43 подписчика

Мемуары Арамиса, Глава 299

5 апреля 20245 апр 2024

16 мин

Глава 299

Сложив с себя функции тюремщика, д’Артаньян поздравил себя с этим замечательным событием и пожелал самому себе никогда более не возвращаться к подобным занятиям.

Фуке за те несколько дней, пока находился под опекой господина Талуё, уже успел пожалеть о перемене в своей и без того не слишком радостной жизни, поскольку режим, установленный Талуё, был для него невыносим.

Лёжа на кушетке, он смотрел на неприглядный потолок не потому, что на нём было что-либо интересное, а просто потому, что куда ни кинь взгляд, везде всё было слишком уж неприглядным. Он размышлял о превратностях жизни, когда в замке камеры с лязгом провернулся ключ, двери отворились, и в помещение вошёл гвардеец с подносом, на котором был обед.

— Я отказываюсь от еды, — сказал Фуке, не глядя на гвардейца.

Д’Артаньян кормил его не в пример лучше, и это было первым поводом отказаться от пищи, но, поразмыслив, Фуке решил, что не плохо было бы объявить голодовку. Всё, чего он надеялся добиться, это разговор с начальством, повыше, чем Талуё, а далее он предполагал добиться встречи с Королём, или хотя бы разрешения написать ему письмо.

«Его Величество просто ввели в заблуждение, — убеждал он себя. — Наша последняя встреча убеждает меня в том, что Король любит и ценит меня. Быть может, он даже не знает, что я арестован, и велел своим солдатам разыскать меня, а арест – это происки Кольбера, который воспользовался предоставленной ему властью? Но нет, пусть даже я ошибаюсь, ведь едва ли можно было проделать такое без ведома Его Величества! Капитан д’Артаньян подчиняется только лично Королю. Да ведь и я же видел приказ, на котором стояла подпись Короля! Едва ли кто-то осмелился бы её подделать. За такое не сносить ему головы! Стало быть, Короля просто обманули, ввели в заблуждение относительно моих придуманных вин и моих несуществующих намерений и амбиций! Стоит мне только поговорить с Королём, и всё наладится! Но как же мне добиться встречи с ним? Разумеется, Король не допустит, чтобы я умер в темнице без суда и задолго до суда. Если я буду отказываться от пищи, у меня всё получится, я добьюсь встречи с Королём и выйду из темницы с триумфом!»

Так обманывал себя Фуке, где-то в глубине души понимая, что дела обстоят совсем не так, как он себе рисует, и что он далеко не безвинен перед Королём, и что планы его были вовсе не невинными, и что у Короля было даже больше причин для его ареста, чем, вероятно, будет указано в обвинительном заключении. И всё же душа каждого человека устроена так, что собственные провинности видятся ему ничтожными, тогда как чужие вины в отношении него самого рассматриваются в жутко преувеличенном виде.

— Умоляю, монсеньор, поберечь свои силы и отобедать, — сказал гвардеец таким проникновенным тоном, что Фуке невольно взглянул ему в лицо.

Лицо гвардейца, как ему показалось, имело хитрый взгляд, всем своим выражением гвардеец указывал на что-то, лежащее на подносе.

Фуке привстал на кушетке и принял поднос.

На нём лежало письмо! Гвардеец стоял так, что если бы кто-то наблюдал за ним из дверей, он не видел бы ни подноса, ни письма, ни Фуке.

Мгновенно оценив ситуацию, Фуке схватил письмо и спрятал во внутреннем кармане сюртука.

Поблагодарив гвардейца взглядом, Фуке постарался запомнить его лицо навсегда.

— При господине д’Артаньяне меня кормили не в пример лучше, — сказал он, показывая взглядом на двери, намекая, что он ни в коем случае не желает обидеть гвардейца.

— Я не могу судить об этом, я не служу господину д’Артаньяну, — сухо ответил гвардеец, при этом медленно прикрыл на мгновение оба глаза, как бы давая понять, что разгадал уловку Фуке. — Я лишь доставляю вам то, что мне велено, а распоряжаются этим совсем другие люди.

Фуке понял двойной смысл последней фразы. Итак, гвардеец был лишь посыльным, кто-то более влиятельный шлёт ему весточку с воли.

— Я постараюсь привыкнуть к этим переменам, — сказал он равнодушным тоном. — У меня просто нет выбора.

— Я зайду за подносом позже, — сказал гвардеец.

В этот момент его ладонь раскрылась, и Фуке увидел в ней кусок графитового стержня, диаметром в одну пятую долю дюйма, оправленного в свинцовую трубочку. Гвардеец положил стержень на поднос и передал поднос Фуке.

Фуке снова поблагодарил гвардейца взглядом, после чего тот удалился.

Приступив к трапезе, которая хотя и была сервирована намного хуже, чем прежде, всё же была не так плоха на вкус, каковой казалась неприглядной на вид, Фуке почти не ощущал ни вкуса, ни голода, ни сытости. Его мысли были лишь о письме.

Наконец, он сообразил, что не решится прочесть письмо, пока не будет убеждён, что за ним не подглядывают. Его смущала замочная скважина.

Тогда он достал платок и несколько раз нарочито кашлянул в него. Затем, делая вид, что платок нуждается в сушке он повертел головой в поисках того, куда бы можно было его повесить, затем решительно подошёл к двери и повесил платок на дверную ручку так, чтобы замочная скважина была закрыта.

«Пусть думают себе, что хотят, во всяком случае, я получил какое-то время на чтение письма! — решил он. — Ведь если они тотчас же откроют дверь, они тем самым признаются, что подглядывают за мной!»

Но Фуке напрасно волновался. За ним никто не подглядывал, поскольку господину Талуё было решительно безразлично, чем занимается арестованный, так как он не получал на этот счёт никаких особых распоряжений, а думать своей головой он не был приучен.

Итак, Фуке развернул письмо и прочёл следующее.

«Монсеньор! Не отчаивайтесь! О вас помнят, вас спасут. У меня есть, по меньшей мере, два надёжных способа вас спасти. Но любой из них требует времени. Если удастся задуманное, вы не только возвратите себе свободу, но и вернёте своё положение, и даже возвыситесь более прежнего. Как бы ни казалось это невероятным, у меня осталось средство, после применения, которого все ваши друзья будут возвышены, а враги унижены и устранены или же впадут в ничтожество. Другое средство состоит в банальном побеге с дальнейшим жительством в одном из сопредельных государств в достатке и роскоши, подобающей вашему сану и достоинству, что для меня видится менее простым и менее желательным вариантом, но вам, вероятно, покажется более реалистичным, так что лишь поэтому я говорю об этом втором варианте. В любом случае я позабочусь о вашей свободе и безопасности. Для начала: ничего не бойтесь и не признавайте никаких обвинений. Если даже состоится суд, судьи будут на вашей стороне. Всё что нам нужно – это лишь время для приведения в жизнь моего первого плана, который видится мне наиболее реалистичным, но в который я не могу посвятить вас. Умоляю же вас не устраивать голодовку, поберечь своё здоровье и силы, не падать духом. Это всё, что от вас требуется в настоящее время, остальное я беру на себя. Не подписываюсь, ибо вы и без того понимаете, кто написал вам это письмо, а если не догадываетесь, то это автор многих сатирических куплетов, пожелавший остаться неизвестным. Если вы согласны, напишите на обратной стороне письма букву S. Если же у вас имеются возражения, нарисуйте N. Возвратите письмо тому, кто вам его доставил».

«Это д’Эрбле! — тотчас же понял Фуке. — Это письмо означает, что он на свободе и деятелен! Значит, я спасён!»

Фуке тотчас нарисовал на обратной стороне письма букву S, после чего сложил письмо и спрятал за обшлагом рукава. Затем он подумал, что стоит убрать платок, который вовсе не нуждался в просушивании, с дверной ручки.

«Может быть, мне ещё придётся снова воспользоваться этим способом, так что не буду пока раздражать моих тюремщиков, — подумал он. — А ведь среди них есть и мои друзья! По крайней мере, один из них! Хотел бы я знать, как его зовут, и почему он мне помогает. Впрочем, наверное, мне лучше не знать его имени, пока я нахожусь тут, в заключении. А помогает он мне просто потому, что он – один из таинственных друзей д’Эрбле, которых у него, как я вижу, очень много».

Моим посланником был лейтенант дю Шанте, перевербованный мной на корабле капитана Жеральдина д’Аржансона во время бегства с Бель-Иля. Я поручил ему подготовить и реализовать побег Фуке из замка Амбуаза с помощью также перевербованного мной лейтенанта д’Оне. Я прекрасно знал устройство этого замка, поскольку располагал детальными схемами, добытыми по линии Ордена иезуитов. Я знал и то, чего не знали нынешние владельцы замка и их слуги, включая дворецкого Рене де Ла Трюшо. О потайном ходе, сделанном на случай осады, они и не подозревали. Этот ход вёл из одной из комнат замка, которые могли быть использованы для содержания Фуке под арестом, и выходил к берегу Луары. Замок Абуаз, как всем известно, был заброшен с начала века, во времена Фронды он был превращён в тюрьму для заговорщиков. Он принадлежал Гастону Орлеанскому, а после его смерти вернулся в собственность Короля Франции. Людовик XIV решил продолжить использование его в качестве неприступной в тюрьмы, поместив в него сначала Фуке, а затем и Лозена. Замок, как всем известно, имеет два этажа и большую мансарду, которая фактически является третьим этажом и именно так может использоваться. По бокам замка имеются круглые башни. Потайной ход вёл из комнаты, расположенной в подвальном помещении. Необходимо было добиться, чтобы Фуке перевели именно в эту комнату. Я не хотел устраивать нападения на замок, поскольку с недавних пор старался по возможности избегать лишнего кровопролития. Должно быть, причиной этому было моё раскаяние в связи с тем, что я винил себя в гибели Портоса. Кроме того, я полагал, что господина Фуке всё ещё охраняет д’Артаньян, а я никак не мог допустить его гибели, тем более, по моей вине. Итак, я запланировал только мирный побег. Фуке должен был бы попросту исчезнуть из замка, словно бы он растворился в воздухе. С этим следовало поспешить, потому что я не имел понятия, как подступиться к возрождению и реализации моего прежнего плана с подменой Людовика на Филиппа. Это дерзкое предприятие теперь очень сильно осложнялось тем, что Людовик был уже посвящён в тайну и мог предпринять самые эффективные меры для предотвращения этого плана. К тому же я не знал, куда помещён Филипп, хотя и не без оснований предполагал, что он возвращён на своё прежнее место в Бастилию. И, наконец, я не мог быть уверенным, что Филипп по-прежнему будет ко мне лоялен после того, как я бежал, оставив его без поддержки и предоставив ему самому выпутываться из создавшейся ситуации, с чем он, к сожалению, не справился. Именно в надежде, что он как-нибудь выкрутится я рискнул покинуть его, надеясь в самом крайнем случае спасти хотя бы Портоса и рассчитывая спастись самому. Вы понимаете, мои читатели, которых, я надеюсь, у меня не будет, что положение моё было очень сложным, я замыслил повторить дело, которое мне почти удалось выполнить лично, но осуществить его издалека, находясь в Испании, я никак не мог бы, ведь это бы означало доверить свою тайну ещё кому-то, а я не доверял её даже Атосу и Портосу! Я должен был лично всё проделать, для этого необходимо было возвратиться во Францию, а это было пока ещё слишком опасно.

Следовательно, мой реванш откладывался, а спасение Фуке откладывать не следовало, поскольку в случае самого неблагоприятного исхода я рисковал вовсе потерять его.

Сейчас, когда я пишу эти строки, я задаю себе вопрос: «Для чего я предпринимал попытки спасения Фуке?» Действительно, ведь я уже понимал, что Фуке – человек не настолько решительный, какой был бы нужен мне на посту первого министра Франции. К тому же я имел все основания предполагать, что его дружба со мной держится на взаимной выгоде, как, впрочем, и моя с ним. И, следовательно, он хотя и мог быть моим соратником, но не годился на должность человека, подчиняющегося моим решениям. В качестве дальнейшего участника в моих делах для реализации моих замыслов он был бы скорее помехой, нежели пособником и помощником. Но я словно бы ощущал, что в его аресте есть доля моей вины, поскольку Король был взбешён моими дерзкими действиями. Умом я прекрасно понимал, что Фуке был арестован вовсе не за это, и что его арест был предрешён задолго до моего дерзкого поступка, однако же сердцем я ощущал, что, по меньшей мере, на мне лежит вина за более суровое обращение Короля с ним, нежели это могло быть, если бы я не предпринял попытки переворота. Так как я был связан с Фуке, Король, непременно заподозрил Фуке в соучастии. Что ж, с этим я ничего не мог поделать, я мог лишь попытаться спасти Фуке, только и всего. Потеряв Портоса, я стал излишне сентиментальным. Мне, видимо, и вовсе не следовало бы ввязываться в это дело, предоставив судьбе Фуке вершить то, что предрешено. Но я по природе таков, что должен действовать, и то, что меня не устраивает в данный момент в наибольшей степени, всегда идёт в моих планах первой очередью, а в моих усилиях получает наивысший приоритет.

Я поручил дю Шанте устроить так, чтобы Фуке перевели в нужную комнату в подвале. Но содержание бывшего министра в подвале внешне выглядело излишней жестокостью, так это все и воспринимали. Его тюремщики, де Талуё и де Марсак, не решились бы по своей воле на такое его перемещение. Оставалось придумать и реализовать такие события, которые заставили бы их переместить его туда хотя бы временно. Одним из вариантов было убедить Талуё, что верхние этажи слишком опасны, ведь замок, действительно, изрядно обветшал. Тогда перевод Фуке в подвальное помещение соответствовал бы его же собственным интересам. Пригласить эксперта по строительству, который бы убедил в этом Талуё, я не мог. Я рассматривал и такой вариант, что бы кто-нибудь взялся устроить хаотическую пальбу по всем окнам замка. Это продемонстрировало бы опасность. Но я отверг эту идею, так как это было бы и в самом деле опасно хотя бы уже тем, что могли бы быть жертвы, даже сам Фуке мог бы пострадать, и к тому же этот план был опасен для тех, кто его реализовывал бы.

Мне приходила в голову мысль о том, что подвальное помещение могло бы быть использовано в качестве карцера, места содержания арестанта в качестве наказания, но распорядиться об ужесточении содержания опального министра мог только сам Король, а он на такое бы никогда не пошёл. Казалось, ничто не могло бы содействовать моим замыслам.

Мне пришла в голову, кажется, не плохая идея, состоящая в том, чтобы в этом подвальном помещении была оборудована комната врача, в которой проживал бы личный врач суперинтенданта, господин Пекке. Далее Фуке должен был бы пожаловаться на здоровье, после чего Пекке потребовал бы разместить с целью излечения господина Фуке поближе к его кабинету. Этот план я также отверг. Личный врач сам обязан пребывать возле койки своего больного господина, у него не было ничего такого, что нельзя было бы перенести из его комнаты в комнату Фуке. Но ход мыслей в этом направлении подсказал мне один вариант. Фуке должен был бы пожаловаться на резь в глазах, а врачу Пекке в этом случае следовало установить, что солнечный свет вреден для глаз министра, так что перевод его в подвальное помещение был бы оправдан необходимостью на время обеспечить ему полную темноту.

Я попробовал реализовать этот план, но он провалился. Дю Шанте передал инструкции Фуке, тот стал жаловаться на резь в глазах. Пекке, тоже получивший соответствующие инструкции, объяснил это слишком ярким солнечным светом. Но хитрый Талуё заявил, что у него имеются отличные ставни на окна, а также шторы из очень плотной и непрозрачной ткани. Окна были занавешены и Фуке по моей милости пришлось провести целых двое суток в полной темноте, после чего он заявил, что полностью излечился, что малейшая резь в глазах прошла, и врач отменил своё предписание.

— Если у вас в глазах снова появится резь, монсеньор, обращайтесь! — весело сообщил Талуё. — Ставни и плотные шторы всегда к вашим услугам, как только вам надоест зрелище солнечного света.

— Вы очень любезны, господин де Талуё, — ответил Фуке. — Благодарю вас, я непременно воспользуюсь вашей любезностью, как только мне вновь понадобится темнота.

Я решился на вторую попытку. В качестве новой причины я решил выбрать шум в парке, на который должен был бы пожаловаться Фуке, после чего он должен был бы попросить перевести его в подвал, в тишину и прохладу.

Дю Шанте подогнал полсотни венгерских цыган, которые остановились в парке, разбили там свой табор с палатками, конями, кострами и малыми детьми. Не знаю, как ему это удалось, но шум от них был невыносимый и Талуё долгое время ничего не мог с ними поделать, поскольку их бесстрашные мужчины, вооружённые и отчаянные, настаивали на своём праве пребывать там, показывая какие-то бумаги и потрясая огромными ножами перед самыми носами переговорщиков, направленных к ним. Сам Талуё предпочитал перемещаться в карете без особых примет, опасаясь, что воинственное племя горит жаждой мести по отношению лично к нему.

Д’Оне раздобыл где-то целый арсенал фейерверков, которые были зажжены среди ночи этими самыми цыганами, которые восторженно кричали, когда фейерверки зажглись, особенно, их женщины и чрезвычайно голосистые дети. Под конец они устроили какие-то дикие танцы с громкими песнями, и в довершение ко всему – конные соревнования.

Фуке немедленно пожаловался на головную боль и на невыносимый шум, который являлся причиной этого. Он просил перевести его в подвал.

Талуё склонен был согласиться, поскольку хлопоты с Фуке уже казались ему меньшим и наиболее простым делом среди той прорвы дел, которые на него неожиданно свалились в связи с прибытием цыган.

Но де Марсак категорически воспротивился этому решению.

— Господин де Талуё, мне кажется чрезвычайно подозрительным тот факт, что Фуке уже вторично настаивает на том, чтобы его перевели в подвал, — сказал он. — Человек в здравом уме и твёрдой памяти ни за что не захочет длительно находиться в подвале!

— Это лишь доказывает, что Фуке слегка повредился умом, что неудивительно, после такого потрясения, которое он испытал, начав с положения фактически хозяина страны, и закончив положением самого обездоленного её гражданина! — ответил Талуё.

— Либо это доказывает, что у него имеются весьма веские основания желать переместиться в подвал, — возразил де Марсак. — Я желаю лично обследовать камеру в подвале, в которой поселили врача Пекке, а также соседние с ней камеры.

— Что ж, поступайте, как знаете, а у меня достаточно дел с тем, чтобы избавиться от этих назойливых цыган! — ответил Талуё. — И откуда они только взялись на мою голову?

Фуке оставили в его прежней камере, но де Марсак, к счастью, не обнаружил тщательно скрытую потайную дверь в подземный ход. И хотя эта дверь так и осталась скрытой, так что о ней знаю лишь один я и двое моих людей, но, тем не менее, и этот план также не сработал.

(Продолжение следует)

Полностью «Мемуары Арамиса» вы можете найти тут

https://litsovet.ru/books/979343-memuary-aramisa-kniga-1

https://litsovet.ru/books/979376-memuary-aramisa-kniga-2

https://litsovet.ru/books/980135-memuary-aramisa-kniga-3

https://litsovet.ru/books/981152-memuary-aramisa-kniga-4

https://litsovet.ru/books/981631-memuary-aramisa-kniga-5

https://litsovet.ru/books/983912-memuary-aramisa-kniga-6

Также в виде файлов эти книги можно найти тут

https://proza.ru/2023/03/11/1174

https://proza.ru/2023/04/25/1300

https://proza.ru/2023/06/20/295