Найти в Дзене
Бельские просторы

Хлеб, любовь и фантазии

Фото: Алексей Чугунов
Фото: Алексей Чугунов

Это случилось душным июньским утром 1982 года. Виктор Александрович Карелин, старший инженер «гиганта индустрии», ехал в переполненном трамвае на работу. Он пытался расслабиться и вздремнуть: по приблизительным подсчетам, опять недобрал до полноценного сна часа два.

Накануне вечером лег в постель пораньше. Соседский телевизор выпускал пулеметные очереди, рыдал саксофоном, о чем-то умолял женским голосом и невнятно бубнил глухим мужским.

Виктор Александрович крутился в постели, как веретено. Услышав позывные программы «Время», он бросился обличать своего начальника в беспринципности. Под сводку погоды начал темпераментно излагать ему план перестройки отдела. Сначала один вариант — реальный и бескрылый, потом другой — фантастический и до головокружения заманчивый.

Когда мятая простыня свернулась в жгут и впилась ему в бок, он решил разом покончить со всеми производственными проблемами. Мобилизовав волю и воображение, представил себе усредненный черноморский пляж для «дикарей». Осторожно, боясь наступить на распятых людей, он пробирался к морю. Вот оно, желанное. Окунул в него горячие ступни ног, натянул ласты и плюхнулся спиной в набежавшую волну. Перевернулся и легко, размеренно поплыл к горизонту.

В открытом море ему попался почему-то не теплоход, а морж. Подплыв поближе, он узнал в нем заместителя начальника отдела. Тот фыркнул, нырнул и, схватив Виктора Александровича за пятку, потянул его на дно. Карелин изловчился, сиганул вверх… выплюнул изо рта подушку — и проснулся. Надо было все начинать сначала.

Он испробовал устный счет, вспомнил убаюкивающую мелодию Поля Мориа. Все напрасно. Потом распластался на мягкой, зеленой траве, уставился в небо. Оно было чистым, без единого облачка. И Виктор Александрович растворился в нем...

Теперь он трясся в трамвае и хотел раствориться в небе еще раз, хотя бы на несколько транспортных остановок. Со всех сторон его надежно подпирали чьи-то спины и бока. Для полного комфорта ему надо было только стряхнуть с плеча тяжелый и назойливый локоть верзилы. «Впрочем, не будем привередничать,— одернул он себя. — Бывало и похуже». Карелин почувствовал себя частью громадной доисторической гусеницы по имени Утренний трамвай и сразу успокоился. И стал придумывать сны.

Он не успел понять, каким образом тонкая бесплотная рука проникла в его грудную клетку и нежно и сильно сдавила сердце. Раз... Другой... Третий. Обмякшее, непослушное тело Карелина стало сползать по чьим-то мокрым спинам, как по желобу, на пол. Ему очень хотелось глотнуть полной грудью свежего воздуха, но из этой затеи ничего не получалось. Потом две спины развернулись, подхватили его под руки, выволокли на улицу и осторожно усадили на скамейку. Одна из них пророкотала добродушным басом: «Слабак, надрызгался с утра пораньше...» «Меня, кажется, приняли за алкаша», — вяло, как о постороннем, подумал о себе Виктор Александрович. Он с трудом приоткрыл глаза. Знакомые места: кинотеатр с колоннами времен архитектурных излишеств, сквер — в нем копошилась женщина с метлой, пустой, сверкающий витринами универсам. Неподалеку должна была быть аптека. В этот ранний час она, пожалуй, была еще закрыта.

Минут через двадцать, боясь расплескать свои внутренности, Карелин поднял себя со скамьи и на ватных ногах поковылял в аптеку. Каждый шаг острой болью отзывался в сердце. Он шел по улице родного города как новорожденный, как человек, который учится ходить и познавать окружающий мир. Мир, в котором не было звуков и воздуха. Карелин почему-то не мог воспринимать людей и предметы целиком, в глаза ему назойливо лезли их отдельные и не самые лучшие части. Его заторможенное сознание отмечало облупленный угол розового дома, зрелость листвы, в которой были уже зачатки увядания, небрежные синие тени на веках прохожей, наметившуюся лысину на голове энергичного юноши.

Карелин доковылял до аптеки, с трудом открыл тяжелую, темно-желтую дверь и спросил у маленькой, сухонькой женщины в белом халате и белом колпаке: «У вас найдется что-нибудь от сердца?» Ему хотелось сказать это бодрым громким голосом, а вышло тихо, жалко, измученно. Женщина не столько услышала, сколько догадалась, что ему нужно. Она взяла из его дрожащей ладони мятую десятку, вложила в нее стекляшку с валидолом, сдачу и спросила: «Может быть, вызвать “скорую помощь”?» Карелин попытался благодарно улыбнуться: «Спасибо, обойдусь!», затолкал в рот горсть таблеток и вышел на улицу.

Дома, прислушиваясь к себе, он осторожно лег на старый продавленный диван, накрылся с головой бордовым клетчатым пледом и невесело, но спокойно подумал: «Ну что? Первая весть с того света?.. А почему бы и нет? Ведь, если честно, устал жить. Не хочется умываться, есть, толкаться в трамваях и автобусах. Не хочется работать. И отдыхать. Потерял вкус к жизни... Домой, на третий этаж, поднимаюсь пролив десять потов, словно к ногам привязаны пудовые гири. Электробритва непомерно тяжела, кажется утюгом. Ни одну книгу не могу дочитать до конца — неинтересно... А Вера?.. Алешка? Алексей... Ему двадцать. Совсем взрослый. Мы почти не знаем друг друга. Говорим на каком-то ерническом, тарабарском наречии. Алешка: «Салют, батя!» Я: «Привет, кореш. Как дела?» Алешка: «О`кей!» Пустые, ничего не значащие слова. За кажущейся легкостью наших отношений — отчужденность. Алексей давно уж не был со мной откровенным, я ему плачу тем же. А в общем, из него может получиться неплохой парень», — подумал Карелин. Он любил смотреть, с какой нежностью и осторожностью сын берет в свои широченные, круглые, как ковш экскаватора, ладони легких, будто сотканных из воздуха, бабочек и пришпиливает их к картону, с каким азартом и терпением рассматривает под микроскопом какую-то пыльцу. Днем — на сборочном конвейере, вечером — университет, биофак. Это неплохо: у праздности на счету много загубленных натур. Иные из них обещали стать недюжинными… Жаль, конечно, что Алексей пристрастился к табаку, а теперь еще завел девчонку, однокурсницу. Все вечера, свободные от занятий, проводит с ней. С ней или у нее? «С ней?.. У нее?..»

В комнату шумно, распахнуто, как отяжелевшая, подраненная птица, влетела Вера Павловна — жена Карелина, женщина пышная, невысокая, с пучком соломенных, крашеных волос на крупной голове. Карелин спал, свернувшись калачиком: правая рука под правой щекой — так его приучили засыпать в пионерском лагере.

Вера Павловна упала на колени, затормошила мужа:

— Почему дома? Ты болен?

Карелин ободряюще мотнул головой и выдавил из себя:

— Все в порядке... Сердце немного прихватило. Да ты не волнуйся…

Жена не слушала его. Она спешила к телефону-автомату. Муж не умел болеть, и если сейчас, средь бела дня, он оказался в постели,— значит, это серьезно.

Появившийся через полчаса пожилой, усталый врач начал проворно втыкать в него маленькие сильные пальцы. При этом он приговаривал:

— Выглядите вы молодцом… Здесь не болит? А здесь? Сколько вам лет?.. Ну, для такого возраста вы просто орел. Дети? Один сын? Маловато. Эх вы, рационалисты. Все прикидываете, какая зарплата, квартира. Боитесь потерять себя из-за детей. Суетитесь… Так больно?.. Гоняетесь невесть за чем...

Врач совсем по-земски припал ухом к впалой груди Карелина:

— Дышите. Глубже… Слышали что-нибудь о разумном самоограничении?.. Не дышите... Хорошо. Собирайтесь. Вам надо немного подлечиться в больнице.

Глаза Веры Павловны повлажнели. Открытой маленькой ладонью она по-детски утерла покрасневший кончик курносого носа и стала собирать мужа в дорогу.

…Поддерживаемый молодой ворчливой санитаркой, Карелин вскарабкался на третий этаж больницы, нырнул в пустую тесную палату, лег на скрипучую кровать и мгновенно провалился в бездонную черноту.

Открыл глаза — было позднее утро. Легкий ветерок, сочившийся в открытое окно, гонял по палате клубок тополиного пуха. На соседней койке сидел тучный мужчина в распахнутой пижаме. Опутанный капроновой нитью, он цеплял на нее рыболовные крючки. Для него это был нелегкий труд: он хрипло дышал и поминутно смахивал пот со лба.

Карелин из-под прикрытых век стал рассматривать соседа: добродушное пухлое лицо, круглая голова, обширная лысина. Над затылком, от уха до уха, венец пышных седых волос. Карелин усмехнулся своему открытию: перед ним был Бог из знаменитого спектакля Образцова «Божественная комедия».

Между тем «Бог» почувствовал, что за ним наблюдают, и подал Карелину для знакомства руку:

— Могила.

— Я не ослышался?.. Видите ли, в больнице это слово отдает какой-то мрачной шуткой. Может быть, Могилат? — с надеждой спросил Карелин.

— Увы! Могила я, никуда не денешься. Иван Филиппович Могила, директор арматурного завода.

Карелин назвал себя.

Иван Филиппович оказался словоохотливым человеком. День и ночь рассказывал он медовым голосом о чудесных целительных свойствах рыбалки, о ее профессиональных тайнах. Ослабевшему Карелину хорошо дремалось под нескончаемую воркотню «Бога». Но иногда «Бог» взрывался и начинал темпераментно и зло ругать себя за то, что вот уже без малого двадцать лет тянет лямку директора завода. Волнуясь, он жадно высасывал одну сигарету за другой и тут же заходился в надрывном кашле.

Раза два к Ивану Филипповичу в больницу наведывались замы. Они осторожно справлялись у своего шефа о здоровье. Он с еще большей осторожностью справлялся у них о плане. Обмануть его было мудрено, и вскоре в палате вспыхивала импровизированная оперативка. Замы оправдывались, Иван Филиппович курил, хрипел, наседал на них. Чтобы не стеснять его бойцовскую натуру, Карелин незаметно выбирался в коридор, усаживался с книжкой на диван, покрытый белой простыней, и ждал, когда его позовут на очередной укол.

Как-то в пятницу Иван Филиппович по-отечески обнял за плечи лечащего врача Надежду Григорьевну, о чем-то с ней пошептался, изящным жестом опустил в карман ее халата шоколадную плитку «Чебурашка» и стал торопливо, путаясь в рукавах и шнурках, переодеваться. Его лицо излучало свет, пело: «Домой!»

— Посмотрю по телевизору футбол. Чем черт не шутит, возьмут и привезут наши из Испании медали. Съезжу в сад, гляну, что там у меня поспело. Может, удастся вырваться на рыбалку... — перечислял Иван Филиппович соблазны, которые дарила ему жизнь на воле.

— Так до понедельника? — Карелин спустил «Бога» на землю: стоит ли, дескать, так радоваться и суетиться из-за двух-то дней? Но «Бог» не заметил подвоха, пожелал ему: «Всего!» — и был таков.

Продолжение читайте на сайте журнала "Бельские просторы"

Автор: Юрий Коваль

Журнал "Бельские просторы" приглашает посетить наш сайт, где Вы найдете много интересного и нового, а также хорошо забытого старого.