Где-то под Псковом, на глухом хуторе, случилась эта история, каких много, но каждая из них оставляет неизгладимый след в душе человека. В своём множестве эти истории породили одну большую трагедию, называемую войной.
Было утро, обычное зимнее утро: небо было таким светлым, голубым, чистым, что даже больно смотрелось на него заспанными глазами; хрупкий и будто алмазный пласт снега покрывал поле, тёмные еловые леса и невысокие крыши домов.
Утреннее солнце своими лучами бодро пробегало по здешним местам, словно заботясь о каждом лоскутке этого большого одеяла.
Казалось, что этот покой ничего не могло нарушить. Но вот послышался сухой скрип открывающейся двери, за которой, дрожа от холода, скрывалась девушка. Девушке этой было лет восемнадцать. У неё были голубые-голубые глаза под цвет нависшего над ней неба; тёмно-русые волосы, спутавшись, ниспадали на плечи. Тонкие черты лица подчёркивали эту девственную красоту. В её внешности всё было по-родному, по-простому, даже по-детски, если говорить о её глазах. И вот этими глазами она оглядела пространство вокруг себя - и застыла. От восхищения. И неизвестно, сколько бы она вот так ещё простояла, но где-то из глубины дома послышался голос: «Катерина! Затвори дверь! Избу застудишь - не шутки».
Покорная девушка немедля закрыла дверь и последовала на зов того самого голоса - она совсем забыла, что ещё вчера мать собиралась печь хлеб. Раньше они очень часто пекли хлеб, но когда пришла война, то вместе с ней появились беглые люди, промышлявшие разбоем и так уже оскудевших хуторов.
Белые, как их называли старые люди по аналогии с минувшими временами, забирали весь хлеб, который находили в погребах и амбарах.
Так бы они и остались без хлеба, если бы не отец Катерины Павел. Павел, человек строгий, сильный и рассудительный, спрятал хлеб недалеко в лесу. Но упрятанного было явно недостаточно. Поэтому пекли редко, так что каждый такой день был неким праздником в кругу семьи.
Катерина, быстро умывшись и одевшись, побежала помочь матери. Месили тесто они молча, что редко, просто наслаждались своим трудом. Каждый думал о своём. Можно было только догадываться, какие мысли были у них в голове, но наверно никто и подумать не мог, что в этот день именно в их дом постучится беда.
Тем не менее, ничего не предвещало беды. Солнце по-прежнему медленно обходило свои владения, только на доселе чистом небе появились первые облака, до того белые, что напоминали сахар, также редкий в этих краях.
Павлу зачем-то нужно было съездить на соседний хутор. Снарядив лошадей, он зашёл в дом, хотя и не знал зачем - просто изнутри что-то заставило, подтолкнуло.
- Катерина, где мать? - прервал отец раздумья девушки низким голосом. - Поди за ней.
- Сейчас, я мигом.
Девушка убежала искать мать. Но как только исчезла Катерина, Анна, так её звали, появилась на кухне, где и ждал Павел свою жену. Анна, увидев мужа, ахнула, как будто от испуга,будто почувствовала она, что в последний раз видится с ним.
- Павлуша, куда ж это ты? - спросила она, оглядев его с головы до ног, пытаясь заметить, не забыл ли он чего-нибудь взять с собой.
- На соседний хутор, Анна, дела у меня там.
- Какие такие дела? Ну, да ладно, поезжай, с Богом, - только и сказала она, как тут же бросилась мужу на грудь и заплакала.
- Полно тебе, Анна. Не бойся, всё со мной будет хорошо. Я заговорённый.
Но жена всё равно продолжала плакать редкими, но крупными слезами. И было из-за чего. Ведь совсем неподалёку шли военные действия, в ходе которых было разбито несколько хуторов, только вот этот всё избегал несчастной участи своих собратьев, как и впрямь заговорённый.
Павел медленными, неторопливыми шагами вышел из сеней, сел в сани и погнал лошадь по уже накатанной дороге... Анна смотрела ему вслед. Тяжело у неё было на душе. Чувствовала она что-то неладное, знала она, что оно случится, но продолжала верить в хорошее, впрочем, как и все русские люди.
Тем временем Катерина подготавливала формы для выпечки хлеба. Увидев огорчённое лицо матери, она тоже заметно опечалилась. Она всегда очень сильно переживала, если видела, что её мать болела или просто чувствовала себя тревожно. Так у них было заведено в семье по старой русской традиции: горе одного человека - это горе всех.
А в этот самый момент Павел лихо погонял лошадь. И вдруг он заметил впереди себя небольшое чёрное пятно, приближающееся к нему. Спустя несколько вечных мгновений чёрное пятно стало принимать более или менее чёткое очертание. И Павел впервые увидел немецких солдат, которых сразу узнал, так как был наслышан о них от изредка появляющихся здесь советских партизан.
Чёрные пятнышки, по-видимому, тоже заметили его. Они ускорили шаг и через несколько секунд в метрах десяти от Павла, который хоть и замедлил ход резвой лошади, но продолжал упрямо двигаться вперёд. Что творилось в его голове? Только одна мысль не давала покоя: что будет с женой и дочерью?
Один из немцев направил дуло своего автомата прямо на Павла, остальные же тупо и боязливо оглядывались по сторонам. «Наши рядом, - подумал Павел. - А то с чего бы они перепугались так?!» Видя его гордый взгляд и тщетно скрываемый страх за семью, немцы, должно быть, подумали, что он имеет какое-либо отношение к партизанам. На ломаном русском они что-то ему сказали, после чего Павел медленно, но твёрдо покачал головой из стороны в сторону. Люди в форме лишь жестами потребовали указать дорогу к его дому.
«Ни за что! - первое, что появилось в голове у пленного. - Ведь найдут их собаки - и тогда... Да нет, я далеко от дома ушёл - заплутаются они здесь. А мой век истёк. Прости, Господи!»
И, ещё раз повторив последние слова, он величественно повернулся к немцам - в Его глазах читались презрение, ненависть, гордость, наконец, смирение перед судьбою, переплетающееся со смелостью и осознанием того, на что он идёт.
Немцы прекрасно всё поняли. Раздалась автоматная очередь, после которой наступила глухая тишина, как минута молчания, посвящённая павшему человеку, родному для этих мест... Ели неподвижно стояли, как прежде, также сверкал снег, только в небе что-то переменилось - то ли чистота неба утрачена, то ли оно потускнело при виде совершенного злодеяния. Неожиданно подул ветер, холодный, резкий, сильный, который, казалось, унёс душу, покинувшую своё бренное тело.
А в это время Катерина с матерью только что разложили тесто по формам и поставили в печь, в которой раскалённые до кровавого цвета уголья весело трещали, создавая непонятный, постоянно меняющийся ритм.
- Как изменилась погода, - заметила девушка. - Как бы не началась пурга, и ветрище-то какой поднялся.
- Да, изменилась, - сухо сказала Анна - успеть бы Павлу добраться до хутора... неожиданно её фраза оборвалась. Что-то внутри сдавило, как железные тиски, и не отпускало. Катерина мгновенно подбежала к матери.
- С отцом беда, - сказала женщина, не веря самой себе, будто и не она говорила.
- Да брось ты, беду накличешь, - в испуге проговорила Катерина и поглядела в окно...
От увиденного она онемела - прямо к их дому направлялось человек десять в темной аккуратной форме. Уже через миг дверь распахнулась, отлетев от тяжёлого солдатского сапога.
Сказав лишь «Стоять!», они ворвались в дом и обшарили всё вокруг, перевернув с головы до ног весь дом. Ничего не найдя, злясь от разочарования, неудовлетворённости, они, толкаясь автоматами, выгнали женщин из избы, не дав им даже одеться. А один из солдат, почувствовав запах свежеиспечённого хлеба, открыл заслонку и достал формы с хлебами, грязной рукой отломил горячий кусок и стал жадно поедать чужой хлеб, но, услышав оклик сослуживца, бросил кусок через плечо и выбежал из дома.
Там, на улице, неприглашённые гости повели Катерину с матерью к дровне. Анна, догадавшись об умыслах солдат, упала на холодный снег и, плача в отчаянии, взмолилась о пощаде её дочери. Она всё поняла: что случилось с её мужем, что здесь делают солдаты, поняла, что её жизнь прекратила своё существование со смертью дорогого ей мужа, поняла, что через миг оборвётся жизнь Катеньки.
И тут глаза немца уловили отчаянный взгляд Анны. Он захотел отвести глаза, но не смог - он увидел что-то родное, своё, в этих неизвестных глазах, полных слёз и вымаливающих о спасении дочери.
- Мама, мама! - прокричала она в исступлении.
Внезапный крик девушки прервал раздумья немца. Он твёрдым жестом указал державшему Катерину немцу, после чего он отвёл девушку, продолжавшую кричать, будто звала она кого-то на помощь в этом глухом лесу.
- Прощай, Катя! - изо всех сил прокричала мать своей дочери последние сказанные в этом мире слова.
Грубый солдат, всё это время стоявший в стороне, подтолкнул женщину к дровне; та опустошённо подошла, развернулась и в последний раз оглядела свой дом, родной до боли лес, поля, небо, на котором уже появились первые тусклые звёздочки, напоминавшие слезинки. Из глаз Анны посыпались слёзы, которые уже через мгновение превратились во льдинки. Обречённая посмотрела на свою дочь, тщетно пытавшуюся вырваться из рук немецкого солдафона. Как больно ей было смотреть на эту хрупкую, беззащитную девушку. Казалось, что сердце у Анны сейчас разорвётся от нечеловеческих страданий, от боли, которая исходила из глубин души.
«Живи!» - сказали её глаза Катерине, побледневшей от представшей перед ней картиной.
«Живи!» - эхом отозвалась бушующая природа.
Снова раздался гул автоматной очереди. Женщину сначала оттолкнуло к дровам; после чего она медленно сползла вниз и присела на корточки; алая кровь стекала на снег, образуя красное озеро...Её светлые глаза застыли...
За минуту почерневшее небо было сплошь усыпано тусклыми звёздами, почерневшие ели отражали массивную тень, падающую на белый снег.
Немец, державший Катерину, отпустил её. Она захотела подойти к телу матери, но ей преградили дорогу; она захотела заплакать, но слёз не было; она не поверила в смерть мамы, но Анна не отвечала на голос девушки: « Мама! Мама!..»
У Катерины всё внутри опустело, ей стала безразлична её будущая жизнь. В этот момент ей показалось, что она потеряла веру в добро, если оно вообще было. Её жизнь вдруг стала невыносимо тяжёлой. Катя почувствовала себя слабой и одинокой, покинутой и отверженной. Тупая боль охватывала всё тел, не давала идти, подкашивала ноги. Но она продолжала двигаться вперёд, подталкиваемая дулами автоматов. Она уходила прочь из родных мест, куда уже не вернётся никогда.
Катерину внутри нечего не занимало. Только сухой ритм звучал в её голове: раз, два, три, раз, два, три... И неизвестно, что это было - шаги ли солдат, шум ли окружающих елей или просто билось сердце - последняя частичка жизни.
Именно эта частичка жизни поможет Катерине пройти и заточение в лагере, и изнуряющие работы, и целую жизнь, удивляющую всё новыми муками и страданиями.
А пока она просто шла навстречу будущему.
--
2005 год