Следующий день пробежал в следственных изысках. Сыщики сломали голову, не скучая над городской картой. Вычерчивали предполагаемые маршруты и учреждения, откуда они могли, с их точки зрения, выходить. Получалась голая теория. А на практике же – ну, не мог там работать эксгибиционист! Уж слишком серьёзные заведения были. Одно ателье чего стоило! Там обшивалось полгорода, если не весь.
К концу рабочего дня храбрая троица переутомилась. Три часа заслуженного отдыха, после семейных хлопот, пошли на пользу.
Ровно в полночь модные дамочки вошли в турбулентную зону. Сегодня решили идти вместе. Несмотря на благоприятные обстоятельства, не надеялись на везение.
А этот придурок выпорхнул из сирени, прямо на дорожку, перед всеми тремя. Видно, почувствовал обалденный адреналин, в тройной дозировке. И весь был в том же, как сообщала гражданка Захарова.
– Барышни, моё вам почтение! – неузнаваемо выпалил сексуальный маньяк и распахнулся.
Майор Карпов сработал мгновенно. Две его боевые подружки немного подрастерялись. Скорее всего, окончательно вжились в слишком слабый образ. Да и коллективизм неплохо сказался, когда самому уважаемому человеку благородно отдают почётное право в очередной раз доказать, за что он так уважаем.
Валерий Викторович не застегнул шубу аж до половины. Это было совсем не заметно. Так внезапно нанесённый профессиональный удар ногой оказывался гораздо свободнее и, следовательно, сильнее. Он пришёлся с громким голосовым сопровождением – «Кья!» – крепкому волосатому преступнику в мускулистый живот. К здоровью того, валенком. Но даже и от этого его молниеносно повалило спиной на снег, кверху своим скукоженным хозяйством. Эксгибиционист был пойман, обездвижен и закольцован в наручники. Настало интригующее время шокирующего разоблачения.
– Нуте-с, поглядим, кто там, под чулочком! – доставая из глубокого кармана длинный фонарь, важно предупредил торжествующий каратист, с которым лучше было никогда и нигде не пересекаться: ведь с первого раза насмерть зашибёт, – и сдёрнул нарочный камуфляжик.
В сугробе бабьим голосом ревела косорылая швея, умоляя о пощаде, за модные тулупы и полушубки, для всей милиции, для всей страны.
Трёх модниц вмиг взяла оторопь. Уж на кого никто из них не мог подумать, так это на знаменитого Костю. Что же всё-таки им руководило?..
Галина Александровна, запамятовав, в свидетельских показаниях упустила это весьма устаревшее для современного общества приветствие – «Барышня, моё вам почтение!», – которое и не обратило совершенно никакого внимания на старлея Еговцева, – а ведь у него была уникальная возможность – уже наперёд знать, кто скрывается под чулочной маской. Вся милиция знала другое, тоже необычное, приветственное громогласное высказывание – «Да здравствует майор!», – равносильно распространяющееся как на мужчин, так и на женщин.
Костян Епанчинцев родился и вырос в другом городе, полусиротой, – как он сам плаксиво рассказывал трём милиционерам, уже в отделе, на крайне беспристрастном допросе, – без отца, рядом с грозной матерью-садисткой, всю жизнь отдавшей швейному делу, которое он и блестяще перенял, благодаря исключительному таланту, передавшемуся по наследству в наивысшей степени. Ой, что только она с ним ни делала! Чтобы воспитать в нём своего рода гения, страшная женщина издевалась над сыном, избивая его и заставляя дефилировать перед ней обнажённым, с воспалёнными от истязаний взрослеющими гениталиями. Не выдержав позорного унижения, вечно целомудренный юноша-девятиклассник выкрикнул в небеса: «Избавьте меня от неё!», за что безгранично благодарен, считая внезапную остановку жестокого материнского сердца вмешательством высших сил. Причина всех бед умерла, а извращённая привычка осталась. И ничего с этим бедный мальчик-красавчик не смог поделать, тем более с серьёзно деформированным детородным отростком, пригодным только напоказ, как живой и редкий экспонат кунсткамеры, собственно, из-за чего и комиссовали по медицински-этическим соображениям его патологически больного обладателя. В каждой модной женщине, – а садистка внешне себя отлично блюла, – подсознательно он видел свою мать. Здесь действовали таинственные законы психологии и психиатрии, необъяснимые, непостижимые, непознанные, опасные своей «тихой» коварностью. А непоправимо пострадать природной красотой извращенцу пришлось поделом. Его первая жертва, Аллочка-проститутка, ничего не подозревая, купилась на искусно скроённую дешёвую роскошь, желая полностью завладеть гениальным мастером. Когда дело зашло слишком далеко, Кость, – так всегда получалось у девушки, – продефилировал перед её выпученными глазами, объяснив, что у него с ней никогда и ничего в этом смысле не получится. Естественно, реакция приобрела характер полной непредсказуемости. Обиженная зрительница пожаловалась брату-мордовороту и своему сутенёру, а тот, недолго думая и живя по понятиям, свернул портному нижнюю челюсть вправо и перочинным ножом раскроил обе его щеки, создав из эксгибициониста ещё одного вечно улыбающегося Гуинплена, которому, после долгого лечения, всё равно, во избежание дальнейшего преследования, пришлось безвозвратно уехать и, к несчастью, снова продолжить свой маниакальный путь в психиатрическую бездну.
Косорылую швею, проживающую неподалёку, в грубом мужском обличье, не беря во внимание её бесценный талант, справедливо осудили, да и сам осуждённый, Константин Епанчинцев, этому был несказанно рад, говоря по этому поводу вслух: «Хоть избавили от наказания». Слушания проходили в особом режиме. Уголовное дело опасного эксгибициониста не придали широкой народной огласке. После вынесения сурового приговора отбывающего длительный срок отправили под конвоем в особенную тюрьму – психиатрическую клинику, где, с момента его поступления, сразу же приступили к его интенсивному экспериментальному лечению, где ему вменили в святую обязанность обшивать всю больницу, всю страну.
Майор Карпов, капитан Хлопотов и старший лейтенант Еговцев больше в модных зимних женщин не переодевались, ни в каких не переодевались. А вот другие – да. Чтобы поймать на месте преступления на живца. Чтобы избавить человечество раз и навсегда хотя бы ещё от одного извращенца. Безапелляционно. Не поддаваясь его чудесному гипнотическому гению в самых разных сферах и областях. Чтобы изолированно содержать в нервно угнетённом состоянии в режимных стационарах для неизлечимых душевнобольных. Чтобы контролировать всегда, до последнего удара преступного сердца.