Вперед, за Граалем!
Пятый, последний и незаконченный роман Кретьена[1]: «Персиваль, или Повесть о Граале» (Perceval, ou le Conte du Graal, после 1180 г.), подарил миру самый таинственный артефакт, сущность и происхождение которого до сих пор пытаются постичь миллионы людей, от ученых до тех, кто читает только комиксы.
Персеваль, отпрыск рыцарского рода, жил с матерью в глухом лесу, поскольку она боялась, как бы единственного оставшегося сына не постигла участь братьев, сгинувших в жостах[2] и сражениях. Оттого он вырос темным и некуртуазным. И когда все-таки зов крови вывел его из лесу и привел ко двору Артура, то стал он там посмешищем, грибулем[3]. Но со временем он многому научился и заработал себе место за Круглым столом. Однако годы насмешек сделали его излишне скромным, застенчивым.
Отправившись на подвиги, как и подобает рыцарю, он наткнулся на таинственный замок, где хозяин возлежал посреди залы, с пробитыми насквозь бедрами. Вокруг него совершался странный ритуал: последовательно проносили сломанный меч, окровавленное копье, нестерпимо ярко сияющий кубок, подсвечники и серебряное блюдо. Несмотря на распиравшее его любопытство, Персеваль не осмелился спросить о сути церемонии. Он принял предложение шатлена переночевать в отведенной комнате. Наутро обнаружил, что замок совершенно пуст. По прошествии времени Персеваль выяснил, что спроси он тогда о смысле этого итеративного[4] экстраординарного ритуала, заклятие было бы снято, и рыцарь, а это был король, мигом бы исцелился, в его стране настало б всеобщее благоденствие.
Увечного зовут Король-Рыбак. Помня пристрастие Кретьена к jeu de mots[5], нетрудно вспомнить про созвучие слов «рыбак» и «грешник»: pescheor et pecheor (совр. pêcheur et pécheur). К тому времени s перед ch перестали произносить, и указанные слова различались лишь «качеством» безударной гласной. Кретьен, называя короля Рыбаком, подразумевал Грешника. Эта версия логична, если в ритуал вложены аллюзии на христианские символы — король наказан за грехи.
Сломанный меч видится намеком на Дюрандаль Роланда (а как помним, жесты были всегда выражением христианского духа). Эта мысль посетила, в следующем столетии, автора финального прозаического романа, где умирающий Артур ломает свой Эскалибур. Сцена закольцовывается с этим эпизодом романа Кретьена. Окровавленное копье — напоминание об ударе копьем, нанесенном распятому Христу. Тогда таинственный кубок, Graal ou Greal, несомненно, чаша, в которую собрали кровь Иисуса. Само слово Грааль (или, как указано выше, Греаль, что звучит более французски, и часто встречается в списках) тоже придумал Кретьен. Нигде до «Персеваля» оно не встречается, пусть экзальтированные эпигоны «находят» его чуть ли не в Библии. По мысли некоторых комментаторов, вид Грааля облегчает страдания Короля-Рыбака (или Грешника). Если все это так, то мы получаем сюжет весьма сакральный по духу.
Но можно поискать и в, уже порядком затертых и ныне скупых на открытия, кельтских легендах. Там найдем увечное полубожество Брана, страдающего от неизлечимой раны. Найдем магический сосуд, насыщающий его владельца и лечащий его увечья. Тогда это куртуазная авантюра, которую, после ухода поэта, продолжили его ученики и прозелиты, коих у него было немало. Менассье в 1230 г. закончил одну версию, посвященную Жанне, внучатой племяннице графа Фландрии, заказчика «Персеваля», вторую версию тогда же завершил известный поэт Жерберт де Монтрёй. В обоих вариантах Персеваль вновь находит замок Рыбака, и снимает с него проклятие, тот выздоравливает.
Кретьен де Труа, сколько бы он не зачерпнул из мифопоэтической традиции, дал Бретонскому роману очень много, от канонов жанра и героев, ставших обязательными, до моральных и психологических ориентиров. Его влияние на дальнейшее развитие артурианы колоссально. Стоит отметить еще один немаловажный факт: обратное влияние письменной литературы, основанной на эпосе, на этот самый эпос, когда он впитывает все те изменения, что произошли на письменной стадии. Романы великого Кретьена де Труа были столь знамениты, что «Эрек», «Ивен» и «Персиваль» вернулись в кельтский эпос (валлийские мабиноги), обогатив устную традицию новыми героями, сюжетами и коллизиями.
Но вернемся к Персевалю, чья история, как истории других Кретьеновских героев, получила продолжение. В начале XIII в. этическая сторона рыцарского романа приобрела тенденцию к некоторой сакрализации[6], и символы, начертанные Кретьеном де Труа в своем последнем романе укладывались в нее как нельзя лучше. Первым их использовал в таком ключе Робер де Борон. Он написал, в 1200 г., предысторию Грааля, поэму об Иосифе Аримафейском. Несмотря на то, что этот персонаж взят из апокрифического «Евангелия от Никодима», он мигом прописался, во всех смыслах, в артуровский цикл. У Борона Иосиф, ученик Христа, собрал его кровь в чашу тайной вечери. Иудеи замуровали Иосифа в каменный мешок, но к нему явился Христос и передал ему ту чашу, Грааль, которая питала Иосифа на протяжении многих лет, прежде чем он был освобожден. Иосиф уехал в «Британию» проповедовать христианство, и основал там братство хранителей Грааля. Хранители обязывались быть целомудренными. Последний хранитель впал в сладострастие, за что и был наказан непреходящим увечьем. Здесь слышится отголосок Клюнийских реформ, боровшихся с николаизмом[7]. Целомудренный рыцарь, вроде Персеваля, должен спросить увечного хранителя о причине его страданий. Тогда последний избавится от них, возносясь на небо, а неофит станет оберегать Грааль.
Концепция Грааля, как высшей священной реликвии, стала основой целой ветки артуровского цикла. Центральная идея — поиск этого артефакта, которая сменила (или развила) схему Борона. Но это произошло, в основном, уже в прозаическом романе, пик развития которого пришелся на XIII в., когда Бретонский поэтический роман стал постепенно затухать: столь ярких авторов, Как Кретьен, или хотя бы его ученик Рауль де Удан[8], на сцене не появлялось. Уже слог и ритм того же Борона оставляют желать лучшего. В иных романах нередки элементы пародии на жанр, как в «Фергюсе» Гильома Ле Клерка, где молодой виллан Фергюс роняет в поединках, одного за другим, всех рыцарей Круглого стола.
Феодалы пресытились куртуазным романом, их рыцарский эгоцентризм постепенно ослабевал, вследствие растущей централизации Франции, и связанных с ней перемен. На смену привычным усобицам пришел антагонизм короля и крупных его вассалов, в первую очередь английского короля, который после потери почти всех французских владений стал иноземцем, пусть и говорящим по-французски. Время мелких стычек сменилось первыми серьезными битвами, вроде Бувина и Шато-Гайяра. В бою требовалась не только личная доблесть, но и способность к слаженным действиям, какое-то проявление дисциплины.
Великий король Филипп Август из маленького домена вырастил настоящую силу, с которой считались все, и королевство Франция стала реальностью. Его внук Луи IX мог законодательно запретить междоусобные войны. Вопросы личной чести подчинялись воле сюзерена. В такой обстановке воспевать рыцарский эгоцентризм перестало быть актуальным.
In toto, на фоне «коммунальной революции» и бурного роста городов, наметилось смещение в них культурного центра. Практичные и не искушенные в изящной поэзии горожане предпочитали прозу.
Прозаический финал бретонской эпопеи
Прозаические романы XIII в. закончили циклизацию бретонских романов, начатую Кретьеном де Труа и его коллегами. Число сочинений цикла столь огромно, что они сложились в мегацикл, получивший название «Вульгаты». В нем можно выделить два основных цикла:
Первый, «Дидо—Персеваль», названный так по имени А.-Ф. Дидо, коллекционера манускриптов, в чьем собрании была найдена значительная часть списков цикла. В нем три больших романа: «Иосиф Аримафеский», «Персеваль» и «Мерлин».
Содержание легко читается по названиям: «Иосиф» пересказывает Борона, «Персеваль» ищет Грааль, а «Мерлин» разрабатывает богатую делянку профетизма, намеченную еще Гальфридом в одноименной поэме. Авторы (все — анонимы), развивали идеи Борона, попутно развлекая читателя бесчисленными авантюрами, не особо заботясь о стройности композиции, детерминистичности сюжета и красивом слоге. Основной недостаток — тексты напрочь лишены описательности. Все события набросаны схематично, картины антуража практически отсутствуют, оставляя абрис мира на фантазию читателя и слушателя.
Параллельно, другим автором, очевидно, клириком, был написан Perlesvaus («Перлесво»). Он начинается в том месте, где прервался Кретьен де Труа. Здесь так же герой, в имени которого читается Персеваль, успешно находит Грааль, освобождает душу Рыбака, а вслед за ним возносятся и священные реликвии: окровавленное копье и Грааль. Роман далек от куртуазии, напротив, он пропитан религиозными мотивами и неприязнью к иноверцам — отзвук не столько крестовых походов, сколько все того же катарства. И здесь проявляется черта, характерная для большей части книг прозаической серии, и разительно отличающая ее от рыцарских поэм — отсутствие амурной линии. Если таковая и проявляется в какой-нибудь части цикла, то только в негативном ключе, как не раз помянутый адюльтер Ланселота с Гиньервой, или кровосмесительная связь Артура со своей сестрой, породившая Модреда, — одновременно сына и племянника седовласого мудреца. В последнем случае проявилась тенденция оглядки на «первоисточник» — «Историю…» Монмутского. Это связано с тем, что в Средневековье всякая «хроника» имела реноме серьезного исторического документа, на «авторитет» которого было удобно опираться при развитии любого тезиса.
Второй цикл, это «Ланселот—Грааль». Как видим, здесь ревнивые анонимы (явно уже другие), не захотели отдавать всю славу поиска Грааля, как центральной темы цикла, Персевалю, и попытались разделить ее с Ланселотом. Но, поскольку он был далек не только от целомудрия, но и от какого-либо благочестия — сделал своей метрессой жену сеньора, короля Артура — то нашли выход в рождении им сына. Нет, не от Гиньервы, а от… дочери Короля-Рыбака (в нужный момент таковая появилась). Галахад, как нарекли новорожденного, достаточно чист, чтобы, подобно Персевалю, найти сокровенный кубок.
Цикл составили романы «История Грааля», «Поиски Святого Грааля», «Книга о Ланселоте Озерном», «Смерть Артура». Наибольший из них, «Книга о Ланселоте…», составляет три увесистых тома. Это три романа, объединенных одним персонажем, условно именуемые романами «…о Ганелоте», «…о телеге» и «…о Агравейне» (прелюдия к «Поиску Грааля»). «Ланселот» настолько запутан, что в хитросплетениях бесчисленных авантюр мог разобраться только автор, выписавший из них законченные сюжеты. В романе еще свежи отголоски куртуазии, и в нем полно различных амурных линий. Но постепенно выходит на первый план константа благочестия. Ланселот, поняв свою греховность, находит силы прекратить адюльтер с Гиньервой, этой Альенорой артурианы. За это ему на мгновение показывается Грааль. В «Ланселоте» уже намечается раскол на партии Говена и Ланселота.
В «Поисках Святого Грааля» — сплошное описание авантюр многочисленных претендентов на находку заветного артефакта. Параллельно Грааль ищут Галахад и его визави Говен. После завершения поиска выжившие герои (здесь их смертность особенно велика, некогда бесконечная вселенная Артура близится к своему концу) могут спокойно состариться в обителях.
Наконец, «Смерть Артура» ставит жирную точку в затянувшейся истории Артура и его команды. Фабула лишена былой дифференциации сюжетов, она линейна, как стрела. Некогда оптимистичный мир Камелота минорен и угрюм, как разоренная враждующими феодалами область. Вечно молодые герои постарели. Той же Гиньерве уже 50 лет (но она еще красива). Ланселот предал обеты и снова с ней развлекается, враждебная партия Говена обращает на это внимание короля, ухитрявшегося столько лет ничего не замечать. Этот и многие другие повороты сюжета копируют «Тристана и Изольду». Потентат из седовласого мудреца превращается в недалекого и ревнивого короля, подобно тристановскому Марку. Он изобличает неверных, начинается война. Гибнут почти все рыцари, уцелевшие после «Грааля». Затем происходит déjà vu[9] в «Истории бриттов» Монмутского. Помирившиеся стороны отражают романское вторжение, однако беда приходит с другой стороны: пока все были на фронте, плод королевского инцеста племянник-сын Артура Модред узурпирует власть. Начинается новая усобица. Гибнут все. Артур и Модред убивают друг друга.
Симптоматично, что литературная гибель Артурова королевства хронологически совпала с гибелью Англо-Анжуйской монархии, некогда видевшей в артуриане апологию своих амбиций.
Последний роман возвратил в сериал болезнь, от которой его вылечил Кретьен. Он вернулся к историзации мифа. Все теперь подается с серьезным лицом, под видом хроники или мемуара. Топонимика романа представляет причудливую помесь диковинных кельтских сказочных наименований, вроде Камелота и Бросельенда, и вполне реальных, совершенно непричастных к действу винчестеров, которых не было ни в древнем эпосе, ни в куртуазных романах, ни даже в большинстве прозаических. Этим невольно устанавливается фиктивная связь между кельтско-французским миром легенды и англосаксонской Англией.
Именно эту болезнь разовьет до масштабов пандемии в своей неуклюжей рецепции Томас Мелори. Его последователи воспользуются такой оказией, узурпируют французский памятник, и объявят серенькую третичную переделку Мелори, исполненную жалким языком, шедевром литературы и эталоном артуровского романа, умножив список голых королей, на создание которых они истинные мастера.
Напоследок пара слов о дальнейшей судьбе артуровского романа. «Именно прозаический роман в его поздних редакциях стал предметом первых печатных публикаций, которые затем повторялись на всем протяжении XVI в. Заметим также, что именно прозаический роман (на артуровские темы) лег в основу поздних обработок бретонских сюжетов — от строго научных (П. Париса и Ж. Буланже) до довольно легковесных»[10], вроде сочинения неких Гильберта и Ноульса, и прочих, которые есть «поклеп на средневековье с его утонченным художественным организмом, изумительно гибким каноном форм. Поразительно, как обесценивается, обесцвечивается до неузнаваемости перелицовывается чудесная ткань средневековой фабулы в руках “поэтичного” любителя»[11]. Это обесценивание началось тотчас, как французский памятник попал в руки англичан, обладающих удивительной способностью опошлить любое, самое высокое творение.
Поэтому необходимы подобные этой работы, дабы напоминать публике об истинном происхождении выдающихся памятников литературы, и помогать отличать их от дешевых английских поделок.
« Tant qu'il y aura sur la terre ignorance <...>, des œuvres de la nature de celui-ci pourront ne pas être inutiles ». V. Hugo[12].
[1] Написан уже для нового патрона, графа Фландрии. Незакончен, peut-être, из-за кончины поэта.
[2] Joste, jouste (старофранц. ; > joute) — рыцарский поединок насмерть.
[3] Gribouille — Грибуль (совр. Грибуй), персонаж сказок, простофиля, деревенский дурачок, который прячется от дождя в реке.
[4] Постоянно совершающегося на протяжении многих лет. Время в замке шло по кругу, неизменно повторяя один и тот же день.
[5] Игра слов.
[6] Чему виной распространение ересей, упомянутых нами ранее. Эта тенденция была ментальной реакцией на них.
[7] Вступление клириков в брак или плотское сожительство.
[8] Мы опустили рассказ о других мастерах Бретонского романа, поскольку поэмы Кретьена де Труа очерчивают его достаточно четко и полно.
[9] Дословно: уже виденное (vu — participe [причастие], форма глагола voir).
[10] Михайлов А. Французский рыцарский роман. с. 263.
[11] Мандельштам О. Ан. Свентицкий. Книга сказанья о короле Артуре и
рыцарях Круглого стола. // Печать и революция. 1923. № 6. с. 255.
[12] «Пока на земле будет существовать невежество <…>, работы такого свойства могут быть небесполезными». В. Гюго. Из предисловия к рукописи Les Misérables (BNF); впоследствии бельгийский редактор самовольно изменил œuvres (работы, труды) на livres (книги).
Библиография
Ademari Cabannensis. Chronicon.
Chrétien de Troyes. Érec et Énide, Le Chevalier de la Charrette, Cligès, Le Chevalier au Lion… (Cote : Français 794, BNF).
Chretien de Troyes. Les Romans. I—III. Paris, 1970—1973.
Cohen G. Un grand romancier d'amour et d'aventure au XII siècle. Chretien de Troyes et son oeuvre. Paris, 1931.
Favre L. Dictionnaire des termes du vieux françois. T. 1—2. Niort, 1882.
La chanson de la croisade contre les Albigeois / Par P. Meyer. T. I—II. Paris, 1875, 1879.
Pégot-Ogier E. Histoire des îles de La Manche. Paris, 1881.
Daele H. van. Petit Dictionnaire de l'Ancien français. Paris. 1940.
Salvian. De gubernatione Dei.
Бедье Ж. Роман о Тристане и Изольде. Ленинград., 1938.
Белинский В. ПСС в 13 томах. Т. Х. М., 1956.
Бернарт де Вентадорн. Песни. М., 1979.
Гизо Ф. История цивилизации во Франции. T. IV. 2006.
Гальфрид Монмутский. История бриттов. Жизнь Мерлина. М., 1984.
История Древней Греции. Под ред. В. Кузищина. М., 1986.
История древнего Рима. Под ред. В. Кузищина. М., 1982.
История крестьянства в Европе. Т. II. М., 1986.
История Франции. Под ред. А. Манфреда. Т. I. М., 1972.
История французской литературы. Т. I. М.—Л., 1946.
Жизнеописания трубадуров. М., 1993.
Кретьен де Труа. Эрек и Энида. Клижес. М., 1980.
Михайлов А. Французский рыцарский роман. М., 1976.
Окассен и Николет. М., 1935.
Памятники средневековой латинской литературы IV-IX веков. М., 1970.
Песнь об Альбигойском крестовом походе. М., 2010.
Песнь о крестовом походе против альбигойцев. М., 2011.
Печать и революция. 1923. № 6. (Периодика).
Пти-Дютайи Ш. Феодальная монархия во Франции и в Англии X—XIII вв. М., 1938.
Рабле Ф. Гаргантюа и Пантагрюэль. М., 1961.
Салимбене де Адам. Хроника. М., 2004.
Сергиевский М. История французского языка. М., 1938.
Старофранцузские куртуазные поэмы XII-XIII вв. Спб., 2021.
Тацит. Анналы.
Юлий Цезарь. Записки о галльской войне.
К началу: Бретонские романы, или Кто придумал короля Артура, Part I
Читайте полный текст на моем сайте: pierre-legrand/romans-breton-roi-artu
Aussi читайте:
Делирий Библии дураков W/С
Как правильно?
Алёхин: белые и черные пятна биографии