Руслана Сабурова, с сожалением посмотрев на денежную купюру, отложила её от общей пачки и сказала дочери, только что закончившей гладить шторы : "Пойдёшь к Маргушке, подаришь ей... От нас."
Юная Градислава (для своих просто Граня), поставив утюг на пол, спросила : "А если обидится и откажется брать?"
- Кто откажется? Марго? Плохо ты её знаешь, милая! Она, как голубь, всё склюёт, только давай. Надеюсь, её дочери, в том числе - твоя подруга Катя, вырастут непохожими на мамку!
- Ты ли это говоришь?,- улыбнулась дочь, - Ведь и сама многодетная, нас у тебя пятеро.
- Это так, но я, в отличии от неё, никогда не клянчила, не приглашала телевизионщиков, изображая сироту казанскую. Вы все - дети одного отца, а не как у неё, бог весть от скольких. Вот сестра у неё, Марта - та молодец... Многие её ругали за то, что открыла приют для кошек, а не для детей, но ни один из негодующих сам никогда и никому не помог! А возмущаться всегда просто.
Стёкла пластиковых окон покрылись у рам тонкими полосами влаги - это значило, что на улице сильный мороз. Идеальная, такая нетипичная для этих мест, мягкая погода осталась в прошлом. Солнце, путаясь в сосновых лапах, цепляясь за них, ползло вниз ; нахальные ронжи таскали хлеб из деревянной кормушки, сколоченной мужем Русланы. Сейчас его нет дома, а, услышь он её тираду в адрес Марго - осудил бы. Ваня у неё такой, всему белому свету помогать готов. Ванюшка... Младший брат её лучшей подруги Юноны, Юньки.
Так странно : сестру назвали необычно и красиво, а его - самым простецким именем. Хотя - для кого это имеет значение?
Дочка развешивала шторы, Руслана наряжала незатейливого вида искусственую ёлку, а в мысли её, помимо воли, врывалось то, что давно ушло.
Город у моря, малорадостная юность в доме ворчливого дядьки - родители погибли в автокатастрофе десять лет назад. Девятнадцать лет, а счастья нет. Что дальше, непонятно. И всё же, Руся старалась радоваться жизни, вопреки всему- возраст не располагал к депрессии. Ползарплаты отдавала дядьке, вечно попрекавшему куском, но куда денешься? Были подружки, весёлые встречи, мечты о будущем, и всё бы ничего, кабы не приметил красивую официанточку потасканный мент, да ещё еврей.
Это был п*****ц! Дядька, узнав про неожиданно свалившегося ухажёра, обрадовался : лишний рот долой! Стал склонять "не ломаться" и скорее дать согласие "такому человеку" - станешь, мол, женой подполковника, будешь жить достойно, и всё такое... Руся не чувствовала ничего, кроме отвращения, ужаса и тоски. Был этот Янкельман что внешне страшен, как смертный грех, что по характеру псих психом. Именно им пугали горожане своих детей, помнила Руся и свой детский страх перед ним. А теперь он, по уши втрескавшись, преследовал бедняжку повсюду, и казалось ей : расслоился он, распался насемеро : и у подъезда он, и на работе он, и в очереди на рынке, и везде, и каждую минуту.
Однажды Руся, явившись домой с пышным букетом, швырнула его в угол, упала на кровать и разревелась. Тут-то и подошла к ней Юнонка, девушка из отдыхающих, снимавшая комнату у её дядьки.
- Что, опять? ,- спросила о понятном без слов, - Вот пог*нь легавая! Не понимает! Да не рыдай ты, господи, не помогут тут слёзы! Давай подумаем, что можно сделать...
...И они надумали. У Юнонки подходил к концу отпуск, её ждал обратный путь в скромный посёлок Энский, притулившийся на карте маленькой точкой возле шахтёрского Алардинска. Она предложила Руслане поехать с ней, начать новую жизнь, и та, измученная страхами, согласилась. Пусть холодная Сибирь, таёжная глушь, только бы не видеть больше этого страхолюдину, от одного взгляда которого леденеет сердце.
Дядьке ничего говорить не стали : очень уж тот сдружился с чрезмерно настойчивым подполковником, квасил с ним и уже обсуждал проведение свадьбы племянницы. Но и Юнонка всегда была решительной, и, если что задумала, претворяла в жизнь без колебаний.
Руслана втихаря уволилась, они с Юнькой съехали от дядьки и оставшееся время прятались у полуслепой и вечно поддатой старой пропойцы-хохлушки, которой всё было едино, кто у неё живёт, лишь бы покупали ей бухло.
Сейчас, с расстояния прожитых лет, Руслане даже немного жаль Янкельмана. Жил он один, жена не то ушла, не то ухлопали, детей не было, а простого человеческого счастья, видно, хотелось, как всякому другому. Но ей было тогда страшно, страшно и мерзко. Особенно после того, как, хлебнув лишнего, он сгрёб её в объятия (было это в доме дядьки) и загундел в ухо : "Ну шо ты, как неродная? Взхляни хоть поласковей!" Она взглянула на него, как на Гитлера, и саданула коленом в пах.
Билет до Кузбасса стоил немало, так стащила деньги у дядьки : на её свадьбу отложил, благодетель членов. У Янкельмана, после того, как огрёб от неё по "бейцам", видать, немного прояснилось в башке : несколько дней его не было видно, но бог весть, на что способен самец с оскорблённым самолюбием, да ещё при такой должности! Надо было сматываться...
Ах, как пели они с Юнькой, когда, добравшись до Алардинска, пешкодралом топали в Энский через поля и негустой лес! Шли босиком по тёплой, нагревшейся за день, дороге, и горланили чёрт знает что! Руслана, наконец-то, почувствовала себя свободной и счастливой, со злой радостью выводя чистым своим голосом :
- Ой, у ментяры одного-о
Д' завелась на яйцах во-ошь!
- Хочет о-о-он её слови-и-ить,
Да и фамилию спросить! ,-сквозь смех подпевала Юнонка.. На полпути встретил их Ванька, забрал чемоданы, и всю оставшуюся дорогу слушал историю об их приключениях .А она, Руся, смотрела на него и думала, что, видимо, есть на свете любовь с первого взгляда. Об этом говорил и Янкельман, но сочла она тогда это пьяным бредом облезлого пса режима. А этот парнишка - очень даже, очень даже ничего... Прощай, Мендель Израилич, может, польстится кто на твои погоны, а мне век бы тебя больше не видеть!
Дополнение.
Свою тесную комнатёнку Руслана узнала сразу. Она находилась в доме дядьки, в родном городе. Знала, что давно уехала оттуда, дядьки нет в живых, но вот, неведомо как, очутилась там. Она стояла в углу, вжимаясь в него спиной, а почти всё пространство комнаты заполняли колючие еловые ветки, которые продолжали расти, тянулись к ней, угрожающе шевелились, а где-то совсем рядом издевательски звучал ненавистный ей голос Янкельмана : "Ёлки-то, ёлки-то зелёные, хогошо, а?!"
Руслана невнятно вскрикнула что-то и открыла глаза. Темно. Рядом храпит муж (слава богу, что не проснулся!). Девочки спят в соседних комнатах - из пушки не разбудишь. А вот она не скоро заснёт. Тьфу ты, трясёт даже, приснится же такая чушь! На кухне стоит термос - муж любит тёплый чай с большим количеством молока, этой бурды она сейчас и выпьет.
Огромная, с блестящими пузатыми боками, кружка мужа стояла там же, на столе. Наполнив её до краёв, Руслана присела на табуретку. Поморщилась, взглянув на грудастых баб, которыми была расписана кружка. С возрастом супруг стал падок на такого рода вещи : например, в их спальне стоит привезённый откуда-то из-за бугра светильник, подарок одноклассника мужа : если включить, можно увидеть, как в жёлтом сиянии ярко-красная фигурка неправдоподобно мускулистого мужчины неистово тр*хает такую же гротескную, ж*пастую зелёную женщину. И ведь не выкинула она ту мерзость, не разломала об рожу дарителя.
Опасливо оглядев углы, словно ожидая и там увидеть лезущие из стен ветви, Руслана вздохнула. Видимо, до конца жизни будет являться ей в таких вот снах тот, чью любовь она отвергла, от чьей страсти просто-напросто удрала. Ну, не лежала душа, не судьба была, и всё тут! А ему неймётся и на том свете... Да нет, чушь это всё. Дело в дневном стрессе, он один виноват в том, что снится ночами всякая дрянь. С этим чёртовым вирусом весь мир сходит с ума. Вот недавно ходили по квартирам женщины из соцзащиты, раздавали памятки - они с Ванькой обсмеялись потом! На полном серьёзе рекомендовалось не выносить мусор, а складировать в подъезде. Авось потом какой-нибудь добрый друг сжалится и вынесет. Она, Руслана, такого не допускает. Кстати, пока темно, надо сходить и вынести. Заодно и соседский прихватить, а то скоро не пройдёшь по лестницам, ёлки-то... Тьфу ты!
А ведь там, в том путанном сне, было что-то ещё, помимо ёлок. Ах, да - та полусумасшедшая старуха, в гнилой хибаре которой они с Юнонкой прятались от Янкельмана. Руслана увидела неряшливую бабку, подругу, себя - в залитом августовским солнцем дворике они кормили кошек, множество кошек. У хрычовки откуда-то взялся целый таз варёного мяса - ах, как оно пахло, и как громко и требовательно мяукала разномастная стая! Было ли это наяву? Вряд ли. А во сне Юнонка спросила, откуда мясо? На что старуха с нехорошей улыбкой ответила что-то о поганых легавых псах, которых развелось слишком много, и которые лезут куда не надо. Мол, хоть какая-то от них польза, "нэхай поедят кыцьки!" А на шелестевших листвой деревьях Руслана с ужасом различила то, что называют корочками, и, в отличие от хлебных, в пищу они не годились. Все деревья, росшие в ограде, были густо увешаны ими, и казалось - расцвели какие-то невиданные красные цветы.
- А так красивше!,- снова показала гнилые зубы старая алкашка.
- Трофеи твои?,- спросила Юнонка, лениво поглаживающая обожравшегося кота.
- А то ж!
... Ночная прохлада проветрила мозги, выдув остатки приснившегося. Возле мусорных баков никого не было. Уличные фонари светили ровно и тускловато. А в нескольких шагах стояла новая трёхэтажка, и у крайнего подъезда маячила согбённая фигура в тёмном платке, держащая белое пластиковое ведро. До Русланы долетели голодные вопли бездомных кошек, сбившихся в кучу у ног бабки , её ласковое, изобилующее матюками, бормотание, а ноздри мгновенно уловили запах варёного мяса.
Этого просто не могло быть! Руслану снова затрясло, и она крикнула бабке : "Эй, мамаша, откуда мясо-то?! Тут за гречку дерутся, а вы кошек мясом кормите!"
- Откуда-откуда... Вопросы лишние задавало, как ты вот! Иди своей дорогой!
Карга повернулась спиной, не обращая больше внимания на Руслану. Высохшая рука, доставая куски, швыряла их на землю, они смачно шлёпались, и звуки рычания и грызни сливались с дребезжащим голосом, пьяненько напевающим в ночи :
- Эх, пааааа тундре,
По желееезной дорооогеее,
Хде мчится скооорый поооееезд
Воркута-Ленинград!