Влад уехал внезапно, в конце ноября. В последние недели они мало общались, перекидываясь только короткими сообщениями в мессенджерах: «Как дела? - Нормально - А у тебя? - Тоже». Стиль, который раньше могли бы назвать телеграфным, даже до твиттерного недотягивает. И вот однажды, в ответ на её: «Привет, как дела?», Влад телеграфировал: «Новая работа! Поздравь! У метро «Киевская»! Так быстро всё вышло. Не успел сообщить, прости. Соберёшься в Москву — дай знать!» Ната слегка опешила, и написала только две фразы: «Рада за тебя! Поздравляю!» На этом всё кончилось.
Она кое-как проработала день, ни разу не вспомнив о Коше, и вернулась домой в тупом онемении. Дома открыла шкаф, достала футляр, который поместила туда очень давно. Из футляра извлекла инструмент. Провела по струнам смычком, подтянула колки, ловя чистую квинту. И грянул шторм! Воздух в комнате зазвенел, сделавшись почти осязаемо плотным, резкие звуки ударили в закрытые окна, стёкла запели, резонируя в такт. Звуки подбросили в воздух Кошу, он заметался, выписывая немыслимые пируэты, едва не задевая Нату распахнутыми во всю ширь крыльями. Кончиком хвоста зацепил люстру, и по стенам запрыгали смутные, искажённые тени.
Ната не могла дальше играть. Слёзы сдавили грудь — нет сил терпеть! Она заплакала громко, навзрыд. Влад не любил её музыку. Точнее, просто был равнодушен, оценивая всё исключительно с практической стороны: «Здесь ты ничего не достигнешь. Разве что в переходе можешь стоять. Акустика там, кстати, хорошая. Таких как ты много. Чтобы пробиться, нужно вкладываться в продвижение, если хочешь, чтобы тебя услышали».
Она тогда запальчиво ответила, что никому не навязывает себя, что не собирается лезть на глаза, и не будет просить как милостыни внимания окружающих. Он безразлично пожал плечами — ну нет так нет, и словно бы подрезал ей крылья. С тех пор она уже не играла.
Но вот теперь — свобода! В этом заключалась несомненная польза от его бегства.
А вскоре исчез Коша. Однажды вечером Ната вошла в тёмную квартиру, по которой гулял холодный предзимний ветер. Кухонное окно оказалось открытым. Уходя на работу, Ната оставила фрамугу в режиме проветривания, и теперь проклинала себя за легкомыслие! Должно быть Коша каким-то образом скинул планку с ограничительного штырька, сквозняк распахнул раму, и так Коша оказался на улице. Но почему он улетел? Почему не вернулся в тепло? А может быть он сам, намеренно, открыл окно? Решил оставить её?
Впрочем, всё это рано или поздно должно было закончиться. Коша вырос, окреп, и наверняка вернулся в свой чудесный волшебный мир, из которого каким-то непостижимым образом выпал в постылую нашу реальность… Вывалился из гнезда.
Ната вдруг подумала, что именно так всё и было — миры как ярусы ветвей на стволе мирового древа. Где-то там, наверху, Коша сидел в гнезде, и упал, и чудом зацепился здесь, на нижней ветке, а не провалился в небытие. Чудеса случаются, но чудеса не продолжаются вечно.
Она погоревала, и зажила как прежде. Ей стало даже легко, как бывает легко зависшему в пустоте. Не на что надеяться, нечего ждать. И разочаровываться тоже не в чем. День за днём — вполне нормальная жизнь, не хуже чем у других.
В тот вечер Ната шла домой своим обычным маршрутом. Она не думала ни о чём особенном. А точнее сказать — думала ни о чём. Пустая тёмная улица, и пустая Ната посреди улицы. Очень всё гармонично. Пока что-то изнутри не толкнуло её: «Ты не одна!» Девушка замедлила шаг, и оглянулась. Собаки! Они шли за ней! Молча, полукругом, в некотором отдалении. Ната пошла быстрей, почти побежала — собаки не приближались, но и не отставали. Что могло их привлечь? Учуяли пачку сосисок на дне сумки? Нет, конечно же нет… Не сосиски им были нужны. Они преследовали её, Нату, загоняли, как хищники загоняют жертву.
И вот она оказалась на том самом месте, у сетчатого забора, и собаки смотрели на неё, ощерив пасти, утробно рыча, опустив морды к земле. А косматый главарь молча стоял напротив, выжидая момент. Конечно, он ничего не забыл! Ни брошенного камня, ни ускользнувшей добычи, и теперь Нату ожидала расплата. И ничего же нет под рукой! Разве что сумкой на него замахнуться. Но — попробуй шевельнись, и он прыгнет! Только и ждёт этого! Закричать? Язык будто к гортани прилип. Ната зажмурилась, и крикнула! В следующий миг раздался звук, будто ткань или парус хлопает на ветру. Она открыла глаза, и увидела — этот кусок паруса или ткани падал вниз, с тёмного, затянутого туманной хмарью неба, прямо на неё, Нату! Не успела испугаться ещё больше, как «парус» выпустил когтистые лапы, и схватил вожака поперёк спины! Оторвал от земли! Пёс заскулил от страха и боли, уносясь в небеса. Лишённая главаря свора бросилась врассыпную, завывая от ужаса.
А таинственный спаситель уже освободился от ноши. Описав в воздухе круг, он, хлопая крыльями, завис перед Натой.
— Господи, Коша! — воскликнула девушка, с трудом узнавая сбежавшего питомца. Он очень вырос, став размером с корову! — Где же ты был? И… спасибо, спасибо тебе!
Коша приземлился. Ната протянула руку, коснулась пальцами тёплой, шероховатой морды:
— Пойдём, пойдём домой… — и тут же подумала, что в её однушке Коше теперь будет тесно. Крылья негде расправить! «Это склисс, он ничей…» — ага, и нуждается в отдельной жилплощади!
Коша сопровождал её всю дорогу до дома — кружил над головой, обдавал ветром от больших кожистых крыльев, а перед самым подъездом свечкой взмыл ввысь и исчез.
Теперь Ната знала — Коша не бросил её, и почему-то была уверена, что если понадобится, он снова придёт на помощь. У неё есть защитник и друг, такой, о котором можно только мечтать! Правда, не человек… А с людьми… с ними сложнее… Влада она, конечно, за бегство простила. Но восстанавливать отношения не было ни желания ни сил. Дважды не войти в одну воду! И он, вероятно, разделял её мнение.
Вот так и вышло, что новый год Ната встречала одна. С маленькой искусственной ёлочкой и свечкой на подоконнике. Когда в телевизоре пробили куранты, девушка зажгла бенгальский огонь, и открыла дверь на балкон. Вместе с волной холодного воздуха в комнату хлынули звуки праздника — треск петард, грохот ракет и хлопушек, тёмное небо окрасилось искрами и сполохами фейерверков. Огонёк в руках Наты погас, и так стояла она, поёживаясь от холода, а потом вынесла на балкон скрипку, и заиграла.
Хрустальные льдинки звуков рассыпались, летели в пространство. Рваная мелодия набирала силу и ритм, кричала, звала, и в ответ, на верхней звенящей ноте, что-то оглушительно хлопнуло в небе. Серая тень скользнула с высоты вниз, и, едва не задев верхушки деревьев, Коша приземлился во дворе дома. Он стал огромен, ему едва хватало места на детской площадке! Ната выскочила на улицу, как была, в лёгком платье, лишь накинув на плечи пуховик, и сунув ноги в незастёгнутые сапоги. Коша смотрел на неё, словно бы улыбаясь, а потом вытянул шею, и слегка мотнул головой: «Садись!»
Сердце ушло в пятки, когда он напружинился и прыгнул, распахнув крылья, оставляя внизу засыпанную снегом песочницу, качели, кусты, нескольких ошеломлённых зрелищем обитателей дома. Страх и восторг! Полёт! Город лежал внизу, переливаясь огнями, выстреливая огненными брызгами новогодних салютов. А вверху слабо мерцали звёзды. То ли небо отражалось в земле, то ли земля в небе.
Ната потеряла счёт времени. Ей было одновременно жарко и холодно, радостно и тревожно — чем закончится этот полёт? Что будет с нею? Куда несёт её это странное, немыслимое существо? Но вот они стали снижаться, и приземлились. Вокруг — белое снежное поле, над головой — чёрное прозрачное небо, а под небом — маленький домик, светятся жёлтым окна. Откуда-то Ната знала — ей точно туда, её ждут там, и пошла через снег, через поле. У двери оглянулась — Коша даже не попрощался, исчез, и следа не осталось.
Она толкнула дверь, вошла. А тут всё было совсем иначе! Большой коридор, высокие потолки, колонны белого мрамора. Словно бы изнутри здание оказалось значительно больше, чем выглядело снаружи. Откуда-то издалека слышалась музыка.
Её окликнули:
— Ната! Ну наконец-то! — она вздрогнула, обернулась на знакомый голос…
— Влад?! Ты… разве не уехал? Москва, новая работа, метро «Киевская»… ?
— «Киевская»? Метро? Впрочем, всё это не имеет значения. Ну-ка стой! — он окинул её придирчивым взглядом.
— Знаешь… я, конечно, люблю тебя разной, но одеться могла бы и понаряднее. Если бы ты знала, чего стоило организовать выступление! Первого января! И, ради бога, не спрашивай меня о своём исполнении. Это негуманно по отношению к человеку, начисто лишённому музыкального слуха.
(Начало здесь: https://dzen.ru/a/ZgbXv9tV1S_7tqZN)