Вечером, скрывшись в палатке от посторонних глаз, Дарина позвала Марка.
У него всегда находились для неё утешительные, умные слова. Она надеялась, что и в этот раз найдутся.
– Я сегодня такую глупость совершила, – сокрушённо призналась она, когда Марк поинтересовался, как прошёл её день.
– Выкладывай, – велел он и, выслушав, ни секунды не раздумывая над ответом, сказал: – Значит, ты не могла поступить иначе. Это сейчас тебе кажется, что могла, но на самом деле – нет. Всё случилось так, как нужно.
– Кому, зачем это может быть нужно? – простонала Дарина.
Отдав Яромиру сказку, она всё равно что обнажилась перед ним, даже больше, чем обнажилась, – и дрожала теперь от мучительного ожидания и стыда. Ей это совершенно не было нужно! И ему вряд ли нужно это её обнажение. Если только ради того, чтобы потешить самолюбие. Очередная поклонница, очередное пополнение в копилке покорённых сердец…
– Знаешь, я тут встретил ещё одного из наших, – сообщил Марк. – Мальчишку лет пятнадцати. Он мне рассказал, что знает тебя. Ты подарила ему сказку. Вернее, обменяла на свистульку. Помнишь его?
– А-а, помню. – У Дарины перед глазами промелькнуло воспоминание: диковатый, худой, узколицый мальчик на ярмарке, в котором она уловила сходство с собой.
Его ивовая свистулька до сих пор болталась у неё на дне рюкзака, только напоминала почему-то не о своём изготовителе, а о старике, купившем в тот день беловик и изорвавшем его на курительные трубочки.
– Так вот, он говорит, что твоя сказка потрясла его, – продолжал Марк. – Буквально перетряхнула. Говорит, что мозги подпрыгнули и по-новому встали… Может быть, и Стражника перетряхнёт? Наверняка перетряхнёт, я уверен!
– Прочитает сказку и сразу полюбит? – неверяще усмехнулась Дарина, и тут же, ещё прежде чем Марк ответил, поняла: он о другом! Он о том, что, возможно, её сказка даст Яромиру что-то важное!
Она вспомнила, что раньше, пока Старейшина не запутал её, писала сказки именно для того, чтобы они пробуждали важное в человеческих душах. Это и было её предназначением, её истинным служением людям!
Важное всегда трудно, а зачастую – больно, поэтому путники неохотно принимали такое служение. Но иногда всё же принимали! И было бы очень неправильно, просто непростительно с её стороны не сделать самое большее и лучшее, что она могла, для человека, которого так сильно любила.
Теперь это сделано. Случайно, импульсивно, но сделано.
Марк прав. Всё получилось так, как нужно.
Наутро, однако, и слова Марка, и собственные мысли показались Дарине не больше, чем успокоительным обманом, усыпившим до рассвета её мучения. «Служение», «пробуждать важное в душах» – за пафосом этих вчерашних слов, как ядрышко внутри ореховой скорлупы, скрывалось признание в любви. И это было ужасно.
Представляя, каким тягостным будет начинающийся день, Дарина вздохнула поглубже, будто не воздуха глотнула, а сил, и вылезла из палатки. Трепеща от страха столкнуться с Яромиром, сквозь привычное общинное кипение она пробралась к реке.
Мягкая шелковистая речная вода устремилась в протянутые ладошки и приятно освежила лицо.
«Жаль, что нельзя вынуть и омыть водой душу и сердце», – подумалось Дарине тоскливо.
Она специально выбрала место подальше от людей и была уверена, что никто не захочет составить ей компанию – сроду такого не было. Однако, когда она опустила в воду фляжку и та довольно забулькала, за спиной послышались шаги.
«Яромир!» – пронзила Дарину лихорадочная мысль, перебившая другую, нерасторопную, о том, что шаги не тяжёлые, а значит, не мужские.
Сказочница испуганно обернулась и увидела… рыжеволосую Линду. Яркая, крепкая, самоуверенная Линда нависла над сидевшей на корточках Дариной, и ту вдруг охватила какая-то детская робость, будто она ребёнок и её пришла за что-то ругать Наставница.
Злясь на себя за своё глупое смятение, Дарина поднялась на ноги. Ничего не изменилось. Линда по-прежнему смотрела на неё сверху вниз, в глазах у неё колюче искрилась насмешка.
– Что это за любовную сказочку ты подсунула Яромиру? – фыркнула она. – Была бы ещё сказка нормальная, а то чушь полнейшая!
Дарина ощутила толчок в грудь и расходящееся от удара жжение, словно Линда не произнесла эти слова, а ударила ими.
Дыхание перехватило, звуки застряли в горле. Но Линда и не хотела ничего услышать. Метнув ещё одну усмешку и убедившись, что попала в цель, она развернулась и с достоинством понесла свои шикарные рыжие волосы прочь.
Первым желанием Дарины было бежать. Бежать вдоль реки так долго, насколько хватит сил, а потом, спрятавшись в высокой траве, дождаться, пока община не снимется с места и не уйдёт. И пусть ушедшие путники говорят о ней, что хотят, пусть смеются, сколько хотят, она этого уже не услышит. Она будет свободна.
Но, конечно же, Дарина никуда не побежала. Её остановило соображение, что, убежав сейчас, она останется совсем без вещей: без крыши над головой, без огнива, без копалки для яблок и орехов, без бумаги. Не стоит надеяться, что на её брошенное имущество никто не обратит внимание. Обратят. Либо подхватят нищие старики, а после разделят между собой, либо подберут стражники.
Дарина вернулась к своей палатке. Со вчерашнего вечера у неё были припасены два печёных яблока – хватит на завтрак. Огонь она решила не разводить – ей было достаточно того костра, что пылал внутри.
Это был небывалый костёр: обида, любовь, ненависть к Яромиру и злость на саму себя плавились нём, шипели, трещали, стреляли раскалёнными брызгами…
«Дотянула! – ругала себя Дарина. – Надо было давно уже уйти, ещё тогда, когда первый раз возникла такая мысль! И не было бы сейчас этой боли и этого позора!.. Никаких сомнений больше! Никаких… – тут она вспомнила, что у неё остался один нерешённый вопрос, касающийся Старейшины, и яростно перечеркнула его: – Никаких ожиданий! Никаких Благовестников!»
Только она сказала себе это, как община заволновалась и над головами путников восторженно заколыхалось:
– Благовестники! Благовестники идут!
Продолжение здесь: Благовестники