Словно наказывая себя, я нащупываю ключ над дверью, открываю замок – и захожу в комнату, которая должна была стать детской. Кроватка так до конца и не собрана, потому что Надя считала это плохой приметой. Суеверия не спасли нашего ребенка. А после… жена запретила что-либо трогать здесь, будто дочь все еще жива и обязательно вернется.
Не знаю, зачем, но исполняю ее волю до сих пор, а сам не верю в чудо.
Психологи в один голос рекомендовали избавиться от всего, что могло напоминать Наде о дочке. Твердили, будто так она быстрее смирится с потерей и придет в себя. Однако детская оставалась нашим маленьким секретом. Рука не поднималась выбросить все вещи. И не только потому что я опасался реакции жены – я и сам не хотел прощаться. Не был готов.
Видимо, зря…
- Довольно, Богданов, соберись! – приказываю сам себе и щелкаю пальцами перед лицом, чтобы очнуться.
Закрываю запретную комнату, которая делает меня слабым и уязвимым, хватаю сумку, складываю в нее сменную одежду, некоторые личные вещи. Со стороны выглядит так, будто я собрался на отдых. Однако реабилитационный центр курортом назвать сложно. Именно поэтому я не хочу надолго отлучаться от Нади.
предыдущая глава
Обойдя дом, задерживаюсь на кухне, чтобы выбросить старые продукты и вынести мусор. Бросаю взгляд на обеденный стол, за которым мы раньше часто сидели с Надей. Сейчас кажется, что это было в какой-то другой, параллельной реальности, а может, и вовсе в моих фантазиях.
Интересно, она вернется когда-нибудь? Будет ли звучать в нашем особняке топот детских ножек? Как мы мечтали…
Прислушиваюсь… И у меня возникает стойкое ощущение, что я медленно схожу с ума. Потому что из холла отчетливо доносятся дробные, неуверенные шажки и лепет ребенка.
Сердце сжимается и неприятно ноет, но я заставляю его успокоиться. Всему должно быть логическое объяснение. Именно за этим я выхожу из кухни – и спотыкаюсь взглядом о маленькую девочку, которая пытается вырвать ручку из заботливой хватки бабушки и топчется на месте, заваливаясь из стороны в сторону, как неваляшка.
- Добрый день, Назар, я стучала, однако дверь вдруг сама открылась, - едва заметив меня, отзывается женщина. - На улице такой ливень, что я решила завести Ангелу в дом, раз уж не заперто.
- Да, конечно, - рассеянно киваю, не сводя глаз с девочки. – Честно говоря, забыл про вас. Из головы напрочь вылетело расписание. Простите, Евгения Климовна. Чудо, что застали меня дома.
- Сама виновата. Надо было позвонить и уточнить, будет ли прием, - вздыхает, понурив плечи. – Мы такси отпустили. Можно подождем следующую машину здесь? Прошу прощения, что отвлекаем…
Пока бабушка оправдывается, девчушка все-таки умудряется освободить ладошку и совершает рывок ко мне. Передвигает ножки, путаясь в них, но не падая. Евгения Климовна испуганно наклоняется, чтобы поймать ее, однако я останавливаю ее взмахом руки.
- Подождите. Не мешайте ей, - приседаю на корточки и жестом подзываю к себе малышку. – Иди ко мне, Ангелина. Смелее... Умничка.
Похваливаю ее, а сам наблюдаю за движениями, контролирую каждый шаткий шаг. Для двух лет девочка ходит плохо, если сравнивать с другими детьми ее возраста, но по сравнению с самой собой она сделала грандиозный скачок вперед, что не может не радовать. Тепло улыбаюсь ей, выставляя руки, а она спешит скорее ко мне, посмеиваясь довольно.
- Мы не будем пропускать занятие, - тихо сообщаю Евгении Климовне, а сам полностью концентрируюсь на ребенке.
Ангелине ставят задержку физического развития. Бабушка списывает это на родовую травму, однако в подробности не вдается, так что мне приходится работать с минимальными вводными. Я прошу лишь об одном: не спешить с диагнозом. Приговор можно вынести в любой момент, а стереть клеймо уже сложнее. Тем более, за полгода мы достигли заметных результатов. Если бы они обратились ко мне чуть раньше, Ангелина сейчас бы уже бегала наравне с остальными детьми.
Пока что она без посторонней помощи преодолевает всю гостиную – и, расслабившись рядом со мной, счастливо падает в мои объятия. Прижимается ко мне всем хрупким, слабым тельцем, поднимает наивный взгляд карих глаз и простодушно выпаливает то, от чего в груди лопается натянутая струна.
- Па-а, - разносится по дому, окончательно добивая меня, как финальный аккорд странных, тяжелых суток.
В день развода мы и не подозревали, что через год встретимся вновь. Теперь она молодая мать-одиночка, попавшая в аварию. Я ее врач. У нас не осталось ничего общего, кроме… ее ребенка, похожего на меня.
"Бывший папа. Любовь не лечится"
Эмоциональные истории любви. Вероника Лесневская
