальчик пропал, дом только заселяли. Семья заехала, и в первую же ночь он пропал. Так и не нашли. Говорили, что бабка у них ведьма, — грустно рассказывает соседка, — никто не знал, сколько ей лет, но очень старенькая. Болтали, что в своей деревне она из детей жизнь выжимала, в пепел превращала. Вместо себя посылала дьяволу невинные души и забирала их непрожитые годы. А дочка, как квартиру получила, так решила бабку к себе взять. Площадь же большая, да вроде как и за мальчонкой будет кому присмотреть. Я тогда молодой была, заселение их запомнила. Бабку эту привезли в коляске, она зло таращилась на всех мутными глазами. А как внучок ее пропал, так поднялась сразу, расходилась. Вот соседи и зашептались, что силы у мальчонки забрала и на ноги обратно встала. Семья их после пропажи мальчонки в один из соседних домов перебралась, не смогла в этом жить. Сюда потом другие заехали, тоже с мальчонкой, и тоже пропал в первый же вечер.
— Сказки, — шепчет мама, отворачиваясь к окну. По щеке катится одинокая слеза.
— Одного оставили, побежали в магазин, а вернулись, и нет ребенка, — не обращая внимания на маму, продолжает соседка, — и опять зашептались, что бабка виновата. Видел ее кто-то живую-здоровую на своих двоих, вот и начали говорить, что она у детей силы забрала.
— Бред какой-то, — пожимает плечами папа, уставившись на соседку печальным взглядом.
— Бред не бред, а мама ваша знала, — говорит соседка, — нельзя здесь детей одних оставлять. Будто чувствует нечистый, что ребенок один и нападает. Видимо, внучка своего ведьма здесь заперла, чтобы новые души ей приносил. Не понимаю, как мама вас не предупредила.
— Предупредила, — тихо шепчет папа.
— Ну так, а что же вы? — удивленно спрашивает пожилая женщина, повышая голос, — что же вы заехали? Да еще и одно дитятко оставили! Да на всю ночь!
— Сказки потому что это все, — повторяет мама, продолжая смотреть в окно.
— Ну, сказки так сказки, а бабка та по сей день жива, — говорит соседка, — видела ее недавно. Она-то меня не узнала. Я-то постарела, изменилась. А она все такая же старенькая, с мутными глазами, но на своих ногах ходит. Значит, откуда-то силы черпает. Вот вам, третий ребенок пропал, как сквозь землю провалился, а эта все жива, даже не знаю, сколько ей лет может быть. Да и пепел этот везде… Как будто душу чужую иссушили, изжарили, вот и сыпется он, пока совсем ничего от человека не останется. Вот и верьте в свои сказки.
Женщина грустно вздыхает, кладет руку на плечо папе, сжимает его в знак поддержки и молча уходит.
Ее провожают три пары глаз из вентиляции: черные, желтые и синие.
Автор: Анна Шпаковская
Больше рассказов в группе БОЛЬШОЙ ПРОИГРЫВАТЕЛЬ