Современными театралами шекспировская пьеса «Венецианский купец» трактуется просто и однозначно. Злодейский иудей Шейлок кровожадно требует вырезать у его должника фунт живого мяса прямо из тела. Ведь именно такой заклад подписал несчастный венецианец Антонио, когда получал у Шейлока деньги. Только благодаря находчивой Порции, невесте Бассанио, друга Антонио, всё закончилось благополучно и справедливость восторжествовала. Казалось бы, что тут может быть непонятного? Евреи в средневековой Европе и в самом деле были в том числе и ростовщиками. Разумеется, их за это не любили и сочиняли про них всякие ужасы. Вот и Шекспир…
Однако современники Шекспира должна была воспринимать героев пьесы совершенно иначе. Английская публика того времени ненавидела итальянцев намного сильнее, чем евреев. Еврейскую общину изгнали из Британии в 1290 году, с тех пор евреев на британских островах было немного и по большей части на остров прибывали не финансисты, а врачи. Один из них, португальский еврей Родриго Лопес, в шекспировское время лечил саму королеву Елизавету. Однако хозяйство любого государства той эпохи нуждалось в ссудном капитале. После ухода евреев их место в Британии заняли итальянцы.
Неизвестно, под какой процент давали займы изгнанные из Британии евреи. Скорее всего, единой ставки не было, каждый случай был уникальным. Кроме лиц иудейской веры, ссуды давали тамплиеры — до разгона их ордена. У божьих рыцарей ставка была вполне божеской, всего 10%. Разумеется, под надёжное обеспечение. И в долг они давали далеко не всем. А вот хлынувшие в Англию после изгнания евреев итальянские банкиры драли по 40%. И давали в долг они отнюдь не только мастеровым с купцами, но в первую очередь королю и крупнейшим феодалам. Ведь для постоянных войн (как раз начиналась Столетняя война, да и Шотландию замирить никак не получалось) требовались огромные суммы, причём наличными.
Проблема заключалась в том, что попавшие в финансовую зависимость английские короли были вынуждены передавать итальянским банковским домам наиболее прибыльные дела — такие, как сбор налогов и таможенных пошлин. Формально народ платил королю, а фактически король получал от банковского дома требуемую сумму, которую затем представители этой финансовой корпорации с лихвой возмещали за счёт налогоплательщиков. Вскоре долгов накопилось столько, что даже проценты за них выплатить оказывалось совершенно невозможно. В короткий срок вся Британия оказалась должна итальянцам невообразимую сумму, превышающую совокупный годовой доход королевской казны в десятки раз.
Завершилась история этого финансового пузыря вполне предсказуемо — однажды английский король просто отказался платить и аннулировал весь долг своей волей. Говоря современным языком, объявил суверенный дефолт. Воевавший с англичанами французский король решил, что это отличная идея, и сделал то же самое. Европу потряс финансовый кризис, о котором очень скоро все забыли, поскольку началась пандемия чумы, всем стало не до того.
Казалось бы, после такого удара, то есть дефолта сразу двух европейских государств, да ещё и чумы (Италия, из-за высокой скученности населения, пострадала от неё в максимальной степени), итальянцы должны были вылететь с финансового рынка? Ничуть не бывало. Прежде всего, после разгона ордена тамплиеров у них не оставалось конкурентов, кроме презираемых всеми иудеев. У которых в долг брать доброму католику должно быть западло. Да и зачем, когда есть Генуя, Пиза, Милан, а в них находятся банковские учреждения, обращаться к которым не брезгует сам Папа Римский?
Итальянская финансовая система обладала огромным запасом прочности. Отдельные банкиры могли разоряться, но система в целом сохранялась. Ежегодный доход английской казны в том самом XIV веке составлял 60 тысяч фунтов. Совокупная прибыль сотни самых крупных итальянских компаний в то же время превышала его в сто раз. Можно сказать, что средняя большая итальянская компания в плане финансов равнялась Британии. Поэтому после всех потрясений итальянские банкиры вернулись в эту самую Британию, ведь больше денег гордым островитянам занимать было не у кого. В XVI веке ситуация не изменилась, английские аристократы были в долгах как в шелках, причём должны они были итальянцам.
Получается, что сюжет «Венецианского купца» весьма неоднозначен. Доброго англичанина в той ситуации, которая показана в пьесе, больше всего устроило бы, если бы еврей всё-таки вырезал требуемый им кусок мяса из тела кровопийцы-итальянца, а затем его бы за это казнили. Но, как мы знаем, пьеса заканчивается совсем иначе. Более того, итальянские персонажи показаны вовсе не злодеями, а совсем наоборот. Почему? Всё дело в самом первом слове в названии пьесы. Купец ведь не генуэзский, не пизанский, он венецианский. Казалось бы, что это меняет? Неужели для британцев не все макаронники на одно лицо?
В то время единой Италии не существовало, каждый город в ней был отдельным государством. И как раз Венеция, с точки зрения британцев, выделялась в лучшую сторону. Государство Венеция, которое тогда называлось Республикой Святого Марка, в отличие от других итальянских городов, не было финансовым спрутом. Венеция предпочитала продавать товары, а также заниматься морскими перевозками. Местные банкиры вкладывались в местную же промышленность, не занимаясь ростовщичеством во внешнем мире. Поэтому имидж венецианского торговца (в пьесе ведь выведен именно торговец, не банкир) в глазах английской публики был вполне приличным.
Остаётся последний вопрос — почему же тогда Шекспир в своей пьесе вывел злодеем всё-таки иудея, а не какого-нибудь ростовщика-генуэзца? Как раз потому, что эти ростовщики были совсем рядом, в Лондоне, и им были должны (а значит, были вынуждены защищать их интересы) весьма влиятельные личности. Покажи на сцене злодея из Генуи — хлопот потом не оберёшься. Ещё и извиняться заставят. Поэтому пришлось пойти на хитрость. Евреев христианам в то время ругать было дозволено, так что ростовщиком стал представитель этой национальности. Зрители понимали, кто на самом деле имелся в виду, но ведь домыслы к делу не подошьёшь...