Исследование французского феномена "мира короля Артура", известного современному читателю лишь по дешевым английским переделкам, дающим весьма жалкое представление о предмете.
Предисловие
Часто представление публики о каком-либо предмете разительно отличается от его истинного состояния. Скажем, легенда о «короле Артуре» в ходе длительного процесса мутаций в английских эпитомах[1], переделках и голливудских пеплумах[2], превратилась из антианглийского эпоса о героической неравной борьбе кельтов-бриттов с англосаксонскими варварами, сочиненного кельтскими бардами в утешение современникам, в один из символов английской (!), а ныне англо-американской культуры! Баснословный король Артур из бретонского национального героя, Понтиака[3] и Тибаттона[4] Британии, мутировал в некий псевдокультутрный «мем», о происхождении которого люди ничего толком не знают, кроме того, что он «английский». И это невзирая на факт, что английской литературы в период создания этого памятника вовсе не существовало, а артуровский цикл пришел в английскую культуру, отстающую от французской на три столетия, лишь в XV в.
А был ли мальчик (Артур в бриттском эпосе)? Что нам известно о содержании собственно кельтских легенд? Как в эпос, созданный родовым обществом, попали рыцари, замки и прекрасные дамы? Как кельтская мифопоэтическая традиция интегрировалась в средневековую культуру и стала «бретонским циклом» рыцарских романов? Когда и как там оказались персонажи и символы, которые и ныне на слуху?
Поиск ответов потребует краткого исторического экскурса в историю Британии, мимолетного обзора великолепной французской литературы XI—XIII вв. (достойной куда большего внимания), знакомства с французским рыцарским романом, и немного внимания.
Очерк написан в синтезе двух традиций: литературной и исторической, прослеживается связь литературных явлений с историческими событиями.
Примечание по чтению: в случаях, где «устоявшееся» написание имен бесконечно далеко от оригинала[5], они даются в национальных формах — то есть пишутся так[6], как звучали в то время или ныне (если старое звучание не определено) на родном языке. Привычное написание в данных казусах приведено в скобках (первый раз), кроме очевидных (Альенора—Алиенора). Номы и топонимы «артуровского мира» даны в филологической традиции, а не в «популярной», с которой могут расходиться.
Песнь отчаяния скорбной эпохи
Прежде чем приступить к изложению сути бретонской традиции, следует понять среду, в которой она родилась.
С IV в. Orbis romanus[7] подвергается нашествию варваров. Огромная империя, раздираемая внутренними противоречиями, неспособна справиться с опасностью. В надежде спасти Италию от вторжений, Равенна[8] в 407 г. отзывает часть мобильных[9] легионов из Галлии, все — из Британии. Тут же многочисленные орды варваров — вандалов, свевов, аланов — переходят рейнскую границу, отбрасывают номинально защищающих ее федератов-франков, прорывается вглубь страны, сея повсюду смерть и разрушение.
Но если в Галлии возмущенные галло-римляне вместе с оставшимися легионами берут дело защиты в свои руки, провозглашая императором Константина (407—411 гг.), который очищает страну от врагов[10], то Британию, наоборот, к 410 г. покидают немногочисленные римские граждане, оставляя бриттов в одиночку сдерживать пиктов, вытесняемых скоттами из Каледонии (будущей Шотландии).
Вскоре появляется куда более страшная опасность: в середине столетия на остров стали прибывать англы, саксы, юты: германские дикари[11], о которых еще Цезарь писал, что они настолько ксенофобны, что не терпят никого рядом с собой на многие мили вокруг[12]. Полтора столетия, до VII в., захватывали они территорию острова в границах современной Англии, истребляя стоящих у них на пути автохтонов. Бритты сопротивлялись с отчаянием обреченных. Тогда и возникла среди них легенда о доблестном Артуре, герое, спасителе народа. Очевидно он имел прототипы, реальных вождей кельтских племен, так и не спасших свой народ.
Бритты смогли удержаться лишь в изрезанном лесистыми горами Уэльсе[13] и агрикультурно скудных меловых холмах Корнуолла. Страна обратилась в прах, варвары стерли все следы римской культуры. Исчезло христианство, церковь сохранилась на островах лишь в Ибернии (Ирландии)[14]. Города и виллы лежали в руинах, хваленые римские дороги заросли травой. Не осталось места бриттам. «Чем более опустошает иное племя соседние земли и чем обширнее пустыни, ее окружающие, тем больше для него славы. Истинная доблесть в глазах германцев в том и состоит, чтобы соседи, изгнанные из своих земель, уходили дальше и чтобы никто не осмеливался селиться поблизости от них»[15].
Почему именно с бриттами случилась такая трагедия? Нигде в других частях империи, раздираемой варварами, подобного не произошло.
Здесь, роковым образом, сошлось сразу несколько факторов, неприсущих вторжениям в прочие части империи. В материковых провинциях коренное население многократно превышало численность пришельцев. Например, в Галлии варвары не превышали 10—15%[1] населения. Они бы физически не смогли истребить или прогнать автохтонные народы. Наоборот, они имели шансы избавиться от пришельцев, ибо варвары располагались в римских провинциях с их молчаливого согласия, с их помощью. Вот как объясняет это странное, на первый взгляд, обстоятельство, клирик Сальвиан из Марселя: «В наше время, — негодует он в трактате «Об управлении божием» (De gubernatione Dei[2])— единственное желание римлян состоит в том, чтобы не пришлось опять когда-нибудь подпасть под римские законы. Единственная и всеобщая мечта римского простолюдина — жить с варварами. И мы еще удивляемся, что не можем победить готов, когда сами римляне предпочитают быть с ними». «Они ищут у варваров римского человеколюбия, так как не могут вынести варварской бесчеловечности римлян»[3].
Наконец, культурный уровень населения большинства провинций римской империи, например, Галлии, был намного выше его у германцев, не имевших ни письменности, ни развитой агрикультуры, ни закона. Поэтому варвары охотно перенимали галло-римские обычаи, язык, христианскую религию; создавали своды законов, по примеру римских — широко известные лексы[4] (lex, leges). Это был процесс ассимиляции — за пару столетий галло-римляне растворили пришельцев в своей среде. При дворе Карла Великого говорили на римском (романском) языке, как тогда называли выросший из латины старофранцузский язык.
В Британии, напротив, автохтонное население численно не превышало захватчиков, его культурный уровень стоял незначительно выше варварского, оно уже освободилось от римского ярма и не могло рассматривать пришельцев как союзников в борьбе с угнетением.
Следует упомянуть еще один момент. Империю разрывали варвары, в основном, уже затронутые цивилизацией: они десятилетиями жили на римских территориях в роли федератов, их вожаки служили в римской армии, как тот же Аларих, их действия коррелировали с целями определенных враждующих группировок Рима, его населения[5]; многие из них принимали арианскую форму христианства, как более «демократичную». В Британию же вторглись чистые дикари, сродни кимврам, — в свое время уничтоженным Гаем Марием, — обитавшим на том же ютландском перешейке. Об их соседях хавках римские историки рассказывают, как о совершенно примитивном племени, собиравшем для питья дождевую воду в ямы, не знавшем ни земледелия, ни даже охоты, промышлявшем исключительно рыболовством и морским разбоем: «Тогда же хавки, <…> подошли на легких судах к Нижней Германии [галло-римская провинция на левом берегу Рейна] и до прибытия Корбулона опустошали ее набегами; их предводитель Ганнаск разорял главным образом галльский берег, хорошо зная, что обитатели его богаты»[6].
Уцелевшие бритты переправились через Ла-Манш — в Арморику, которую вскоре стали называть Бретанью, по этнониму новых поселенцев. Здесь происходила la pénétration pacifique (мирное проникновение), поскольку полуостров населял родственный кельтский народ с близкими языком, культурой (романизация слабо коснулась Бретани)[7]. Поэт, придворный клирик IX в. Эрмольд ле Нуар, хорошо знакомый с каролингскими хрониками о Бретани, сам там побывавший, в своей поэме говорит, что галлы амикально[8] приняли бриттов, поселили их рядом, и «они вместе возделывали поля». Постепенно две этнические группы взаимоассимилировались, оформившись в новую народность — бретонцев. Изолированные в своих анклавах корнуэльцы и валлийцы развивались обособленно. Языки всех трех этносов постепенно расходились, удаляясь от своей общей основы. Но не настолько, чтобы забыть вербальные памятники. По обоим берегам Ла-Манша барды по-прежнему тешили сердца компатриотов историями про баснословного вождя и его соратников.
Следует помнить, что бретонские легенды[9] являлись рифмованными произведениями, стихами или песней. При исключительно устной передаче поэтическая традиция помогала сохранить форму и содержание на протяжении веков, поскольку стихи заучивают дословно. Именно поэтому у всех народов на дописьменной стадии развития поэзия превалирует над прозаическими повествованиями. Тот же гомеровский цикл, созданный в период утраты Элладой письменности, сохранился тогда благодаря поэтической форме. Конечно, у кельтов встречалась и проза, вроде валлийских «мабиноги»[10] (mabinogion) или саг Ирландии, но они могли сохранять authenticité лишь опираясь на поэтическую традицию, и оставаясь достаточно краткими, тогда как иные песни насчитывали до двадцати тысяч стихов (строк).
[1] Epitome — краткий пересказ старинных текстов.
[2] Масштабная постановка на (псевдо)историческую, мифологическую или библейскую темы. от. peplum (из греч.) – роскошное платье, мантия, нариц. от одеяния Афины, выставляемого в праздник Панафиней.
[3] Вождь алгонкинов, возглавлявший борьбу против англичан в 1763-65 гг.
[4] Предводитель галлов Арморики (будущей Бретани), восстававших против римлян в 435 и 447 гг.
[5] Например, Иоанн (Безземельный). На французском языке уже тогда он звался Жаном, на англо-нормандском (т. е. нормандском диалекте французского), на котором он говорил, имя звучало как Джан, что через 150 лет дало английское «Джон». Аффриката дж, к XII в. исчезнувшая из французского языка, сохранилась в его нормандском диалекте, перейдя оттуда в формирующийся английский.
[6] Насколько это возможно инструментами русского языка.
[7] Римский мир, римская держава.
[8] С 402 г. резиденция западных римских императоров находилась в этом сильно укрепленном городе. Рим, полный недовольных рабов, уже не казался надежным убежищем.
[9] В поздней империи войска делились на мобильные (comitatenses) — высокой боеспособности, и приграничные limitanei, состоящие из солдат-земледельцев, живших с семьями в прилагерных поселках-канабах.
[10] История древнего Рима. Под ред. В. Кузищина. М., 1982. с. 323.
[11] Semiferi (лат.) — полузвери, полуживотные.
[12] Юлий Цезарь. «Записки о галльской войне». Книга IV, 3.
[13] Варварам не суждено было захватить Уэльс; к Англии его присоединят уже новые завоеватели острова — франкоговорящие нормандцы, в 1282 г.
[14] Но оставалась сепаратной, не связанной с римским понтификом.
[15] Юлий Цезарь. op. cit. КнигаVI, 23.
Материал большой. Читайте полный текст на моем сайте: pierre-legrand/romans-breton-roi-artu
Или см. продолжение: Бретонские романы, или Кто придумал короля Артура, Part II
Aussi читайте:
Делирий Библии дураков W/С
Как правильно?
Алёхин: белые и черные пятна биографии
Бретонские романы, или Кто придумал короля Артура
Морское могущество, или Тень Ришельё