В своей колонке памяти Булата Окуджавы бард Юлий Ким объясняет, почему именно они, барды, и в первую очередь Окуджава, стали голосом оттепели, которая расширяется и посейчас, невзирая на возвраты и откаты.
Оттепель пятидесятых-шестидесятых годов дала дружный всход бардов на клумбе русского искусства. Я тут не уточняю — музыкального или поэтического, так как бардовская песня есть неразделимый сплав музыки и стиха. Среди взошедших и расцветших оказалось несколько славных имен, засиявших в сонме бессмертных. И первым я называю Булата.
Теперь как-то впроброс поминают оттепель — а для меня ее величина с годами только вырастает. Ведь это же был первый глоточек свободы после чудовищных лет войны, голода, лагерей, неволи — вдруг стало можно кукарекнуть: не обязательное «ура», а свое собственное «фью-фью».
Оттепель — это начало свободы в России, пока еще небольшая форточка, у которой оказалось природное свойство расширяться, и с тех пор она так и расширяется — и в застой, и (особенно) в перестройку, и в девяностые, и посейчас, невзирая на возвраты и откаты.
Оказалось, стало можно думать, говорить и петь вслух.
Началось обретение собственного голоса во всех видах творческого существования, отсюда и произошли барды, и раньше и лучше многих с этим справился Булат. И его «фью-фью» послышалось сразу везде, а дальше только усилилось, и разнообразилось, и, таким естественным образом, всеми запелось.
Тогда же прорезались еще два голоса: тоска о свободе (Высоцкий) и справедливости (Галич). Тут я замечу, что обе эти темы имеют относительную актуальность — в отличие от темы виноградной косточки (актуальность бесконечна).
Свободное лирическое высказывание нашего поколения лучше всего удалось Булату, да будут бессмертны его лира и имя его!
Колонка опубликована в журнале "Русский пионер" №120. Все точки распространения в разделе "Журнальный киоск".
