Личность императора Николая I является одной самых неоднозначных из российских государей. Причем, прямо противоположные характеристики давали ему уже его современники. Одни называли его грубым и самонадеянным, другие «работником на троне» и «неустрашимым рыцарем».
Конечно, столь разные мнения могли быть вызваны предвзятым и необъективным отношением к нему разных людей, видевших его только с одной стороны. Так, одни, как поэт Василий Андреевич Жуковский, обучавший русскому языку супругу Николая Павловича, знали его достаточно близко и видели, каким мягким и приветливым он становился, переступив порог дома. А другие, как Александр Иванович Герцен, не могли ему простить казни декабристов. Возможно, столь противоречивые оценки связаны с тем, что в течение жизни человек меняется – что естественно. Но иногда, в какой-то короткий период, человек меняется очень резко, приобретая нехарактерные ранее для себя черты.
Таким моментом, когда в одночасье все меняется, и не только жизнь, но и личность, стало для Николая Павловича восстание декабристов, сопровождавшее восхождение великого князя на престол.
Его не готовили быть императором
Я уже писала в предыдущей публикации, посвященной юным годам Николая Павловича (ссылка в конце статьи), что у великого князя, третьего сына императора Павла I, слишком мало было шансов встать во главе государства. Поэтому к этой роли его не готовили, а готовили к военной службе, как «будущего бригадного генерала». И хотя уже к концу 1819 года император Александр I сообщил Николаю о том, что второй брат Константин собирается отказаться от престола, все это было лишь на словах и документально не подтверждено.
Как это ни странно, Александр I, даже после того, как подготовил Манифест о престолонаследии, не готовил младшего брата к роли государя, не привлекал его к государственным делам. В начале 1825 года Николаю уже 28 лет, Александр мог бы сделать его членом Государственного совета, но почему-то не сделал. Просто назначил командиром 1-й гвардейской дивизии. Может, потому, что считал также, как Василий Андреевич Жуковский:
«…я никогда не видел книги в его руках; единственное занятие - фрунт и солдаты».
Сам Николай позже писал об этом так:
«…столь мало вели меня и склонность и желания мои; степень, на которую я никогда не готовился и, напротив, всегда со страхом взирал, глядя на тягость бремени, лежавшего на благодетеле моем (императоре Александре I)».
Ненужная корона
Когда 25 ноября 1825 года из Таганрога пришло известие о кончине императора Александра, Николай собрал членов Государственного совета и объявил им, в соответствие с Манифестом Александра Павловича, о своих правах на престол. Выслушав возражения генерал-губернатора Михаила Андреевича Милорадовича по поводу того, что законом империи не предусмотрено наследование по завещанию, и что наследником является Константин, Николай Павлович легко с этим согласился и сам тут же присягнул Константину.
И началась многодневная переписка между братьями, кто из них должен получить корону. Такая парадоксальная ситуация: если раньше за российскую корону боролись и даже убивали, то сейчас братья уговаривали друг друга ее принять. И так продолжалось 17 дней.
Такое расслабленное состояние закончилось 12 декабря, когда из Таганрога пришел пакет от начальника Главного штаба Ивана Ивановича Дибича, в котором тот говорил о существующем заговоре. И тогда к Николаю пришло осознание серьезности ситуации. Как он сам писал:
«Тогда только почувствовал я в полной мере всю тягость своей участи и с ужасом вспомнил, в каком находился положении. Должно было действовать, не теряя ни минуты, с полною властию, с опытностию, с решимостию».
Да, в тот момент он понял, какая опасность нависла над ним, над его семьей, над государством. И осознал – пора действовать.
Решительный разворот
В ту же ночь Николай Павлович в срочном порядке собирает Государственный совет. Его первой фразой было: «Я выполняю волю брата Константина Павловича», после которой он твердым, решительным голосом зачитал подготовленный Михаилом Михайловичем Сперанским Манифест о своем восшествии на престол.
Его выслушали в глубоком молчании. Та решительность, которую он проявил, твердость, которую продемонстрировал, не позволили больше никому ему возразить. После того, как он закончил читать Манифест, они молча поклонились новому императору. Самое первое сопротивление было преодолено, что придало ему еще больше решимости.
Рано утром Николай Павлович собрал гвардейских командиров и также, твердо и решительно, зачитал им Манифест, завещание императора Александра и отречение Константина. Признание его законным монархом было таким же единодушным. Также единодушно присягнули Сенат и Синод.
С того момента, как Николай взял на себя ответственность, он был решителен и спокоен. При этом он прекрасно осознавал всю опасность ситуации. В тот день он сказал генералу Александру Христофоровичу Бенкендорфу:
«Сегодня вечером, может быть, нас обоих не будет более на свете, но, по крайней мере, мы умрем, исполнив наш долг. /…/ Четырнадцатого я буду государь или мертв».
Тот день, 14 декабря 1825 года
С утра на площади перед Сенатом стали собираться батальоны, возглавляемые мятежными офицерами. Днем на площади было уже 3 000 солдат.
Напряжение росло. Несмотря на всеобщую растерянность, Николай ответственность за подавление бунта взял на себя. Даже после того, как над его головой просвистели пули, выпущенные из рядов бунтовщиков, он еще надеялся, что обойдется без кровопролития, и не сразу дал команду стрелять боевыми.
Весь тот день он был на виду, восседая на коне перед 1-м батальоном Преображенского полка. Его высокая, широкоплечая фигура была отличной мишенью. И он это прекрасно понимал. Но не ушел, не спрятался за других. Хотя его просили об этом. Позже Николай говорил брату Михаилу, который был с ним в тот день:
«Самое удивительное в этой истории — это то, что нас с тобой тогда не пристрелили».
После этого дня он твердо поверил в то, что его судьбой управляет Божья рука и так нужно для блага России.
Столь бесстрашное поведение Николая Павловича в тот день, конечно, можно объяснить его личными мужеством и храбростью. Сам он считал иначе. Как-то в беседе ему стали говорить о его героизме в тот день. На что Николай ответил:
«Вы ошибаетесь; я был не так храбр, как вы думаете. Но чувство долга заставило меня побороть себя».
Это чувство долга, которое он осознал, приняв на себя ответственность за страну, во многом изменило его, привело, как сейчас говорят, к трансформации его личности. Маркиз Астольф де Кюстин, писавший о Николае I, отметил, что в тот день Николай Павлович
«…из молчаливого, меланхоличного, каким он был в дни юности, превратился в героя».
Изменилось даже выражение лица Николая Павловича. Александра Федоровна 15 декабря сделала запись в своем дневнике:
«Я увидела в нем совсем нового человека. Эта ужасная катастрофа придала его лицу совсем другое выражение…».
Император-лицедей
После подавления бунта начались аресты и допросы замешанных в нем лиц. Николай лично допрашивал членов тайных обществ. И здесь в нем проявились еще одни качества, которые раньше за ним не замечались. Если раньше о нем говорили как о прямом человеке, то сейчас он показал себя настоящим лицедеем, хитро и гибко подбирающим маски для каждой ситуации.
Де Кюстин так писал о поведении Николая во время личных допросов, которые он вел с декабристами:
«…вынуждал признания, <...> подбирая маски, каждый раз новые для нового лица. Для одних он был грозным монархом, которого оскорбил его же верноподданный, для других - таким же гражданином отечества, как арестованный, стоявший перед ним; для третьих - старым солдатом, страдающим за честь мундира; для четвертых - монархом, готовым произнести конституционные заветы; для пятых -русским, плачущим над бедствиями отчизны и страшно жаждущим исправления всех зол".
Он вел себя столь тонко, хитро, правдоподобно, что многие подследственные верили в его чистосердечие и делали самые немыслимые по своей откровенности признания. Один из многолетних приближенных Николая Павловича, барон Модест Андреевич Корф, писал:
«Никто не обладал более императора Николая, высоким даром действовать не только на воображение, на рассудок, но и на чувство. В этом отношении искусство его было, можно сказать, волшебное».
Этим его «искусством» и объяснялось то, что декабристы на допросах сделали множество признаний и взаимных оговоров – они поверили тонкой игре царя.
Да, император Николай Павлович был очень многогранной личностью, демонстрируя все многообразие граней и в государственной деятельности, и в личной жизни. Особенно ярко эта многогранность начала проявляться после его драматического вступления на престол.
Другие статьи, связанные с Николаем Павловичем: