I
- Послушайте, вы в самом деле умеете писать? - с интересом спросил управляющий.
- А как вы думаете, почему бы мы иначе сюда пришли? - фыркнула Леля.
- Ну-у, - уклончиво протянул управляющий, - я, знаете ли, тут такого со вчерашней недели наслушался... Не про вас будь сказано, но ей-богу, в большинстве случаев я без наводящих вопросов вообще с трудом могу сказать, ваять ли эти господа намерены, музыку ли сочинять или фильмы снимать. И мне совсем не хочется задавать эти самые вопросы: наводящие, они же - выводящие. Из словесных дебрей. Знаете, какое самое частое слово на этих посиделках, нет? Концептуальность! Какая же, спрашиваю, концептуальность? - А известно, какая: концептуальная! Вот, не угодно ли! Не уверен, понимают ли они себя сами, но мне уже через пару минут такой беседы кажется, что я присутствую на второй ее части, а все определения и, так сказать, вводные, давались в первой, которую я как-то ненароком пропустил. Поэтому...
Он замолк на полуслове, слегка вытянув голову вперед и прислушиваясь не то к чему-то внутри себя, не то к не слышному еще его посетителям шуму в недрах особняка.
И словно отвечая ему через приоткрытого окна со двора тут же донеслись резкие злые крики, какая-то некомплектная ругань на несколько голосов, начавшаяся, очевидно, еще в вестибюле, и в качестве аккомпанемента звук разбитого стекла, немедленно перекрытый истошной полицейской сиреной. Рев ее, впрочем, быстро оборвался и громкий, хриплый голос, наверное, спеша заполнить наступившую паузу, начал мерно взлаивать:
- Антихристы! Амебы! Аракчеeвы! Анафемы! Ассенизаторы архитектуры!
- Здорово! - восхитилась Леля. - Интересно, а на "Б" он тоже так ладно может?
Управляющий удовлетворенно хмыкнул, поднял брови, перещелкнул кнопочки на пульте, отчего окно почти мгновенно затянулось какой-то прозрачной мембраной, наглухо отделившей кабинет от скандала во дворе, и повторил, явно меняя вопросительный знак на крепкую точку:
- Послушайте, вы в самом деле умеете писать.
- Ну, в общем, да, - пожал плечами Гутман. - Во всяком случае, так утверждают.
- Умеем, умеем, еще как умеем! - уверенно заявила Леля, быстро пнув Гутмана ногой под столом.
- А-га! - констатировал управляющий, переходя к восклицаниям.
- В любом случае, я не вижу в этом ничего исключительного! - улыбнулся Гутман.
- Уничижение паче гордости? - усмехнулся их собеседник. - А я вот, знаете, считал и считаю себя человеком, достаточно... э-э-э, ну, культивированным, что ли, но мой предел всегда был ненамного выше школьного сочинения о летних каникулах в деревне у бабушки.
- Мы пошли гораздо дальше этого, - заверила Леля.
- Да нет, Леленька, почему же - дальше? - возразил Гутман, одновременно поджимая ноги. - Если вдуматься, то добрая половина "Других берегов" тоже ведь вариации на ту же самую тему!
- Все равно, мы пошли дальше! - упрямо повторила Леля.
- Это не совсем так, - начал было Гутман, но управляющий нетерпеливо перебил его:
- Слушайте, если это хотя бы в какой-то мере так, пусть и в небольшой, то тоже очень здорово! А в каком стиле, позвольте поинтересоваться, вы пишете? - он перевел взгляд на Лелю.
- Что значит, в каком стиле? - не поняла Леля.
- Ну, я имею в виду, на что ваше творчество похоже?
- На шампанское!
- Ух! И на какое же именно?
- На "Клико, разумеется! - без тени сомнения отрезала Леля.
- Даже так? - управляющий снова повернулся к Гутману.
- Безальтернативно, - пожал плечами Гутман, - не газировкой же всю жизнь пробавляться!
- Черт возьми! - управляющий откинулся на спинку кресла. - Простите, мадам, но вот уж, воистину - черт возьми! И раз так, почему бы тут не завязаться большой и светлой дружбе? Вот прямо сейчас - да и в узелок? В милый такой бантик денрожденный. А, почему бы?
- Ага, сначала - узелок, а потом - в бараний рог! - вновь насторожилась Леля, указывая на окно.
- Ой, что вы! - отмахнулся управляющий. - Что вы! От "Клико" такого не бывает, вот разве - от газировки, которой пытаются заливать ущемленную манию величия.
- Мания величия - не грыжа, она сама собой не ущемляется. Ее что-то ущемило. Или кто-то.
- Или где-то, - спокойно договорил управляющий. - Так оно вернее всего будет. И, обратите внимание, это обстоятельство места, но никак не образа действия. Кому, как не писателям, - он слегка поклонился собеседникам, - кому, как не им, понимать принципиальную разницу между этими категориями.
- Ну, почему же, - вставил Гутман, - иногда место действия вполне тождественно образу или даже подменяет его.
- Господи помилуй! - всплеснул руками управляющий. - Да вы ровно о тюрьме говорите! Этот квасной Ле-Корбюзье сидел тут каких-нибудь полчаса назад - судите сами: неужели же здесь что-нибудь на мысль о тюрьме навести может! - Он широким жестом обвел свой просторный, светлый, обставленный и отделанный в стиле "Арт-деко" кабинет. - Ну, разве что тут было, некоторым образом, воспоминание о будущем! Ведь здесь ему всего лишь беспочвенность претензий на гениальность наглядно продемонстрировали. Вот тут "Болеро" и началось!
- Разве он не про архитектуру говорил?
- А бог его знает, о чем он говорил! Но вот кричал он точно на манер симфонического оркестра - пока его отсюда не выставили, понятное дело. Хорошо еще, что в кабинете запасный выход имеется, иначе он бы всех остальных в приемной распугал! Но он, как вы поняли, и там не успокоился. Стороннему наблюдателю, должно быть, весьма любопытно было бы проследить, как он все время к одной и той же теме возвращался - мол, попомните вы еще меня, все вместе и по отдельности, да поздно будет. Возвращался и постоянно новые группы инструментов, в смысле, проклятий и пророчеств для ее вящего раскрытия подключал! Но я-то тут не сторонний наблюдатель - этого он, видно, при всем своем красноречии не учел.
- Всякий талант неизъясним, - процитировала Леля.
- Талант - быть может, - немедленно отозвался управляющий, - но нельзя же считать первым признаком такового явную психическую неустойчивость. А большего он на гора не выдал!
- А вот Фридрих Великий сказал как-то, - не сдавалась Леля, - что каждый, мол, имеет полное право, быть..., ну, словом, быть..., - она немного замялась.
- ...быть блаженным на свой собственный лад, - тихонько досказал Гутман.
- Полностью согласен с Фидрихом, хотя и плохо себе представляю, кто он таков, - улыбнулся управляющий. - Но, воля ваша, a блаженство плохо сочетается с дебошами подобного рода. Может быть, если бы в его распоряжении имелось "Клико"... Однако, заметьте себе, мы ему ни того, ни другого заранее никак не обещали. И никому другому тоже: правила игры есть правила игры. Впрочем, в какой-то мере это уже не про вас - у вас ведь, как выяснилось, шампанское собственного розлива всегда под рукой имеется.
- Мы в основном на экспорт работаем, - уточнил Гутман.
- И то! - согласился управляющий. - А с нашей помощью...
- ... мы рассчитываем на резкое увеличение нашей клиентуры.
- Ну, в таком случае и мы в накладе не останемся! Согласны?
- А как вы думаете, почему бы мы иначе сюда пришли? - Леля ловко вернула разговор к начальной точке отсчета.
- То есть, сказать, что я в восторге, значило бы вообще ничего не сказать! - управляющий, явно оценивший изящный Лелин вольт, прижал обе руки к груди и поклонился ей, ухитрившись при этом адресовать поклон и Гутману тоже. - Ну-с, тогда не будем размениваться на мелочи и сверхдлинные предисловия: что вы можете нам предложить?
- Э-э-э, - неуверенно протянула Леля и с надеждой взглянула на Гутмана, но тот лишь пожал плечами.
- Такое впечатление, что я чем-то вас сильно обескуражил, - с удивлением произнес управляющий.
- Ну, - замялся Гутман, - ведь вас же наверняка интересуют еще не реализованные проекты.
- Разумеется, - кивнул управляющий, - мы сэконд-хендом не занимаемся. То есть, в вашем случае было бы уместно говорить о стеклотаре, но - уж, извините - ей тоже нет.
- Это понятно, но ведь "Клико"- то продукт сезонный. Мы как раз отправили весьма значительную партию нашим оптовикам и теперь...
- ... и теперь ваши подвалы пусты?
- У нас никогда не бывает пустых винных подвалов! - с гордостью сказала Леля. - Но речь ведь о шампанском а не о бормотухе, которую когда и во что угодно разливать можно. А "Клико" созреть должно - мы полуфабрикаты не выпускаем!
- Это очень даже похвально, и когда же следует ждать первых пузырьков?
- Увы, наука тут бессильна! - развел руками Гутман.
- И всегда была, - добавила Леля. - Вот, скажем, Фридрих...
- Великий? - заинтересованно наклонился вперед управляющий.
- Именно! Так вот, он однажды поручил своим лейб-академикам выяснить, что там под коркой в подкорке происходит. Те потребовали в качестве материала для опытов 40 бутылок. "Ну уж нет, быть глупым и сытым - гораздо дешевле!" - заметил Фридрих и велел немедленно накрывать на стол.
-Ха, вот тебе и "сумрачный германский гений''! - от души рассмеялся управляющий. - Ей-богу, я становлюсь персональным фанатом этого вашего Фридриха и прямо сейчас с удовольствием повторил бы его распоряжение, но не обедать же в сухомятку, а ваше "Клико" маячит лишь на далеком-предалеком горизонте, если я правильно понял.
- И эта торжественная трапеза никак не может быть перенесена? - осторожно поинтересовался Гутман.
- Ну, я же недаром говорил о правилах, которые едины для всех. Но, с другой стороны, если бы из них не было исключений,...
- То они назывались бы уже законами.
- Точно! Кроме того, нам ведь понадобятся опытные дегустаторы...
- Сомелье, - один голос уточнили Леля и Гутман.
- А их у нас под рукой сейчас нет. И потом - а это самое главное! - вы мне оба очень нравитесь. Да что там, будь я Фридрихом, вы немедленно заняли бы место в Королевском Совете!
- Обa? - снова хором переспросили они.
- Eстественно, обa, раз вы на вопросы синхронно отвечаете! И вообще, говоря о себе, вы исключительно множественное число используете - не могу же я его на единственное дробить! В общем, считайте себя возведенными в графское достоинство, а сиятельным особам для представления верительных грамот устанавливается срок...
- ...тридцать дней! - быстро закончил Гутман.
- Ого, целых тридцать! И кто здесь, интересно знать, из кого веревки вьет и означенные веревки в бараний рог скручивает? Вы в течение месяца будете, стало быть, допивать остатки "Клико", собранные по хозяйским сусекам, а комитету конкурса на простой "Шамбертен" садиться - словно на диету?
- Любимое вино Наполеона, кстати, - заметила Леля.
- Ну что же вы хотите от полудикого корсиканца? Фи, шамбертен: ливр за литр! Нет уж, кесарю - кесарево, а простым смертным - надежды на "Клико". Так и запишем - на обратной стороне вашего официального прошения о продлении срока подачи проекта на месяц. В связи с наличием полного отсутствия гусиных перьев, свечей и чернил в чернильницах. Договорились? О шампанском можно не упоминать, а то, неровен час, очередь выстроится, а меня самого аккурат через месяц сильнейшая жажда одолеет и придется всех подряд локтями распихивать, а это не вежливо - я же все-таки не Буонапарте какой-нибудь!
- ''...oткупори шампанского бутылку и перечти "Женитьбу Фигаро", - немного невпопад произнес нараспев Гутман, но их собеседник немедленно откликнулся:
- А что - превосходное средство от меланхолии и прочих черных мыслей!
- Вот-вот! - кивнула Леля. - При соблюдении условий применения на homo legens действует почти безотказно и без всяких там побочных эффектов.
- Условий применения?
- Ну, там, кресло чтобы обязательно было широкое и покойное, а не вертящееся и то и дело норовящее само по себе от стола с лампой под абажуром отъехать; шелест страниц крайне важен, а за окном темень, и ветер, и дождь или снег. Камин или печка желательны, но тут уж кто на что горазд! - пояснила Леля. - Ну и рецептура, естественно, немного время от времени меняется: одни ингредиенты устаревают, другие вдруг на их место выходят - так это и про любое лекарство сказать можно!
- О-о-о! Замечательно! - захохотал управляющий. - Вы, стало быть, получаете месячный срок для окончательной доработки своего чудесного снадобья, включающего литературный шедевр вместе с не менее шедeвральным шампанским и проведения всяких там полуклинических испытаний - можете смело записать и меня в лабораторные крысы! Этим я без малейших проблем жюри конкурса куплю! Так что: пишите и обрящете.
На том и порешили.
II
Разумеется, идея принять участие в широко разрекламированном конкурсе проектов во всех мыслимых и немыслимых видах изящных искусств, объявленном каким-то крупным нефте-газо- и бог весть что еще-добывающим концерном, принадлежала именно Леле. Узнав о нем из интернета, она затем в течение почти двух недель кряду называла его не иначе как шансом или перстом судьбы, ничем конкретным, впрочем, этой судьбоносности не обьясняя и не подкрепляя. Более скептичный Гутман, не желая попадать под всегда горячую в подобных случаях Лелину руку и покрывать густой серой штриховкой видневшийся ей в розово-жемчужных тонах горизонт, полагал, напротив, конкурс вполне тривиальной рекламной акцией концерна, а его пресс-атташе, возглавлявшего жюри, мог считать вестником этой самой судьбы, только лишь в том случае, если бы та вдруг охромела сразу на обе ноги. Впрочем, если уж Лелину решимость идти на штурм конкурсных вершин не могло поколебать даже то очевидное обстоятельство, что отправлялись они на него с практически пустыми руками и никаких задумок не имея, то все остальные его доводы и вовсе не имели шансов быть услышанными, так что Гутман, пожав плечами, просто-напросто лишил их права голоса, тем более, что Леля как дважды-два доказала ему, что кропать сейчас нечто невразумительное на скорую руку - это пытаться заранее угадать ответ еще не прочитанной задачи.
Теперь же, спускаясь вниз и выбираясь на проспект через несколько перетекающих друг в друга внутренних дворов с застекленными на манер пассажей крышами — концерн располагался в нескольких огромных, старых особняках и потому мог расти лишь вширь, а не вверх, - он все же решил, что управляющего, безусловно, без всякой натяжки можно считать "комильфо", а беседа с ним неожиданно оказалась не только легкой и непринужденной, но, вполне возможно, весьма полезной в практическом смысле. Градус Лелиной эйфории, был, понятное дело, намного выше, но, очевидно, именно поэтому несколько аморфен. Она на разные лады повторяла, что полдела уже сделано и даже больше - ведь, как известно, начало - это больше, чем половина. Ни бОльшую часть, однако, ни меньшую она никак конкретно не обозначала и лишь перед выходом через большую арку на проспект заметила, очевидно, объективности ради, что искренность намерений управляющего в их отношении можно проверить с помощью теста.
- Какого теста: слоеного или песочного? - не выдержал Гутман.
Вместо ответа ему показали язык, сообщили нечто маловразумительное о "вредном бобре" и напомнили, что время-то как раз самое обеденное.
- И? - заинтересовался Гутман этими не слишком очевидными логическими связками, ему решительно не понятными.
Ничуть не прояснили дело ни Лелины замечания о чьей-то девичьей памяти, ни ее напоминания о том, что тема накрытого стола, несколько раз возникая в ходе беседы, в последний раз была затронута уже у самой двери кабинета, до которой управляющий проводил своих гостей.
- Так у меня алиби есть! - Гутман ввинтил в воздух указательный палец. - Я же как раз к столу вернулся и сумку с бумагами и телефоном забрал, а то она как-то незаметно с кресла соскользнула и лежала себе на полу. А потом у меня телефон закукарекал, так мне ему еще и шею пришлось по-быстрому скручивать, чтобы он важнейшему конфедансу высоких договаривающихся сторон не мешал - вот я ваших предобеденных фантазий и не слышал вовсе!
- Тут имело место не алиби, но дезертирство! - немедленно отпарировала Леля. - Еще Штирлиц говорил, что самое важное в разговоре - это его завершение, вот ты на меня эту ношу и взвалил!
- А-а-а! Ну, теперь все понятно! Тем более, что начало - это больше, чем половина, а самое важное в начале - как раз его конец! И зачем мы вообще на собеседование приходили, если можно было лишь в дверях о каком-то обеде поговорить - и все дела! Мне и за сумкой не пришлось бы возвращаться и ваше сиятельство нервировать!
- Это не какой-то обед, а Обед с большой буквы. Он же - тест, - снизошла наконец до объяснений Леля, остановившись у небольшого прохода в соседний боковой двор слева от арки.
Оказывается, благрасположение управляющего к Леле и Гутману зашло так далеко, что он в преддверие обеденного часа даже поведал ей о некоем довольно хорошо скрытом в лабиринте проходных дворов кабачке с прекрасной кухней, работающего, однако, только для "своих". Леля немедленно решила увидеть в этом вполне ощутимый шаг в превращении их в таковых, а это уже сейчас едва ли не предрекало их безоговорочную победу в конкурсе. Да что ощутимый - Леля, верная своему учению о целых и половинках, вполне была готова возвести его в ранг решающих, но тут призадумалась.
Она так и выразилась: "призадумалась", и поскольку время было на самом деле предобеденное, а волосы Лели со вчерашнего вечера были баснословно рыжего цвета, то...
- Да-да, - небрежно отмахнулась Леля, доканчивая за Гутмана еще не высказанную мысль. - Ворона и Лисица, причем "в одном флаконе". Так вот, я и подумала, а послан ли нам сыр богом, или же мы только так думаем? Как нам тут разгадку найти? - прибавила она, тут же превращаясь в другую лису - Алису.
- Да, как? - подыграл Гутман, немедленно становясь недалеким Базилио.
- А очень просто! - победоносно заключила Леля. - Если сыр материальный - ну, обед в погребке этом самом - нам понравится, то очень возможно, что и с будущими деликатесами в метафорическом смысле нас не обманывают!
- То есть у нас будет не просто обед, но настоящий научный эксперимент? - изумился Гутман такой стальной и стильной логике. - И как это я сам до такого элегантного рецепта теста не додумался, тем более вполне в духе Фридриха Великого
- Все-то тебе вечно до последней мелочи разжевывать надо! - вздохнула Леля и решительно свернула в боковой проход, на выходе из которого они почти уперлись в небольшую, скромно обитую реечками дверь, над которой висела жестяная, размалеванная от руки вывеска с тремя какими-то рыбешками - похоже, как у "Буратино", действительно пескарями. Сказочный и итальянский флер всему придавала и несколько криво написанное под вывеской название "харчевни": Babba Carlo".
Человеку постороннему и несведущему найти погребок было, пожалуй, крайне сложно, но войти в него казалось делом вообще безнадежным: ни ручки на двери, ни домофона, ни простого звонка тут не было.
- Надо же, как в животе от голода бурчит, и желудочные соки как назло так разыгрались, так разбуянились, что сил нет, да вот не судьба! - жалостливо заныл Гутман, но не успел он взять Лелю под руку, чтобы увести ее от напрочь закрытой харчевни-лаборатории, как Леля, презрительно взглянув на Гутмана, быстро достала из сумочки какую-то похожую на визитную карточку и со словами "Без меня и с голоду бы, того и гляди, помер!" провела ею перед крохотным глазком на левом косяке двери. Та бесшумно отворилась и впустила их в невысокий, но, удивительным образом, казавшийся совершенно бесконечным зал, убранный по-ресторанному, но уходивший куда-то вдаль на манер туннеля или вокзального перрона, уставленного столиками с сидящими за ними посетителями.
- Это голограмма, только очень детальная и четкая,- шепнул Гутман зачарованно охнувшей и на мгновенье даже застывшей на пороге Леле.
И точно: уходящая в неведомую даль часть зала вдруг потеряла резкость, заволоклась клубами тумана, и оказалось, что в погребке, совсем даже небольшом, на самом деле занята лишь пара-тройка столиков: то ли круг допущенных до кабачка "своих" был очерчен очень узко, то ли время их наплыва еще не наступило. Да и эти, кажется, были заняты не столько едой, сколько дегустацией: их столики были уставлены в основном разномастными бутылками и бокалами разных форм и размеров. Между тем клубы тумана на противоположной стене постепенно разошлись по ее сторонам и растаяли, а за ними возникла новая голограмма, изображающая на этот раз роскошный дворцовый интерьер в стиле барокко, белый с золотом карниз которого был украшен фризом с надписью "Добро пожаловать".
- Добро! - в один голос сказали Леля и Гутман и, взявшись за руки, спустились в зал.
III
Ни капитальная смена декорации на стене, ни появление в погребке чужих не вызвало никакого ажиотажа среди своих, которые спокойно продолжали беседы друг с другом и своими напитками.
Судя по всему, горячительное здесь было в большой чести, вот и чуть ли не половину облюбованного Лелей столика занимала многостраничная и отпечатонная крупным, сочным шрифтом карта вин, большинство названий которой были экзотичны и изысканны прямо-таки до декаданса.
- Чистый Игорь Северянин! И пить не надо - от одних названий хмелеешь! Вот уж воистину: как сладко быть своим! - завистливо и мечтательно сказал Гутман.
- Кем быть - так и пить, - на ходу срифмовала Леля, глядевшая куда-то за спину Гутмана. - Слушай, а где это может быть, а?
- Что где? - Гутман, обернувшись вполоборота, посмотрел себе через плечо. - А-а, интерьер этот. Да где угодно, - он пожал плечами, - может, именно в точности такого даже и не существует вовсе, а просто типовые элементы декора тут составили вместе и оживили.
- Ах, даже так? - с явным интересом переспросила Леля.
- Ну да, - подтвердил Гутман, - такая вот театральная декорация или иллюстрация в книге. Фиктивная, но выглядящая как настоящая.
- Ага, ага, - тихо и будто зачарованно дважды кивнула Леля. - И вот, значит, они там жили и поживали...
- Да кто "они", Леленька? - удивленно переспросил Гутман. - О ком ты?
- Ах, оставь! - она досадливо махнула рукой. - Не мешай и лучше меню изучай, а то к нам уже официант собирался подойти. - Вот, стало быть, жили, поживали и "Клико" попивали.
- Ха-ха-ха! - демоническим баритоном загрохотал мстительный Гутман, но за что ни про что сосланный в буфетную. - Никак это не возможно-с, чтобы они "Клико" употребляли-с: по времени нипочем не соотносится-с! И мы, похоже, тоже не будем, - он жестом завзятого фокусника указал на винную карту - нет здесь игристого: ни с ананасами, ни без; ни из Франции, ни из Крыма, ниоткуда. Так что вяло твое тесто поднимается на шампанских дрожжах.
- Ничего подобного! - немедленно возразила Леля. - Мы сюда вообще вовсе не на "Клико" пришли - на него, между прочим, еще наработать надо! Так что его отсутствие здесь это, во-первых, очень даже удачно подчеркивает, а во-вторых еще на кое-какие мысли наталкивает.
- О, мысли! - заговорщицки наклонился к ней Гутман, понизив голос до трагического шепота. - Именно?
- А ты сам не понимаешь?
- Ни в одном глазу - вот век воли... э-э-э, век "Клико" не пивать! Так ты бы уж не оставила меня в серости, но в несказанном благорасположении своем разом бы и просветила!
- Голодное брюхо - к учению глухо! Всякому овощу - свое время, а плодам просвещения - тем более! - Леля быстро и хладнокровно переиначивла на свой лад сразу несколько поговорок и тут же подозвала истомившегося в сторонке официанта.
Оказалось, находятся они в некоем подобии коктейль-холла, пищу же господа ближние бояре обычно изволят принимать в соседних залах, - и официант сделал такой широкий жест рукой позади себя, что можно было подумать, будто помещения эти, в полном соответствии с голограммой-заставкой, и впрямь образуют какую-то уходящую в бесконечную перспективу череду салонов.
"Да и то сказать - какая еда в предбаннике, тем более без "Клико",- решил было встрять Гутман, но Леля и тут опередила его и быстро выяснила, что говядина по-фламандски сегодня выше всяческих похвал, а к ней...
- Темное бельгийское, пожалуй, - машинально подсказал Гутман.
- Темное бельгийское, - повторила Леля. - Вот, скажем, "l'abbaye des rocs grand" есть у вас? Есть? - Ну и чудесно, а там видно будет. A пока что аперитивы на ваше усмотрение, но не слишком высокоградусные.
Пока официант, то и дело рассыпавшийся в изъявлениях радостного верноподанничества, ходил туда-сюда и расставлял на столике высокие стаканы с аперитивом и крохотные блюдечки со всякими закусками, умоляя, однако, не слишком увлекаться ими в ожидании горячего, Гутман заключил сам с собой пари, что Лелин мораторий на просветительскую деятельность продлится не слишком долго, и оказался прав.
- Мы сейчас с тобой кто? - спросила она, едва пригубив свой напиток. - Ты не налегай на закуску, не налегай, ведь сытое брюхо - к ученью глухо!
- Ты же только что говорило о глухоте пустого брюха? - удивился Гутман, с сожалением откладывая крохотный перчик, фаршированный фетой. - И потом: разве мы наш статус, войдя сюда, потеряли?
- Маловерный! - Лелин взгляд выражал почти сожаление. - Мы его не изменили, но вот именно, что сохранили.
- То есть это нам на роду было написано обедать сегодня мясом по-фламандски с темным элем в подвальчике у "Папы Карло"? А я, стало быть, об этом предначертании преступным образом забыл? - уточнил Гутман, успев-таки закинуть в род маслинку и нацелившись на следующую.
- Нет, тут я - пас, - развела руками Леля, - абсолютное предрасположение - материя тонкая, и чтобы из нее костюм на все случаи жизни сшить, надо не ко мне или папе - хоть римскому, хоть Карло - и не во Фландрию, а сразу уж в Женеву к Кальвину и Теодору Безу. Но, вроде бы, и они тоже говорили о моментах озарения или посвящения для избранных.
- "Радости скупые телеграммы", - перевел Гутман с гугенотского на обычный русский.
- Ну, хорошо, можно и так, - милостиво снизошла Леля, - но я обычно говорю в таких случаях о знаках судьбы.
- Леленька, ты о них уже которую неделю говоришь, - не выдержал Гутман, - а я вот, как ни смотрю по сторонам, ничего такого особенного не вижу!
- Это потому, что ты не так смотришь!
- Или не туда?
- Или другими глазами!
- Просто-таки совершенно безнадежная слепота, как ни взгляни - если кто еще может! И как же мне от нее вылечиться?
- А вот ты сам посмотри как следует, - начала Леля и, улыбнувшись, ласково накрыла своей ладошкой руку Гутмана. - Нет, давай лучше мы вместе, по порядку и ничего не пропуская. Идет?
- Идет!
- Хорошо, начнем! Вот, значит, объявляется конкурс художественных проектов. Что ты в этом усматриваешь?
- Решительно ничего! - Гутман для ясности отхлебнул из своего стакана. - Вот разве что масштабы завораживают.
- А меня вот совсем другое: он объявляется как раз в тот момент, когда нам нечего предъявить! То есть абсолютно! Ну, что теперь скажешь?
- Интересно, у тебя такой же коктейль, как и у меня? - Гутман жестом уличного наперсточника мгновенно перекрутил все на столе, так что теперь перед Лелей оказался его уже наполовину опорожненный стакан, а рядом с ним ее, чуть пригубленный. - Нет, ровно то же самое, - констатировал он, хлебнув из нового и уравняв таким образом уровень аперитива в обоих. Игра в поиски следов судьбы начинала становиться по-настоящему будоражащей!
- Пьяница! А по сути дела?
- Эх-вот-незадача-право-слово! - отчеканил Гутман. - У них конкурс, а у нас за душой — вакуум!
- Вакуум не за душой, а в голове, да и то не у всех.
- Так я и удивлялся всю дорогу, с чего это мы вдруг решили в нем участие принимать: с бобровым-то... э-э-э... и в калашный ряд! - поддакнул Гутман.
- И будь уверен, мы не долго в нем удержимся, если ты не перестанешь ерничать! - заверила Леля.
- Леленька, но я пытаюсь быть максимально серьезным. Я понимаю: мы идем по следам следов судьбы, но что же мне делать, если я и после твоего предисловия не вижу ни того, ни другого? - взмолился совсем замороченный Гутман.
- Нет, отдельные-то ее знаки ты, наверное, все же видишь, - снизошла к его слабостям Леля, старавшаяся быть беспристрастной и не рубить сплеча.
- Ага, то есть не все так уж безнадежно! - обрадовался Гутман.
- Но это ровнешенько ни к чему не ведет, - немедленно охладила его эйфорию Леля, - потому что ты рассматриваешь все их по отдельности, а тут важна совокупность.
- Какая, какая сова тут важна?
- Ты слишком приземлен - вот в чем твоя беда! А если бы ты сумел подняться повыше да увидеть всю цепочку следов вместе, то сразу же определил, откуда она и куда ведет.
- Да, с совиными крыльями у меня не сложилось! - признал Гутман. - Я же не Победоносцев какой-нибудь, чтобы их простирать!
- Оттого и зрение так ограничено! - Леля со всей серьезностью гнула свою линию, не отвлекаясь на гутмановы ремарки.
- Естественно, я же не сова и не орел! Рожденный ползать или, там, хатки строить.., - он печально вздохнул. - Ну, да чем богаты - зато хвост широкий!
- И язык длинный и без костей! - наконец-то расхохоталась Леля. - Ладно, под моим чутким руководством...
- Вот за это и выпьем! - немедленно ввернул Гутман.
- Можно, но только не забывай, что мы тут с научно-исследовательскими целями и тест проводим! Мы остановились на том, что пришли на собеседование с пустыми руками.
Гутман был уверен, что они как раз начали с этого, но Лелины понятия о началах и концах так часто менялись за последние четверть часа, что он не стал перечить и выяснять, где же начинается тот конец, которым заканчивается начало - настолько уютно и интересно ему, взбодренному полуторным аперитивом, было сейчас слушать Лелю, которая быстро и ловко нанизывала бусинки фактов и фактиков на ниточку под названием "Все это неспроста!" И хотя из Лелиных слова нельзя было однозначно определить момента, когда ее новое ожерелье получило именно такое название, но все же было ясно, что объявление конкурса она рассматривает неким ударом молнии, а большинство событий после него - множащимися и накладывающимися друг на друга из-за многократного эха раскатами грома.
Леля - и когда она только успела их собрать! - сыпала примерами подобных ревербераций направо и налево. Сиюминутное отсутствие у них литературных замыслов, которое нашло выражение в болтовне о распроданном напрочь "Клико", один в один, как выяснилось, отражалось в винной карте без каких-либо следов шампанского, а разговоры с управляющим о королевских особах и Советах при них полностью соответствовали голограмме интерьера, который встретил их в подвальчике и в котором, если верить Гутману, также не было места "Клико".
- Ага, - немедленно подыграл Гутман, - а когда я только подумал о лисе Алисе, кабачок немедленно прикинулся погребком папы Карло и харчевней "Трех пескарей".
- Вот же умеешь, когда хочешь! - поощрила его Леля.
- Да, я сегодня вообще в хорошей форме, - небрежно заметил Гутман.
- ... как подносчик снарядов!
- Один из этих снарядов дал пушке возможность как следует изготовиться к выстрелу и производить его не сейчас, а только через месяц, то есть стрелять наверняка! - обиженным голосом сказал Гутман, теперь против воли определeнный в орудийную прислугу.
- Господи, да он обидчив, что твой испанский гранд!
- Так я им и являюсь - меня уж с полчаса как в графское достоинство возвели! Вместе с тобой - забыла?
- Нет, ну как я могла! - веселилась Леля. - Такое не забывается: куда одно сиятельство, туда и другое. Как иголочка за ниточкой. Или - наоборот?
- Вот ты это у своих камеристок выясни! - Гутман презрительно выпятил нижнюю губу и действительно стал похож не только что на рядового гранда, а на самого Карла V.
- Считай, что я присела в глубоком книксене, - заверила его Леля, допив свой аперитив и помахав рукой официанту. - И вообще: сиятельство мое проголодалось.
Внутренне набычившись и чуть ли не взрыкивая, Гутман ревнивыми глазами следил, как Леля любезничает с официантом, мягко указывая ему, что принесенные в качестве легкой затравки к основной трапезе мелочи не слишком соответствуют поданным коктейлям, и даже вполне дружеским голосом перечисляла альтернативные и более подходящие друг к другу варианты. Официант попеременно извинялся, смущенно благодарил и пообещал рассматривать аперитивы в качестве знака признательности от шефа за такие ценные указания.
- Ах, полно, полно! - легко сказала Леля, царственным жестом отпустила грехи ресторану и всем его работникам от мала до велика и, быстро подхваченная Гутманом под руку, направилась в обеденный зал, двери которого, как-то сами собой распахнувшись, сдали их с рук на руки затянутому в форменный фрак метрдотелю с выправкой гвардейского полковника.
IV
Они оказались в помещении, явно меньшем и, кажется, даже более низком, чем коктейль-холл, и стилизованном под небольшую пещеру или грот. Стены и потолок были отделаны туфом, то ли натуральным, то ли искусственным, из которого кое-где капала или вяло струилась вода; столики, окруженные диванчиками с темной обивкой, располагались в довольно глубоких нишах, а светильники, перемежающие в простенках с цветами в больших горшках, бог знает как растущими здесь без солнечного цвета, были выполнены в виде сталактитов и сталагмитов.
Все это вместе, вкупе с полусумраком, царившем здесь несмотря на ясный и яркий еще день снаружи, напоминало наивно-критическое представление о злачных местах растленного Запада в старых шпионских фильмах и показалось Гутману слишком нарочитым и едва ли не лживым. Он с интересом покосился на Лелю, oднажды напрочь забраковавшую явно хороший ресторан на Кипре лишь потому, что столики того были расставлены вокруг огромной пальмы в строго геометрическом порядке, тогда как она ожидала от интерьера легкого, художественного хаоса. Леля, однако, и бровью не повела, когда метр с небольшим поклоном указал им на дальний столик, пространство вокруг которого было наполнено мягким фиолетово-сиреневым сиянием, исходившим из замаскированныx под огромныe аметистовыe друзы ламп. Эксперимент, стало быть, продолжался. "Ну, так - так так, посмотрим, что из этого выйдет," - подумал Гутман, решивший тоже не вмешиваться.
На столе между тем уже была расставлена и разложена всякая обеденная мелочь, съедобная и несъедобная, а через мгновенье на нем появились довольно толстые керамические пластинки - каждая с двумя небольшими, излучающими слабый жар углублениями, куда уже двое официантов, ловко и согласно в четыре руки исполняя под руководством метрдотеля заключительные такты предобеденной увертюры, вставили глиняные горшочки. В тех, что побольше, закрытых толстыми пробками из запеченного с яйцом и сыром белого хлеба, было жаркое, а в других - полагающееся на гарнир пюре, выглядевшее абсолютно воздушным. Рядышком возвышались солидные, массивные глиняные кружки с темным пивом и длинный кувшин со следующими порциями.
Наконец, все было готово, и метрдотель, вежливо, но совершенно безлико пожелав им приятного аппетита, удалился вглубь зала, а официанты, повинуясь невидимой дирижерской палочке, бесшумно исчезли за едва различимой в полутьме ниши портьерой - ни дать ни взять добрые гномы из скандинавских сказок.
- A теперь - вперед! - подбодрила Гутмана Леля, аккуратно вырезав ножом крышку-гренку и обмакивая кусочек ее в пряный, густой соус жаркого.
- Вперед! - повторил Гутман и, зачерпнув немного соуса ложечкой, вылил его на пюре в маленьком глечике. - Ну как? - он впился взглядом в Лелю, которая как раз подцепила на вилку первый кусочек мяса и задумчиво смаковала его, слегка закатив глаза.
- М-м-м! Замечательно! - Для пущей убедительности Леля произнесла это нараспев и почти по слогам. - Просто во рту тает, никакой горчицы, аджики или, упаси бог, кетчупа не надо. Вот как надо жаркое...
- Погоди, погоди, я, в общем, больше о ходе эксперимента спрашивал. Можно уже ознакомить узкие круги широкой общественности с первыми тенденциями?
- И тут все отлично, - заверила его Леля. - А что, у тебя какие-то сомнения появились, раз ты спрашиваешь?
- Да нет, отчего же, - Гутман старательно пытался игнорировать словa "какие-то" и "появились", - и еда, и обслуживание - все на высшем уровне. Вот только соответствие сиятельств нарушено. Ведь те, - он кивнул на соседний зал, - в их-то интерьерах мясо по-бургундски наверняка не ели, рейтинг у него уж больно низкий был. Да и пиво, - он пожал плечами, - пусть и замечательное, но не при белом же с золотом вокруг.
- И очень хорошо, и замечательно, - прошамкала Леля с набитым ртом. - Вот потому мы про них писать и не станем!
- Как не станем! - поразился Гутман. - Да ведь ты и десяти минут не будет как сама поведала, сколь замечательно они там жили, поживали и "Клико" попивали в этом своем голографическом бело-розово-зефирном прошлом! - и он снова кивнул в сторону коктейль-холла.
- А ты как дважды два показал, что не попивали и не поедали, вот разве друг друга! Так зачем нам тогда, в самом деле, эти краснокаблучники?
- И это ты называешь положительным ходом эксперимента?
- Ну, конечно, конечно! - Леля с удовольствием отхлебнула пива. - Только результаты его надо оценивать от противного!
- Ах, вот как! - насторожился Гутман. - И кто же этот противный?
- Ты не противный, - Лелины глаза сияли из-за края расписанной под дельфтский фаянс кружки. - Ты просто упрямый и не хочешь признавать, что верную дорогу можно указать, не только задавая прямой маршрут как таковой, но и запрещением сворачивать на всякие окольные дорожки, повороты и тупики, которые от него в сторону уводят. От противного!
- Ну, это старый фокус: чтобы раскрыть преступление, надо мол просто арестовать всех, кто не имеет к нему никакого отношения, и тогда настоящий преступник окажется в изоляции и на виду у всех!
- И очень даже здравая идея, если хочешь знать! Особенно, если до абсурда не доводить!
- А мы - не? Нет? - заволновался Гутман.
- Ни под каким видом! - твердо заверила Леля. - Но ты смотри: на момент объявления конкурса у нас не было ничего незаконченного и ровным счетом никаких наметок на будущее.
- Леленька, сколько можно, - взмолился Гутман, отрываясь от жаркого, - мы об этом уже сто раз говорили!
- Ничего, повторение - мать учения! Так вот, мы не находили ничего нового не потому, что дорогу потреряли, а оттого, что она кончилась. Вообще. Ну, в крайнем случае, надолго.
- Какой-то странный идеализм получается: дорога кончилась, потому что конкурс объявили,- подумал вслух Гутман.
- Вовсе нет! Кончилась она сама по себе, но узнали мы об этом сейчас именно из-за конкурса!
На взгляд Гутмана, и в противном случае ровно ничего не менялось: отсутствие пути есть в любом случае невозможность идти по нему, и узнаешь ты об этом сразу же, как только пытаешься это сделать вновь, - но перечить он не хотел, да и мясо могло остыть. Леля же тем временем ухитрялась бойко управляться и с обедом, и со все новыми парадоксами, словно давала сеанс одновременной игры нескольким противникам.
Следующим номером ее программы была тема "Сиятельные господа и их алкогольные пристрастия", которая, по мнению Гутмана, всплыла в разговоре сама по себе, но по утверждению Лели, вовсе неспроста. Более того, она склонялась к тому, что это был классический "ложный след", главным образом для проверки которого они и направились к "Папе Карло".
- А я думал, мы еще и есть хотели! - брякнул Гутман, подливая себе пива.
- Приоритеты тут не слишком важны! - отрезала Леля. - Главное, что дорога оказалась тупиком!
- Как, и эта тоже?
- Естественно, раз ни в винной карте, ни в интерьерах данная тема не отразилась! А в горных выработка, - Леля обвела рукой обеденный зал, - ей и вовсе места нет. По определению. Тут именно пиво и тушеное мясо - самое что ни на есть ходовое меню! Так что: отречемся-ка от старого мира, отряхнем его прах с наших ног!
- Да ты просто якобинка, куда только сиятельность подевалась!
- Ничего подобного! Я - как былинный казах: что вижу - о том и буду петь как следует!
- И о чем же следует петь в этой, как ее, горной выработке?
- О шахтерах и горных инженерах, естественно! - победоносно заключила Леля и отсалютовала Гутману кружкой. - Вот дорога так дорога!
- Вот это да! - изумился Гутман. - Про шахтеров! Ну, это даже почище "Жерминаль" будет: из графьев - да с кайлом и в забой!
- Фи! - презрительно скривилась Леля, подцепляя на вилку очередной кусочек мяса. - Социальная направленность литературы, гражданская ответственность автора как категорический императив — фи! Нет уж:
Поэтом тот не может быть,
Кто тщится гражданином слыть!
- Браво! - забыв, что держит в руке полную кружку, Гутман попытался было зааплодировать, но едва не облил весь стол. - Брависсимо! Тебе Некрасов и в подметки не годится!
- Да если бы и годился! - Лелю, поймавшую какую-то идею, ничего не могло сейчас остановить. - Говорю же я: "Отряхнем его прах с наших ног!" Хотя, знаешь, "Жерминаль"- это интересно. A когда там дело происходит?
- Не помню, - пожал плечами Гутман, - я ведь никогда и не читал толком. Сейчас посмотрим, - он вытащил телефон. - Так, опубликовaн в 1885, а действие происходит лет на 15 раньше..., надо же: около 20 названий в черновиках..., в том числе, "Надвигающаяся гроза", "Дом трещит" и другие..., дом-то здесь при чем, если там шахта, кажется, взорвалась.., а, нет, не взорвалась, оказывется - ее затопило и какой-то русский все это подстроил, анархист, что-ли...
К удилению Гутмана, Леля слушала его очень внимательно.
- Водой затопило, говоришь, и там еще русский был? - она несколько раз медленно перевела взгляд с крохотного водопадика напротив их столика на Гутмана и обратно. - Надо же, как сходится!
- Постой, постой, - ты, никак, мне дело шьешь? - опешил Гутман.
- Да ну, ерунда! Наоборот, я же говорю: идти надо от противного!
- То есть, какой-то русский будет спасать шахту от наводнния?
- Да, пожалуй, это можно даже переформулировать и в множественном числе: шахты и наводнений, - задумчиво, будто про себя, проговорила Леля. - Да-да, несомненно - именно так!
- И все будет хорошо!
- Не совсем. Ведь дом - ну, который трещит, - она сочувственно развела руками, - тут уж ничего нельзя поделать!
- Так если от противного, то и с ним ничего не случится.
- Нет, домом придется пожертвовать, - упорствовала Леля.
- Какая-то совершенно не женская жестокость! - вздохнул Гутман. - Ну, хорошо, тогда его, наверное, ненастье разрушит.
- Ненастье? Почему обязательно ненастье? А-а-а, там оно в одном из вариантов названия имеется. Да-а-а, да, почему бы и нет.
- Посмотреть, какие в это время ураганы или тайфуны были?
- Нет, пока не надо - ураганы, знаешь, и переносном смысле трактовать можно. Но идея недурна, очень даже недурна, прямо сказать! Ты ее удивительно вовремя нашел!
- Я нашел? - удивился Гутман. - Что нашел, когда?
Откуда-то сзади до него донесся смех и какое-то странное пыхтение. Он обернулся: два пожилых, солидных, довольно полных господина за столиком у противоположной стены, отпихивая ладони друг друга, пытались наперегонки дотянуться до небольшой коробочки, в которой им, очевидно, принесли счет.
Ухмыльнувшись, Гутман повернулся назад и поразился перемене, произошедшей за эту пару секунд с Лелей. Глаза ее, тоже поначалу устремленные на эту по-детски веселую свару, были по-прежнему широко раскрыты, но, теперь словно обращены вовнутрь ее самой. Она быстро-быстро шептала:
- Нашел, нашел, конечно же, нашел. Под деревом нашел. Bывороченным с корнем. Маленькую такую, аккуратную, старинную. И не знал, что с ней делать. А потом начал искать. А потом прочитал...
- Леленька, что с тобой? - чуть не в ужасе прошептал Гутман, но Леля, похоже, уже и не слышала ничего. Отодвинув в сторону кувшины, кружки и горшочки и выхватив из сумочки какую-то мятую четвертушку бумаги, она лихорадочно принялась что-то записывать, явно не заканчивая при этом ни предложений, ни даже отдельных слов и молниесносно переходя ко все новым и новым.
Стараясь не шуметь, Гутман осторожненько выбрался из-за стола и чуть не на цыпочках пробрался к будто по волшебству возникшему в середине зала метрдотелю.
- Мы кофе будем пить попозже, - сказал он вполголоса, близко наклоняясь к метру, будто сообщая тому нечто весьма значительное, - а сейчас, пожалуйста, белое полусухое мозельское, сыр к нему ... в общем, на ваш вкус и пачку писчей бумаги.
- Слушаю! - важно наклонил голову метрдотель, не удивляясь ни тону, ни довольно странной для ресторана просьбe бумаги.
- И все это, будьте добры, - вот туда! - Гутман указал на глубокую нишу в самом конце зала.
- Что-нибудь не так? - заволновался метрдотель.
- Нет-нет, что вы, все было восхитительно, - улыбнулся Гутман, - но понимаете, нам нужно с часик поработать с предельной концентрацией и без всяких помех.
- Слушаю! - повторил метрдотель.
- Спасибо большое! - Гутман повернулся и сделал пару шагов к своему столику, но тут же вернулся и совсем уж по-заговорщицки шепнул в ухо собеседнику:
- Понимаете, мы дорогу нашли. Дорогу!
- Счастливого пути! - широко улыбнулся метрдотель. - Не заблудитесь?
- Теперь - нет! - твердо пообещал ему Гутман.
