Cтупа мира
Можно всюду искать символизм — в каждом событии, взгляде. А если его не искать — он догоняет сам: пройденная дистанция, время на часах, заигравшая песня — в наушниках, или в голове. Особой разницы, по сути, нет, ибо без тела не было бы восприятия внешнего мира, а без этого не было бы песен в уме. Так вот, ровно 7 километров занял путь из города до ступы с позолоченной статуей Будды, а на часах красовалось 11:11 — ангельское число пробуждения. Я поднимался всё и выше и выше, но казалось, что я шагаю по эскалатору в обратную сторону, а город тем временем стремительно опускается вниз. После казалось, будто кривая линяя горных цепей теперь на уровне глаз.
Но предстояло подниматься ещё выше. Время летело стремительно. Только что пройденные водопады посреди города, подвесной мост, просёлочная дорога среди сочных кукурузных полей, фруктовая лавка, иммиграционный офис, где гости исполняют мечты — получают заветные разрешения на походы в горы и продлевают визы на пребывание в стране, остались далеко и по расстоянию, и в памяти. Мышцы забивались довольно быстро. Три недели назад в 10-часовых медитациях о своей нелёгкой участи заявляли колени, стопы, спина и шея, когда тело не двигалось вовсе, а теперь, когда все его ресурсы работают на взбирание в гору — оно так же заявляет о себе. Что же ему нужно?
У лестницы, ведущей к виду на белый храм — пагоду мира с японскими письменами, символами Дхаммы, колеса Сансары и позолоченным Буддой, стояло одно-единственное дерево. С очень тонким стволом, но довольно высокое, и листья, его украшавшие как беспорядочные кудри, распростёртые во все стороны, начинались довольно высоко. Ствол окружали полевые цветы разных оттенков, преимущественно — фиолетового и жёлтого. Казалось, будто насыщенность их цвета и сочность травы вокруг уже питает свежей гималайской водой корни этого дерева: дерева, выбравшего жить наверху, наблюдая за сёлами у подножия гор далеко внизу и предваряя появление белого храма, оплота тишины и равновесия, ярче которого — только хвостатые пики Гималаев, утомлённые майским солнцем.
Прелесть состояла в том, что оттуда, где стоит это дерево, ступы совсем не видно, но каждый, проходящий мимо, знает, что вскоре её увидит. Дерево было не то что бы примечательное, хоть и исключительно статное и довольно пушистое — в окружении таких же оно бы не выделилось никак, а скорее потерялось бы. И заметным делало его именно то, что оно было единственным деревом на такой высоте. И стояло оно чуть поодаль от тропы — достаточно близко, чтобы быть замеченным теми, кто идёт мимо не торопясь, вдыхая аромат каждого цветка, но и довольно далеко, чтобы те, кто идут к ступе Будды не смотря по сторонам, так и не узнали о его существовании.
Сколько людей оно повидало на их пути к заветному храму? Сколько из них заметили его, а сколько не просто увидели, но и обратили внимание на то, насколько твёрдо оно стоит, несмотря на тонкость ствола и внушительную высоту, и какое многообразие разноцветных растений его окружает? Сколько молитв и мантр слышит оно каждый день, сколько разных оттенков преломления солнца наблюдает по утрам в белизне и вечером в золоте на склонах гималайских гор? И почему оно, это дерево, выбравшее жить на самом верху, так запомнилось, так тронуло, сняв всё мышечное напряжение и умственный поток, бушующий как горная река где-то в километрах отсюда?..
Непал, Покхара
