Конечно, вечер начинается с того, что Санта-Мария-делла-Салюте (церковь во имя Святой Марии Спасительницы) в районе Дорсодуро словно окрашивается в нежные цвета заходящего солнца - вернее, это уже даже не закат, а отсвет вечерней зари... солнце уже скрылось за горизонтом, утонуло в море, но последние лучи ещё озаряют небо, но таким нежным и рассеянным светом, что даже отъявленные домоседы начинают собираться на прогулку. Особенно весенним вечером. Особенно в Венеции.
И пока тьма не скрыла город полностью, то хочется ещё немного насладиться дворцом Дожей и площадью Сан-Марко, когда всё-всё можно разглядеть, не щурясь от яркого весеннего света, который "заливает собою всё, никого особенно не жалея...":
Кстати, в первую ночь в Венеции он мне приснился, и настойчиво призывал к чтению, и я так удивилась, что этот сон запомнила. Да, я понимаю, что виной всему начитанность: если бы я не знала, что основателю города снился лев, который тыкал лапой в книгу, то... ничего бы я не увидела, но совпадение забавное:
Да и немудрено! - к чтению тут призывают с каждого барельефа. И к молитве - все церкви раскрыты настежь и напоминают раковины, наполненные сияющим жемчугом или... органные залы. Концертные залы в целом, наполненные тенями... и в тусклом свете порой эти тени напоминают трепещущие крылья ангелов.
Надо сказать, что музыка порой даже затмевала собою живопись, т.к. обилие музыкальных инструментов и просто не даёт сосредоточиться ни на чём другом и неизбежно Вивальди начинает звучать в голове:
И это при том, что я скорее... нет, художник слишком громкое слово, но рисую я точно лучше, чем играю на музыкальных инструментах. Но толпа нас заносила в церкви, выносила оттуда, и казалось, что стихия моря и музыки накрывает с головой огромной волной, и нет возможности и желания этому сопротивляться:
Всё, что бесчувственно, сурово, бурно,
Всегда, на миг хоть музыка смягчает.
Тот, у кого нет музыки в душе,
Кого не тронут сладкие созвучья,
Способен на грабеж, измену, хитрость;
Темны, как ночь, души его движенья
Уильям Шекспир, Венецианский купец
Помню, что я даже заинтересовалась канифолью, которая бывает разных видов... я не играю на струнно-смычковых совсем, но тут было невозможно пройти мимо:
Ещё были выставки средневековых инструментов, и для меня это всё, наверное, называется словом "лютня" или "лира" (можно и нужно меня поправлять!), но в памяти остались картинки, похожие на застывшие натюрморты: лакированные деки сияли как полумесяцы, как плоды райского дерева, как рога сказочных тельцов:
А потом толпа подносила тебя к витринам пирожных, и я помню, что мы вспомнили, что надо есть и... наивно попросили "бабА", на что нам презрительно ответили: - Вы, ребята, не в Неаполе.
Мы усовестились, и купили традиционные канолли. Нас, невежественных иностранцев, немного извиняет то, что мы приехали из Неаполя, и там открыли для себя эти крошечные ромовые "бабЫ", столь щедро пропитанные ромом, что мы поняли, чтО именно следует делать с подобными пирожными в России - просто дома поливать их ромом и радоваться.
Вместе с нами в тот вечер бегал из церкви в церковь, от витрины к витрине, от палаццо к палаццо золотистый ретривер, и золотистая его шерсть сияла в ночи как волосы ангела:
Разумеется, он был не один, а с хозяевами, но самостоятелен и... всеми любим - судя по тому, как его встречали в магазинах и шоу-румах, совсем крошечных лавках, доверху набитых одеждами...
"Взгляд, видимо, крайний, но я северянин. В абстрактное время года жизнь даже на Адриатике кажется реальнее, чем в любое другое, так как зимой все тверже, жестче. Если угодно, считайте это пропагандой в пользу венецианских лавок, чьи дела идут оживленнее при низких температурах. Отчасти потому, что зимою нужно больше одежды, чтобы согреться, не говоря уже об атавистической тяге к смене меха. Правда, ни один турист не явится сюда без лишнего свитера, жилета, рубашки, штанов, блузки, поскольку Венеция из тех городов, где и чужак и местный заранее знают, что они экспонаты.
Из чего вытекает, что в Венеции двуногие сходят с ума, покупая и меняя наряды по причинам не вполне практическим; их подначивает сам город. Все мы таим всевозможные тревоги относительно изъянов нашей внешности и несовершенства наших черт. Все, что в этом городе видишь на каждом шагу, повороте, в перспективе и тупике, усугубляет твою озабоченность и комплексы. Вот почему люди, только попав сюда – в первую очередь женщины, но мужчины тоже, – оголтело атакуют прилавки. Окружающая красота такова, что почти сразу возникает по-звериному смутное желание не отставать, держаться на уровне. Это не имеет ничего общего с тщеславием или с естественным здесь избытком зеркал, из которых главное – сама вода. Дело просто в том, что город дает двуногим представление о внешнем превосходстве, которого нет в их природных берлогах, в привычной им среде. Вот почему здесь нарасхват меха, наравне с замшей, шелком, льном, хлопком, любой тканью. Дома человек растерянно глядит на покупки, прекрасно понимая, что в родных местах щеголять ими негде, не рискуя шокировать сограждан. Приходится им увядать в гардеробе или переходить к родным помоложе", - писал Иосиф Бродский в своём эссе "Набережная неисцелимых".
Иногда мы отделялись от общего потока и заворачивали в узкие улочки:
Иногда толпа выносила нас в такие места, которые знает каждый, - даже, если он ещё не побывал в Венеции: например мост Риальто...
Помню, что потом, при свете дня, он на меня уже не произвёл такого впечатления, как вечером, когда всё было немножко нереальным, похожим на сон... И уж на что я не самый восторженный человек на обеих берегах Ангары, но... тогда я на несколько часов стала юным романтиком:
Память моя, конечно, услужливо подчёркивает, что Риальто - самый первый и самый древний мост через канал. Она напирает на то, что это самый известный мост Венеции и один из символов города. И построен он в самой узкой части Гранд-канала. Но днём скорее занимает бурная и рыбная жизнь рынка Риальто, а ночью рынка нет, но зато всё пространство у арок заставлено столиками, которые ожидают своих посетителей:
Вообще Риальто - это не только мост или рынок, или даже церковь, а целый квартал Венеции, расположенный между Сан-Поло и Сан-Марко, здесь средостенье торговой жизни Венеции - бывшей столицы целой Республики... ах, давно это, конечно, было...
Во времена расцвета Венецианской республики, когда Светлейшая контролировала морскую торговлю между Востоком и Западом, именно здесь, в Риальто, шла бойкая торговля золотом, пряностями, шелками, красками и тканями.
Здесь размещались небольшие рыночки, мрачные склады, шикраные магазины, конторы солидных банков и страховых агентств, а также гвардия ди финанса - налоговая служба Венеции. Для нас это сейчас дико, но тогда, конечно, нормально: скотобойня города также располагалась в Риальто. Здесь же располагался дворец - немецкое подворье, которое итальянцы называют Фондако деи Тедески... сейчас там, разумеется, Торговый Центр, но... чего только не повидали эти стены!
Интересный факт: в 1603—1604 годах здесь жил сам Иван Болотников. Помните? Тот самый Лжедмитрий II? Ещё до всех этих Смутных времён, Иван попал в плен к татарам, затем был продан в рабство туркам, где ему пришлось быть гребцом на галере. То есть поболтался он по белу свету... Тогда Болотникова освободили немецкие корабли, захватившие корабль турков. Болотников был привезён в Венецию и прожил год на немецком торговом подворье - том самом Фондако-деи-Тедески. Болотников выучил немецкий язык. Говорят, что поэтому в его повстанческом войске охотно служили немцы, но, впрочем, это не точно...
К сожалению, большая часть застройки Риальто была уничтожена во время пожара в 1514 году, а единственным, что уцелело - было здание церкви Сан-Джакомо. Это церковь с огромным циферблатом часов на фасаде.
Со стороны его довольно трудно снять - весь район довольно тесный, и вечные толпы людей вокруг... сама церковь очень скромна внутри, но ощущается невольный трепет, т.к. это самый старый храм Венеции, и я так увлеклась этими ощущениями, что забыла тогда сделать фото, но хорошо, что есть Интернет (всё уже до меня сфотографировали тысячи раз):
Согласитесь, фото из Интернета всегда лучше, чем мои, снятые впопыхах и ещё на ту мыльницу, которая давала незабываемый зернистый оттиск, который словно переносит нас в начало нулевых и цифровой эпохи в частности. Другое дело, что мои фото не статичны, а мимолётны - всё это просто кадры той жизни, которая ушла и больше не повторится, в них нет статичности, но есть зыбкость, ненадёжность, а порой и неожиданные встречи:
- За каждой вещью в мире
Нам слаще гнаться, чем иметь её, -
тут надо упомянуть "Венецианского купца" Уильяма нашего Шекспира, который, конечно, не мог обойтись без упоминания Риальто...
Поэтесса викторианской эпохи Элизабет Брауниг в «Португальских сонетах» пишет о Риальто: «Душа Риальто — это торговля…», и нельзя с ней не согласиться:
Да, кому ещё интересны заметки об Италии и о Венеции в частности, то они собраны здесь:
Ну, а напоследок будет Риальто угасающий, мы отплываем домой:
И хорошие стихи, которые, я уверена, пройдут проверку временем:
...всюду ей почёт, всюду она, праздничная, течёт,
восхищенных зевак она тысячами влечёт,
утверждая блеск, что был у нее украден.
объедая сваи, кирпич и камень, и всякий гвоздь,
она держит в руке венецию будто гроздь
золотых виноградин
и дома стоят вдоль канала в одну черту,
как неровные зубы в щербатом рту
старого пропойцы, а мы, как слово веселой брани,
проплываем вдоль оголенной десны, щеки,
молодые жадные самозванцы, временщики,
объективом к открытой ране
вся эта подробная прелесть, к которой глаз не привык,
вся эта старинная нежность, парализующая живых,
вся безмятежность тихая сан-микеле -
лишь о том, что ты не закончишься сразу весь,
что тебя по чуть-чуть убывает сейчас и здесь,
как и мостовой, и вообще истории, еле-еле.
приезжай весной, бери карандаш с мягким грифелем и тетрадь
и садись на набережной пить кофе и умирать,
слушать, как внутри потолочные балки трещат, ветшая,
распадаться на битый мрамор, труху и мел,
наблюдать, как вода отнимает ласково, что имел:
изумрудная, слабая, небольшая.
Вера Полозкова