Найти в Дзене
Бе Ликов.

Летний лагерь "Огонёк".

Раз уж мне так понравилось летом в лагере, как решила моя мама, которую я старался никогда не огорчать, следующим летом она опять меня туда отправила. Отправила на всё лето. Пионерлагерь в этот раз был с названием. Назывался он «Огоньком» и запомнился мне вшами. Дело в том, что при строительстве этого пионерского лагеря строители заботились о счастье и радости детей. А ведь эти понятия у взрослых неразрывно связаны с образом песочницы. Поэтому они сняли весь дёрн в периметре лагеря и засыпали всё песком. Потом песок засыпал всё, включая детские глаза, уши, сандалики, еду, волосы... В волосах (считалось что от песка), заводились вши, у всех, поголовно. Но, десятилетиями налаженная, система быта в лагере отдыха, имела свои наработки в борьбе с этими паразитами. Перед сном всех приводили в душевую. Нам намазывали головы вонючей смесью, основанной на керосине, её надо было подержать на голове, а потом смыть. После смывки волосы продолжали вонять смесью. От этого запаха начинала болеть

Раз уж мне так понравилось летом в лагере, как решила моя мама, которую я старался никогда не огорчать, следующим летом она опять меня туда отправила. Отправила на всё лето.

Пионерлагерь в этот раз был с названием. Назывался он «Огоньком» и запомнился мне вшами. Дело в том, что при строительстве этого пионерского лагеря строители заботились о счастье и радости детей. А ведь эти понятия у взрослых неразрывно связаны с образом песочницы. Поэтому они сняли весь дёрн в периметре лагеря и засыпали всё песком. Потом песок засыпал всё, включая детские глаза, уши, сандалики, еду, волосы...

В волосах (считалось что от песка), заводились вши, у всех, поголовно.

Но, десятилетиями налаженная, система быта в лагере отдыха, имела свои наработки в борьбе с этими паразитами.

Перед сном всех приводили в душевую. Нам намазывали головы вонючей смесью, основанной на керосине, её надо было подержать на голове, а потом смыть. После смывки волосы продолжали вонять смесью. От этого запаха начинала болеть и разрываться голова, и, видимо, не только у меня. Вши с головной болью пропадали. Но как только запах от волос выветривался, они возвращались. И всё заново.

А вторым моим несчастьем стал гвоздь, ржавый гвоздь «дюймовка». Он спокойно торчал из доски полураспадшейся песочницы, может, годами даже торчал, пока я не пробежал по нему в резиновых кедах. Вернее, добежал я ровно до него и упал, сраженный гвоздем. Он проткнул мне левый кед и прямо в центре ступню. Подошву кеда насквозь, ступню лишь до середины.

И это в самом начале первой смены! Я стал ограничен в движениях, больше не бегал, ковылял и старательно обходил во время дождя пробитым левым кедом лужи. Купаться тоже мне было запрещено. Пока все плескались в купальне, я сидел на бережку и смотрел. Помню, прибежал кто-то и закричал, что кино привезли новое! Фильмы показывали в клубе рядом со столовой раз в неделю, иногда привозили новые. Все выскочили на новый фильм из воды и побежали. Я заковылял им вслед.

Мой друг Серёжка сказал, что меня не бросит, и медленно пошёл рядом со мной. Я попросил его не делать этого, он кивнул и умчался вслед остальным. Когда я доковылял до клуба, то успел посмотреть заключительные титры фильма.

Серёжа был сиротой, не помню, что вышло с его родителями, но он жил с бабушкой. Благодаря этому он знал много песен про красноармейцев. По вечерам, когда всех укладывали спать, он тихонечко пел мне с соседней кровати про «...боец, молодой, он поник головой, комсомольское сердце пробито...». И мы оба плакали тихонько, чтоб не быть наказанными.

Читать он не умел, хотя нам обоим было уже по 7 лет.

И я решил это исправить, я научил его читать и писать. Писали палочкой прямо на песке, ничего другого пишущего нам было не положено. А ещё Сергей верил в Бога! Да-да! Он верил в Бога и молился. Он сам мне об этом рассказал. Говорил, что Бог всемогущий. Я ему не верил. Однажды мы поссорились сильно. Настолько сильно, что буквы «у», «ф», «х», «ц», «ч», «ш», «щ», «ъ», «ы», «ь», «э», «ю», «я» я ему предложил выучить самостоятельно.

Вскоре он пришёл мириться. Я отказывался, и тогда он предложил мне следующее, он сказал, что попросит Бога о чём угодно, всё, что я захочу, и Бог сделает это! И тогда, может, я перестану на него сердиться, и мы помиримся.

Я понял, что этого не будет никогда, потому что никакой Бог не смог бы сделать то, чего мне хотелось. Хотя бы потому, что это был не «родительский день», день, когда, раз в месяц, ко всем в лагерь приезжали родители. А я, больше всего, тогда хотел, чтобы приехала моя мама. Так я ему и сказал.

Он ответил, что так и будет, и стал молиться.

После обеда приехала мама не одна, почему-то с папой и дедушкой.

Когда они вошли в корпус, где мы лежали в кроватях, в послеобеденный «тихий час», я не поверил своим глазам. Я посмотрел на Серёжку, лежащего на соседней койке, он сделал вид, что спит.

Родные забрали меня на прогулку, мы пошли на озеро. Нога у меня к тому времени зажила, я купался с отцом, играл с дедом и обнимал мать, я по ним очень соскучился.

Когда мы возвращались обратно через лес, босиком шли после купания, то мне в заживающую рану на ноге воткнулся сучок от ветки. Он совпал диаметром с предыдущим гвоздём. И пришлось мне отхромать ещё полсмены.

Серёжка меня не бросал, поддерживал. Мы с ним помирились, и я научил его всем буквам, какие знал сам, а также их чтению и писанию.

А он научил меня самому главному, показал, как можно верить в Бога.

И вера его была всемогущей!