Разрешите поподробнее остановиться на одном из самых любимых мной фрагментов романа.
Без всякого сомнения, пронизан тёплым юмором эпизод, когда бабушка, пытаясь разобраться в чувствах Веры, начинает чтение старинного романа.
Что предшествовало этому? Райский, увидев преобразившуюся Веру («За её обыкновенной, вседневной миной крылась другая. Она усиливалась, и притом с трудом, скрадывать какое-то ликование, будто прятала блиставшую в глазах, в улыбке зарю внутреннего удовлетворения, которым, по-видимому, не хотела делиться ни с кем», - потом мы узнаем, что именно тогда появилась у Веры надежда на перерождение Марка), заметив, что она «счастлива и захотела брызнуть счастьем на другого», неосторожно скажет бабушке: «Она в экстазе, разве не видите?»
Татьяна Марковна безмерно испугана: «"Влюблена! в экстазе!" Это казалось ей страшнее всякой оспы, кори, лихорадки и даже горячки». И, конечно же, ищет способы «вызвать Веру на откровенность».
Вообще в этой главе романа очень много (для меня, во всяком случае,) литературных ассоциаций. Так, попытки бабушки найти «предмет» любви Веры («с городскими молодыми людьми она видится только на бале у откупщика, у вице-губернатора, раза два в зиму, и они мало посещают дом. Офицеры, советники — давно потеряли надежду понравиться ей, и она с ними почти никогда не говорит»; Тушину «платила просто дружбой или благодарностью»; «Не в попа же влюбилась!») мне очень напоминают рассуждения «старушки Лариной»»: «Не влюблена ль она?» — «В кого же? Буянов сватался: отказ. Ивану Петушкову — тоже…»
Наконец выход найден: «доведаться о том, что так её беспокоило, попытать вывести на свежую воду внучку — стороной, или "аллегорией"», а точнее, чтением нравоучительного романа, «тема его состояла в изображении гибельных последствий страсти от неповиновения родителям». Вот тут снова вспоминается Пушкин: «Роман классической, старинный, отменно длинный, длинный, длинный».
Позвольте отвлечься. Собирая материалы для статей, наткнулась в интернете на попытку «идентификации» этого романа. Автор статьи, так и не сумев подобрать ничего подходящего, вдруг договорился до того, что имя героини (Кунигунда) намекает на «философскую повесть» Вольтера «Кандид». Вот это кажется мне совершенно немыслимым. Да, повесть начинается с изгнания героя из замка из-за любви к прекрасной Кунигунде, но это только даёт толчок дальнейшему развитию событий, а кроме того, могло ли быть возможным чтение в доме Бережковой произведения, которое считалось более чем «безнравственным» и даже попало в «Индекс запрещённых книг»? Да и достаточно лёгкий, подчас фривольный стиль Вольтера никак не согласуется и с данной Райским аттестацией романа («Точно мочалку во сне жуёт»), и с данной автором характеристикой («Вся эта история была безукоризненно нравственна, чиста и до нестерпимости скучна»).
Мне думается, всё куда проще: Гончаров создал своего рода мини-роман («книгу о Ричарде и Кунигунде») внутри романа, а для усиления впечатления старомодности использовал имя героини. Оно, к слову, фигурирует не только у Вольтера: так зовут прекрасную даму в балладе Ф.Шиллера «Перчатка». В переводе В.А.Жуковского героиня безымянна, а вот М.Ю.Лермонтов пишет согласно оригинальному тексту: «И к рыцарю вдруг своему обратись, Кунигунда сказала, лукаво смеясь».
Существует немало упоминаний о дамах, носивших это имя, в том числе и католических святых. И вот тут нужно сказать, что хоть и есть среди них Кунигунда фон Савиньи, жившая в девятнадцатом веке, всё же большинство Кунигунд родилось в Средние века.
… Каков же результат бабушкиных усилий? Вера, сделав неудачную попытку уйти от чтения романа, терпеливо выслушивает («не зевала, не следила за полётом мух, сидела, не разжимая губ, и сама читала внятно, когда приходила её очередь читать»). А потом задаёт вопрос: «Бабушка! за что вы мучили меня целую неделю, заставивши слушать такую глупую книгу?» — сделав вывод: «Нет, вы хотели за что-то наказать меня. Если я провинюсь в чём-нибудь, вы вперёд лучше посадите меня на неделю на хлеб и на воду». А услышав, что хотели «не наказать, а остеречь, чтоб... не провинилась когда-нибудь...», спросит: «А если б я провинилась... вы заперли бы меня в монастырь, как Кунигунду?.. Так зачем же глупой книгой остерегать?»
Вероятно, какой-то след в её душе роман оставит – не случайно, позднее вспомнив об этом, с «трагическим юмором» будет думать: «Ах, хоть "Кунигунда" надоумила бы меня тогда!» Но сейчас на вопрос бабушки «Чем же я остерегу, уберегу, укрою тебя, дитя мое?.. Скажи, успокой!..» она ответит просто: «Перекрестите меня!»
А вот Марфенька… Вспомним, она любила лишь романы, «где кончается свадьбой», и здесь слушала, «огорчаясь тем, что книги осталось немного, а всё ещё рассказывается "жалкое" и свадьба не предвидится». Её реакция по окончании чтения очень выразительна: «Гадкая книга, бабушка, что они вытерпели, бедные!..»
Но дальше произойдёт совсем неожиданное, заставив бабушку подумать: «Добро бы Вера, а то Марфенька, как Кунигунда... тоже в саду!.. Точно на смех вышло: это "судьба" забавляется!..»
Именно после завершения чтения Викентьев объяснится в любви Марфеньке. До этого он был изгнан в сад за несерьёзное поведение: «Ему не сиделось на месте, он… просил дать и ему почитать вслух, а когда ему давали, то он вставлял в роман от себя целые тирады или читал разными голосами. Когда говорила угнетённая героиня, он читал тоненьким, жалобным голосом, а за героя читал своим голосом, обращаясь к Марфеньке, отчего та поминутно краснела и делала ему сердитое лицо. В лице грозного родителя Викентьев представлял Нила Андреича» (он и Марфеньке потом скажет: «Эту книгу сочинил, должно быть, Нил Андреич»).
Но именно по завершении чтения решится он сказать слова любви, а после признания Марфеньки и встречи с матерью жениха бабушка подведёт итог: «Вон я хотела остеречь их моралью — и даже нравоучительную книгу в подмогу взяла: целую неделю читали-читали, и только кончили, а они в ту же минуту почти всё это проделали в саду, что в книге написано!.. Вот вам и мораль!»
И будет великолепнейшая сцена с матерью жениха, когда Татьяна Марковна попытается соблюдать все положенные церемонии («надела шумящее шёлковое с серебристым отливом платье, турецкую шаль, пробовала было надеть массивные брильянтовые серьги», «приказала… достать парадное столовое бельё, старинное серебро и хрусталь к завтраку и обеду. Повару… велела ещё варить шоколад, послала за конфектами, за шампанским»). И даже «с несвойственным ей жеманством» будет заявлять: «Это такое важное дело, Марья Егоровна, что вдруг решить я ничего не могу. Надо подумать и поговорить тоже с Марфенькой. Хотя девочки мои из повиновения моего не выходят, но всё я принуждать их не могу...» А «для пущей важности» солжёт: «За то, что Марфенька отвечала на его объяснение, она сидит теперь взаперти в своей комнате в одной юбке, без башмаков! А чтоб ваш сын не смущал бедную девушку, я не велела принимать его в дом!»
А потом, увидев, что обиженная гостья соберётся уезжать («Прикажите человеку подавать коляску!..»), остановит её: «Коляска ваша отложена, кучера, я думаю, мои люди напоили пьяным, и вы, милая Марья Егоровна, останетесь у меня и сегодня, и завтра, и целую неделю...» И вот уже «пропала вся важность. Морщины разгладились, и радость засияла в глазах. Она сбросила на диван шаль и чепчик». И речь ведётся по-другому: «Мочи нет — жарко! Извините, душечка, скиньте мантилью — вот так, и шляпку тоже. Видите, какая жара! Ну... мы их накажем вместе, Марья Егоровна: женим — у меня будет ещё внук, а у вас дочь. Обнимите меня, душенька!»
И удивительно душевно прозвучит её обращение к Викентьеву: «Бог тебя простит, добрый, милый внучек! Так, так: ты прав, с тобой, а не с другим, Марфенька только и могла слушать соловья...»
И, наверное, говоря об отношениях бабушки с Марфенькой, нужно вспомнить сцену дня рождения. Во-первых, бабушкин подарок: «"Любовь — любовью, а вот тебе мой всегдашний подарок! — говорила она, крестя её. — А вот и ещё, чтоб ты этого моего креста и после меня не забывала... Вот тебе..." Она вынула футлярчик, достала оттуда золотой крест, с четырьмя крупными брильянтами, и надела ей на шею, потом простой гладкий браслет с надписью: "От бабушки внучке", год и число».
Во-вторых, объяснение, почему все шлют ей прекрасные подарки: «Одна радость глядеть на тебя: скромна, чиста, добра, бабушке послушна...»
И, наконец, хоть и немного на другую тему, не могу не вспомнить великолепный ответ на вопрос «А брат Борис Павлович: что я ему!..»: «То же, что всем!.. (Мот! из чего тратит на дорогие подарки, вот я ужо ему дам! — в скобках вставила она.) Он урод, твой братец, только какой-то особенный урод!»
И не подозревает бабушка, какая драма разыгрывается параллельно радостным событиям…
Если понравилась статья, голосуйте и подписывайтесь на мой канал!
"Оглавление" по циклу здесь
Навигатор по всему каналу здесь