«Вот ваша газета недавно писала про девушку-учительницу, которую травил класс. Про ученический буллинг. Возмутительно, конечно. А вы знаете, ведь существует и учительский буллинг. Это когда учитель намечает жертву и вцепляется мёртвой хваткой. Причём жертвой становится самый слабый и безответный ученик — сильного попробуй тронь... Мы живём в одном городе».
Такое письмо я получила В Контакте.
***
Договорились встретиться — есть у нас уютное кафе в торговом центре "Пассаж", с огромным французским окном — вернее, со стеклянной стеной. Сидишь, попиваешь кофеёк, а перед тобой расстилается снежная площадь, торопятся людские фигурки, бегут автобусы.
Собеседнице оказалось лет под семьдесят. Она пришла в лыжном костюме, свежая, румяная, от неё вкусно пахло снегом. Наверняка, как многие её сверстницы, смотрит передачи Мясниковых-Малышевых и следит за своим здоровьем. Лыжи и лыжные палки, с разрешения официантки, поставила в уголок — под них натекла лужица.
- Я знаю такую историю. Она случилась в нашем городе в нашем классе, правда, давно, в пятидесятые. И оттого окрашена в более зловещие оттенки. Это было то самое время, когда учитель был Царь и Бог, и класс обожал учительниц и действительно не мог понять, зачем они ходят в туалет и как могут есть обычные котлеты с булочками?!
Мы были дружны, собирались после школы, носились по району как стайка воробьёв — такие же горластые, голодные, взъерошенные, в серой старой одежонке.
Дел было невпроворот: успеть поиграть между сарайками и поленницами в прятки, сбегать посмотреть на репрессированных немцев. Они строили район жилых двух- и трёхэтажек. Да каких: крепоньких, нарядных, оштукатуренных в весёлые жёлтые, голубые, розовые и зелёные цвета. вот ведь в плену были, а строили добротно, как для себя.
Матери и бабушки давали нам хлеб, овощи с огорода и бутылки молока:
- Суньте там им. Тоже ведь люди. Только бутылки назад принесите.
Охрана смотрела на это подкармливание сквозь пальцы.
Ещё нужно было успеть к пивнушке, где разыгрывались жизненные, семейные драмы. Безрукие, хромые инвалиды на костылях, а то и на тележках, чокались стаканами, растягивали гармони, вспоминали минувшие дни, угощали нас карамельками.
Когда темнело, их разводили или, взвалив на закорки, растаскивали по домам жёны. Кто плакал, кто ругался и награждал мужей тычками, кому-то самим попадало от буйных супругов. Но они были счастливы: ведь большинству женщин некого было вот так тащить, а в комодах лежали лиловые, расплывшиеся от слёз похоронки.
***
Так вот, о школе. Я считалась сильной ученицей. У нас была благополучная, крепкая полная семья, избежавшая ужасов войны. У отца была бронь, мама работала в столовой. В один день моя жизнь — не только школьная, а вообще жизнь — чудесным образом преобразилась.
К нам в класс вошла — нет, впорхнула, влетела — Она.
Учительница русского и литературы, и наш новый классный руководитель.
Все преподавательницы тогда одевались одинаково: в унылые, точно припорошённые пылью серые, чёрные, коричневые костюмы. Полуседые пучки на головах одинаково забраны под костяные гребни.
А эта девушка была как нездешний цветок среди жухлой травы. И имя носила цветочное: Маргарита. В подтверждение имени, головка у неё была пышная, махровая, слишком ярко- рыжая для натурального цвета.
Запах трофейных (а каких ещё тогда?) духов облаком накрыл класс до последней парты — я даже не могу подобрать эпитет к тому запаху!
Маргарита была высокая и тонкая, тянулась вверх как стебелёк. На ней была кружевная блузка, жакет в обтяжку, довольно короткая узкая юбочка и туфли на высоких каблуках! И голые, очень розовые и гладкие длинные ножки — мы ахнули. Это были невиданные в то время прозрачные чулки.
Я не знаю, наверно, ей пришлось выдержать баталии в директорском кабинете по поводу чулок, и длины и ужины юбки, и прозрачности блузки, и кудрявости волос.
Но, видимо, кто-то большой за ней стоял. Против этого большого директор, завучи и весь педсовет были бессильны.
***
Я как примерная ученица сидела за первой партой. И могла лицезреть её в полутора метрах от себя, и видеть нежность её розовой кожи, и погружаться в аромат чужестранных духов.
Однажды я забыла дома ручку — она дала свою. Я нюхала её весь урок, а потом не мыла руки неделю и нюхала пальцы.
Она сразу выделила меня среди прочих учеников. Я первой принесла ей тетрадку со своими стихами. О чём? О выдуманной несчастной, роковой любви, конечно — о чём ещё может писать шестиклассница?!
Какая гиблая ночь!
Ну чем мне тебе помочь?
Под мёрзлым пластом земли
Не слышишь моей любви.
Возьми тепло моих рук,
Единственный мёртвый друг.
Какие мученья вокруг,
Какой заколдованный круг.
А кому мне было показывать свои стихи? Не другим же учительницам, одетым в заскорузлые, перешитые из мужских серо-коричневые пиджаки.
Они бы забили тревогу, вызвали родителей, объявили пионерское собрание. Заклеймили бы меня:«Какое упадничество, какое декадентство, какой чуждый дух! Где в стихах советская Родина, берёзки и трактора, где передовики производства и пионерская дружба? Где счастливое детство и товарищ Сталин, наконец?!»
Да меня бы распяли в актовом зале под портретами русских классиков - хотя нет, нельзя поганить актовый зал. В туалете над унитазами мне, прокажённой, было бы место.
Маргарита села со мной рядом за парту, введя в полуобморочное состояние своими духами. И, водя чистым розовым пальчиком по страницам, разобрала стихотворение и его недостатки. И сказала, чтобы я не бросала стихотворчества.
***
А на осеннем балу мне дали собственный номер, и я читала задыхаясь от волнения, перед старшеклассниками:
Нежные белые руки
Треплют за холку коня.
«Эй вы, ленивые слуги,
В путь проводите меня!
Туже стяните подпруги.
Женское платье - сжечь!»
Тонкие нежные руки
В ножны задвинули меч.
Шлем на кудрях золотистых,
Плечи закованы в бронь.
Глазом косит кровянистым,
Топчется взмыленный конь.
Маленький доблестный рыцарь
С ясной лазурью в глазах
Годы и месяцы мчится.
Конь уж едва на ногах
Держится в бешеной скачке.
Но, словно дал он зарок,
Крепче сжимает уздечку
Маленький храбрый седок…
И директор, сощурив слепые за толстыми стёклами глаза, не спросила:
- Куда это, интересно, мчится всадник у Крошевой (моя тогдашняя фамилия)? Уж явно не в сторону светлого будущего и коммунизма на всей планете.
Не знаю, как Маргарите сошло с рук это самоуправство. Может, осенний бал — не такое уж официальное, патриотическое мероприятие. А может, потому, что Сталин умер уже как полгода.
Не слушайте, кто сейчас про него говорит. Это очень неоднозначная личность. Говорят: слабым людям нужна сильная рука. Может быть. Тогда плакал весь город. Полдня волчьи ревел заводской гудок, рвал сердце.
В школе собрали линейку. Не стесняясь, утирали слёзы мужскими клетчатыми носовыми платками директор, завучи и учителя. Хлюпали носами девочки в классе. Мальчишки ходили с красными носами. Дома плакали мои мама и папа, рыдали калеки у пивнушки.
***
Но дальше про Маргариту. О, с каким восторгом я вприпрыжку неслась в школу! Каждый день для меня был Счастье. Счастье видеть Её.
Заглядывала в учительскую раздевалку и ликовала, видя милое, милое персиковое расклешенное пальто.
Но не было меня несчастней и безутешнее, если то пальто отсутствовало. В душе тотчас образовывалась тоска и вселенская пустота.
Это была идеальная, чистая любовь — обожание ученицей Учительницы, девчонкой - Прекрасной Дамы.
У нас тогда уже ввели совместное обучение. В классе среди года появился мальчик из бедной семьи. Одет во всё старенькое, грубо штопанное, мятое.
Почти все семьи были бедные, но его бедность была вопиющей. И она плохо пахла.
А вы не знали, что бедность имеет запах? Печного дыма, плохо постиранных детских пелёнок, чего-то спёртого, нечистого. Его мама мыла полы в конторе, а папа кричал песни у пивнушки.
Но Малинин — такая фамилия была у новенького — был принят в наш кружок, играл с нами на равных и мы как-то не замечали ни протёртых локтей, ни запаха. Мы тогда все были равны.
Пока Маргарита однажды не присела рядом с ним, объясняя что-то из учебника. Вдруг она замолчала и насторожилась, и стала как бы в растерянности оглядываться вокруг себя.
- Чем это так пахнет? - подозрительно сказала она, раздувая ноздри и шевеля своим хорошеньким носиком. - Ребята, вы чувствуете?
Встала и отошла подальше, и даже демонстративно, брезгливо принялась выворачивать локти и нюхать обшлага жакета.
Если бы Малинин имел возможность скукожиться, съёжиться в комочек, в точечку, стать невидимкой, исчезнуть — он бы немедля это сделал. От прилившей крови он не просто покраснел — он почернел. И незаметно утёр кулаком глаза.
На следующем уроке Маргарита сказала девочке, сидящей с Малининым:
- У нас есть свободное место у окна. Пересядь, пожалуйста.
И пожала красивыми, модными высокими буфами жакета:
- Не понимаю, как ты так долго терпела этот хлев. Ну, а вам, товарищи, - звонко обратилась она к ребятам, сидящим за соседними партами, - ничем помочь не могу, извините! Дышите этими миазмами, - и грациозно развела руками. Она была артистка.
Маргарита как бы плотоядно наметила жертву, и с этого дня неприязнь, а лучше сказать, ненависть начала разрастаться в ней в геометрической прогрессии.
Сейчас я могу спокойно анализировать: то чувство было необъяснимо и оттого раздражало (бесило) Маргариту ещё больше. Помните толстовское: «Мы любим людей за то добро, что им сделали, и ненавидим за зло, которое им причинили».
***
В другой раз она рассказала в классе, что Малинин сейчас рассмешил всю учительскую. Сначала учительницу зоологии, а уж потом та поведала о случившемся коллегам. Малинин в домашней работе пропустил одну букву в слове «паукообразный». Получилось «пукообразный».
И Маргарита несколько раз с удовольствием повторила:
- Пукообразный, подумать только. Ну-с, пукообразный Малинин, прошу к доске! - и, запрокинув прелестную кудрявую головку, заразительно, мило расхохоталась, вытирая платочком глаза.
Платок был не мужской клетчатый, а надушенный, полупрозрачный, белейший. Дунь на него, он бы полетел как пух от уст Эола.
А я бы первая сломя голову бросилась ловить, потому что даже в её платок была влюблена. И весь класс был влюблён и подобострастно, с готовностью смеялся над Малининым.
***
Однажды она положила на стол стопку сочинений. Даже сейчас помню, тема была: «Какое доброе дело я сделал». Одну тетрадь отложила в сторону «на сладкое», торжествующе и таинственно улыбаясь.
- Друзья, давайте послушаем, чем нас в очередной раз порадовал пукообразный Малинин.
И снова по классу пробежал смешок: все любили и восхищались артистичной Маргаритой, и подхалимски подыгрывали ей. Ведь не будет же учитель просто так издеваться над учеником, за этим явно что-то стоит. Вокруг бедного Малинина давно образовался вакуум.
«Я увидел, что наша кошка поймала птичку, - нарочито безучастно начала читать она малининское сочинение. - Я отобрал птичку у кошки. У неё была расцарапана грудка и шла кровь. Я смазал рану ядом…» ЯДОМ, ребята, вы слышали?!
Она близко подошла, нагнулась над помертвевшим Малининым. Вдруг улыбочка исчезла с её лица, и она вся покраснела от гнева.
Голос её упал до шёпота, но лучше бы она кричала — её шёпот, почти шипение, был ужасен:
- Долго ты ещё будешь издеваться надо мной, гадкий мальчишка?! Это ты нарочно, да?! Нарочно!
Я думала, она исхлещет Малинина свёрнутой в трубочкой тетрадью. Но Маргарита медленно и с наслаждением, со вкусом порвала страницы в мелкую крошку и осыпала клочками его низко склонённую вихрастую голову.
В моей душе впервые будто кто-то дёрнул ниточку. Дело в том, что лучшим и любимым ученицам Маргарита милостиво разрешала после уроков проверять работы «начерно». Простым карандашом подчёркивать ошибки.
Мне попалась малининская, пахнущая дымом, хлебом и бедностью тетрадь. Могу поклясться, там было написано: «Я смазал ранку ЙОДОМ».
Писал Малинин неровно, как все мальчишки, и закорючка над «И» наехала на буквы, слившись в одно целое. Но прекрасно было видно, что это не «Я», а «Й"! И КРАТКОЕ!
Но я увидела тогда, после уроков, как Маргарита с яростью, до дыр, терзает малининское сочинение пером с красными чернилами. Что-то размашисто написала в конце, чуть не сломав перо, и захлопнула тетрадь.
***
Апогеем травли стал день, когда мы начали проходить Гоголя, «Мёртвые души».
- Знаешь, кто ты, Малинин? Кувшинное рыло, и нет у тебя отныне другого имени! Слышите, ребята? Вот перед вами сидит идеальное Кувшинное Рыло, каким его выписал знаменитый классик! Тупая, пустая ушастая посудина!
Малинину не приходило в голову жаловаться дома. Да если бы и пожаловался, что бы могла сделать уборщица и пьяница отец против всемогущей учительницы? Которая, напоминаю, в те годы была царь и бог, и высший суд. И этот суд постановил переименовать Малинина в вечное «Кувшинное рыло».
Я не знаю, как он не покончил с собой в этом неравном, не объявленном поединке. Хотя это не был поединок.
Ведь поединок подразумевает честную схватку равных противников, а здесь он даже слова пикнуть не смел в свою защиту. Это было избиение младенцев.
Он и чувствовал себя тем Кувшинным рылом, пукообразным, вонючим ничтожеством, нищетой, хуже всех. Ведь не может просто так, ни с того ни с сего, возненавидеть его умная красивая учительница, в которую влюблён весь класс, вся школа.
Ясно, что для растущего человека подобное не могло пройти бесследно. Когда в человеке целенаправленно, педантично, злорадно, хладнокровно растаптывалось, ломалось, давилось человеческое. Пользуясь своим авторитетом, могуществом, светлым и недосягаемым званием Учителя.
***
А я… Что я.
Моё обожание к Маргарите ничуть не угасло. Более того, в первое время я испытывала гордость и избранность на фоне Малинина: меня-то любят, выделяют, называют талантливой и яркой.
Маргарита уговорила меня поступить в пединститут и «только на филологический!». Так и случилось.
Мы работали с ней в одной школе и - представьте себе — подружились уже как равные. Поверяли друг другу женские тайны, беседовали о прекрасном, ходили в музеи и концерты, в походы и в рестораны… Ездили по стране, в горы, на море, были в Израиле два раза.
И нам никогда не было скучно, напротив, интерес друг к другу только разгорался. Она была действительно неординарный, талантливый человек.
И до сих пор в свои 87 лет остаётся истинной женщиной, статной красавицей.
***
...Нетронутый кофе остыл, воздушные пирожные подсохли в блюдцах. За стеклянной стеной стемнело, зажглись фонари. Среди прохожих появилось больше молодёжи: идут из пединститута.
Моя собеседница размышляет вслух:
- Учитель сошёл с пьедестала. Хорошо это или плохо?.. А вспомнила-то я Кувшинное рыло только после статьи в вашей газете. Ну и в связи с новостями из интернета: что травят учителей, что кому-то очень выгодно уронить авторитет педагогов и разрушить остатки знаменитой советской школы, и внести окончательный хаос в воспитание подрастающего поколения...
Мы до сих пор встречаемся с Маргаритой каждую неделю, пьём чай с диетическими тортиками, - продолжает собеседница. -
Я её спрашиваю: " Маргарита, а помните Малинина, мальчика, который учился вместе со мной? Вы его ещё называли «Кувшинным рылом»?
- А? Какая малина, о чём ты? Говори громче, чего ты бормочешь под нос! Я ведь не молоденькая!
У Маргариты отличный слух. Только что мы хихикали, вспоминая молодость, зрелость, и она слышала каждое произнесённое шёпотом слово.
Но едва я произношу «Кувшинное рыло» - она моментально глохнет, сердится, трясёт огненно-рыжей махровой головой (её стрижёт и красит лучшая парикмахерша города, её ученица).
Маргарита ив свои 89 лет осталась той же артисткой, что и была всю жизнь: изменчивой, капризной, всеобщей избалованной, купающейся в любви и поклонения любимицей.
- Говори громче! Ах, как ты глупа! Вот книга, которую ты мне подарила. Бери пример с автора, - она убирает очки-лупы с лежащего на тумбочке, раскрытого на середине методического пособия. - Это теперь моя настольная книга. Читаю и наслаждаюсь: насколько сочный, яркий, доступный язык. Какая наблюдательность, мудрость, понимание в каждом слове. Второй Сухомлинский! А ведь писал, наверно, твой ровесник.
На обложке указана фамилия: Малинин В. С.
Российский психолог, профессор, доктор наук, заведующий кафедрой, автор всемирно известных педагогических трудов. Располагающее лицо, морщинки у глаз, красивые волнистые, седые волосы. Тот самый Малинин - Кувшинное рыло!
А уши у него действительно немножко напоминали ручки кувшина…
Мои рассказы, которые, возможно, вы не читали: