Горячее солнце Кундуза

Часть 1

– Училище, равняйсь!  Под боевое знамя, смирно! Для встречи слева!  На кра-Ул! – голос, многократно усиленный микрофоном гремел на всю Красную площадь.

Знамённый взвод красивым строевым шагом вынес боевое знамя к трибуне. Мы, молодые выпускники МВОКУ[1], застыли в парадном строю напротив Мавзолея.

– Училище, смирно! К торжественному маршу! – прогремел голос. – Побатальонно! На одного линейного дистанции! Первый батальон прямо, остальные напра-Во! Равнение направо! Шагом марш! – строй, печатая шаг по брусчатке, шёл мимо трибуны с почётными гостями и генералами во главе с начальником училища генерал-лейтенантом Иваном Афанасьевичем Магоновым.

Юные школьницы в пилотках, белых блузках и красных галстуках вручили молодым офицерам алые гвоздики, которые мы позже возложили к Мавзолею. Казалось, что всё это было ещё вчера, а сейчас я трясся в пыльном вагоне плацкартного поезда, слушая перестук колёс по рельсам. Пейзаж за окном постепенно менялся – поезд шёл на юг…

В военное училище я поступал, имея определённый жизненный опыт. За плечами остались полгода срочной службы и два года учёбы в институте. Выпустившись из училища в 1979 году, я получил назначение в разведбат Прикарпатского военного округа, но долго там не прослужил.

– Не хотите ли послужить в другом военном округе? – задал вопрос начальник политотдела дивизии, куда мы были вызваны вместе с товарищем.

– В каком, товарищ полковник?

– В Туркестанском, – неохотно выдавил начПО.

– Разрешите подумать, товарищ полковник?

– Люблю думающих людей. Вы же комсомолец! Партия на вас надеется, – ответил военачальник.

Узбекистан

Через два дня был готов приказ, моего согласия больше никто не спрашивал. Холостой, без связей «наверху» – идеальная кандидатура. 149 гвардейский мотострелковый полк, куда я получил назначение, уже был готов к отправке. Плацкартными вагонами, без оружия мы отправились до Термеза, что в Узбекистане. Ноль градусов, пронизывающий ветер, вокруг сопки, а под ногами грязь. Тыловики побросали матрасы прямо в грязь, подразделение же принялось разбивать палаточный лагерь. Жить здесь предстояло, как выяснилось позже, две недели, дожидаясь «партизан» с оружием. Про Афганистан мы ещё не знали, в прессе об этом не сообщалось. «Партизаны», находящиеся в запасе военнослужащие, были подняты по мобилизационному приказу, призваны на сборы в стоящие рядом кадрированные полки и спешно отправлены через границу. Вот мы и дожидались, когда они вернутся оттуда с оружием и техникой. Но на второй же день мне повезло.

– Для разгрузки прибывающих на станцию грузов нужен офицер и с ним 8 солдат. Кто желает? – объявил начальник штаба батальона.

– Я, я, я, – как в известном фильме вызвалось 7добровольцев.

Решили тянуть жребий, и удача улыбнулась мне. На станции стоял оборудованный вагончик, куда успешно поместились все. Местное население нас жаловало. Подкормить солдатиков, – носили плов, шашлык, бесплатно пускали в кино и баню. Я с бойцами катался, как сыр в масле. А вот грузы так и не пришли и в один прекрасный день ко мне обратился узбек, начальник станции.

– Лейтенант, вагоны надо бы разгрузить, с селитрой и углём. Деньги плачу, хорошие деньги.

Два вагона мы разметали за пару дней, и узбек честно отсчитал мне действительно большую сумму 300 рублей, которую я разделил на всех.

– Слушай, лейтенант, – заявил мне начальник станции на следующий день. – Ты мне помощь окажи. Подпиши бумагу, что ящики брал в часть. Холодно было, вот и взяли много-много ящиков. Чтобы тепло было, в костёр бросали, – узбек посмотрел на меня прищуренными хитрыми глазами.

– Ну а кто я такой? – возразил я. – У меня печати никакой нет.

– Ээ, дарагой, не надо печать, у нас подписи верят, – заулыбался железнодорожник.

Написав на листе бумаги, что военные брали для своих нужд недостающую тару, я размашисто подписался чужой фамилией: лейтенант Иванов. За что был удостоен чести отобедать у начальника станции дома. Мы сидели на подушках, ели плов и пили отвратную узбекскую водку.

Тем временем вернулись «партизаны». Навоевавшись за три недели, они просто бросали оружие в кучу и разбегались по окрестностям. Оружие вручалось бойцам, и на следующий же день произошёл несчастный случай. Полевая кухня на базе грузовика ЗИЛ-131, оборудованная котлами и всем необходимым для приготовления пищи на 200 человек – штука в полевых условиях крайне необходимая. За кухней закрепили двух поваров, один из которых решил пошутить над другим и заявил, что сейчас того застрелит. Видимо, в армейской школе поваров личный состав учили хорошо готовить пищу, а вот обращаться с оружием учили явно недостаточно. Не передёрнутый затвор, патрон в патроннике, раздался выстрел, солдат - повар наповал убил своего товарища. Кое-как приняв технику, мы покинули гостеприимный совхоз Сурхан Сурхан-Дарьинской области и на БМП[2] пересекли границу в сторону Кундуза. На дворе стоял январь 1980-го года.

Начало

Под Кундузом базировался штаб дивизии, наш мотострелковый полк, вертолётный, десантно-штурмовой полки и полевой госпиталь. Задачей являлось осуществлять контроль над территорией к северу, где располагались города Ханабат, Талукан, Кишим, Файзабат. Разместились в больших палатках, куда как раз помещался взвод, и стояли двухъярусные кровати. В январе в Афганистане хорошо. Прохладная погода около нуля, которую особенно начинаешь ценить позже, когда летом столбик термометра приблизится к 40-ка градусам в тени. Нас вскоре перебросили в Талукан, в здание заброшенной школы. Ночные патрули в городе, обучение механиков-водителей езде по гористой местности и пристрелка оружия на заброшенном грунтовом аэродроме – на данном этапе стояли такие задачи. В вырытый в конце летного поля окоп отправлялся боец, державший над бруствером длинную палку с приколоченной к нему фанерой. Сидеть в окопе держа шест, когда над головой у тебя свистят пули занятие не из приятных, даже страшное, и поначалу в окоп отправляли в качестве дисциплинарного наказания. Но дисциплина среди вчерашних гражданских оболтусов быстро росла и бойцы на данное мероприятие стали назначаться по очереди. Солдат отправлялся в окоп с рацией, нужна была обратная связь, иначе не набегаешься, считая попадания. Конечно, такая «колхозная» пристрелка требовала дисциплины и чёткого выполнения команд.

Заступив на дежурство в 22 часа вечера, взвод всеми своими тремя боевыми машинами пехоты патрулировал населённый пункт до 5 часов утра. Моя БМП имела бортовой номер 147, также во взводе имелись 148-я и 149-я машины, последнее обозначение совпадало с номером нашего гвардейского стрелкового полка. Видимо поэтому машина № 149 удостоилась чести подвергнуться самодеятельному усовершенствованию. К корпусу БМП умельцы из ремонтного подразделения приварили миномёт «Василёк»[3] со вставляемой с казны кассетой на 4 мины. Получилось грозное оружие, в случае надобности мины вылетали одна за другой, тук-тук-тук-тук, но можно было стрелять и в полуавтоматическом режиме одиночными выстрелами, в дальнейшем мы неоднократно использовали возможности мобильного скорострельного миномёта. Орудие «Гром» смотрело вперёд, миномёт – назад, в случае надобности машина быстро разворачивалась и обстреливала склон. Такая установка миномёта противоречила штатной, под весом громоздкого тяжеленного «Василька» машина просела, потеряла в скорости и возможности взбираться в гору, но зато резко повысила его тактическую подвижность. За миномётом закрепили бойца из десанта, в одном лице исполнявшего обязанности наводчика, заряжающего и подносчика выстрелов, никакого положенного по штату расчёта у нас, конечно же, не было. Талукан, хоть и назывался городом, представлял собой большой кишлак с ларьками вдоль центральной улицы, где днём восседали торговцы, продававшие всякую всячину, дефицитную в те времена в СССР. На ночь ларьки закрывались на замок, размером и крепостью похожий на наш почтовый и у некоторых бойцов велик был соблазн поживиться японским товаром. Но я строго настрого запретил трогать ларьки. Кажущаяся беспечность по их охране могла выйти нам боком – если бы что-то произошло, то выстрелить по нам из гранатомёта не составило бы никакого труда. Был случай в самом Кундузе, когда из гранатомёта сожгли две машины. Но солдаты вскоре организовали дневной «законный» бизнес. Один из постов находился недалеко от Талукана, рядом с мостом. В бинокль было видно, как туда потянулись местные жители с канистрами. И вскоре все солдаты ходили в модных солнцезащитных очках, коих в 80-м году в СССР было не сыскать днём с огнём. Командование смотрело на это сквозь пальцы, в конце концов, парни в любой момент могли расстаться с жизнью или получить увечья, так пусть у них будет хоть такая маленькая радость. Однажды кто-то из бойцов притащил коробку с аккуратно запакованными японскими лезвиями. Вот это была большая удача. Электричество в Афганистане практически отсутствовало, только в расположении полка стоял дизель - генератор и бритьё обычным станком со вставленным туда быстро тупившимся советским лезвием доставляло проблемы и отнимало время.

В ночь с 21-го на 22-е марта я заступил на дежурство. Обычное, ничем не примечательное несение службы, но откуда же мне было знать, что именно в эту дату у них празднуется мусульманский новый год? Проезжая вдоль одного из богатых домов мы услышали выстрелы и раздающиеся через усилитель призывные крики на местном языке. Крики нарастали, им отвечал хор голосов невидимых людей. Я доложил по команде. Через пару минут сквозь треск рации раздался сонный голос ротного.

– Рулет-3, приказываю людей успокоить, крики прекратить. – Ротный тоже, видимо, не знал о Новрузе.

Рулетом-3 был я, командир 3-го взвода 4-й роты. Какие-то умники в штабе дивизии придумали позывные, наверное, с целью повеселить личный состав. В соседней, 5-й роте позывной был «банан», а в 6-й – «ампула».

Проезжая вдоль длиннющего и высокого дувала, окружавшего дом, с места наводчика я швырнул через забор несколько гранат ф-1. Следом мы выехали на пустырь, развернулись и встали напротив дома с тыла. С его стороны по нам тут же открыли автоматный огонь.

– Сдай назад, – скомандовал я механику-водителю.

Машина дернулась от слишком сильного нажатия газа и рывком влетела в широкую канаву, сев на нос и на корму, вхолостую вращая гусеницами. К тому же под углом, мордой вверх, так что стрелять не было никакой возможности. Вот же чёрт! Огонь уже вёлся не из-за дувала, а со стороны группы деревьев слева от дома. По мощным всплескам пламени, хорошо видимым ночью, я определил, что огонь ведётся из пулемёта.

– Слышишь стрельбу? – связался я по рации с командиром второй БМП взвода.

– Да, товарищ лейтенант.

– Езжай на звук и вытаскивай нас!

Машина подъехала и встала впереди.

– Что сидишь? Выпрыгивай и цепляй трос, – бледный механик-водитель дёрнулся, но остался на месте.

– Товарищ лейтенант, я боюсь, – произнёс боец.

– Ну а летать мы не умеем! Залез сюда, так вытаскивай.

За каких-то две минуты механик достал тяжеленный трос, размотал его, зацепил за две машины и нас выдернули.

Но в целом крестьяне в Талукане относились к нам нормально. После дежурства я выдвигался на окраину, на место нашего базирования, а местные мешочники уже шли на рынок. В первый раз через солдата таджика я приказал им запрыгнуть на броню и привёз на место. Понимали они его долго, но потом сами с удовольствием запрыгивали на БМП вместе со своими мешками.

Однажды во время дежурства моя БМП выехала за пределы городка.

– Товарищ лейтенант, в туалет хочу, – раздался голос солдата узбека из десанта.

– Так иди или мне с тебя штаны снять?

– Товарищ лейтенант, я мусульманин, а мы на кладбище стоим, вера не позволяет, – ответил солдат.

– Иди тогда, ищи место, – присмотревшись, я увидел в темноте отдельно стоящие двухметровые шесты с привязанными на конце лоскутами. Это было заброшенное кладбище.

Афганцы хоронили своих мёртвых не в гробу, а в саване, втыкая в землю 2-3 метровый шест с разноцветными лентами или лоскутами, привязанными сверху. Я слышал, что по их поверьям, когда лоскуты выцветут, то человек уже в раю.

Весной в Афганистане пастухи гонят на север огромные отары овец. Одно такое стадо шло мимо нас.

– Давай барана, – ткнул я пальцем в отару.

– Не могу дать, – перевёл таджик Турсунов слова пастуха, выглядевшего чернее афганцев, может быть курда или просто сильно грязного.

– Давай барана. Кто их считает? – снова заявил я, и Турсунов принялся переводить.

– Считает, считает, хозяин считает, не берите барана, – на ломаном русском затарахтел таджик, на пушту он объяснялся лучше, чем на русском.

– Да и чёрт с ним, – махнул я рукой, баран нам и не был нужен.

– Ташакор, ташакор, – закивал головой пастух, что по-афгански означало «спасибо».

Однажды меня послали сопроводить санитарную «буханку» с раненым афганцем в госпиталь в Ханабаде за 70 километров от Талукана. Выехали днём, приехали после обеда, и механик-водитель запросился остаться переночевать.

– Устал я, товарищ лейтенант, – с раннего утра у них были занятия.

– Команда вернуться сегодня, я поведу.

УАЗ «буханка» шёл 60 километров в час, я держался за ним, на пологом спуске перед мостом отпустил газ и машину начало бросать по асфальту.

– Не хватало ещё разбиться без всякого боя, – мелькнула мысль.

Вот он мост! Я понял, что лечу мимо и нога вдавила газ до упора. Машина цепанула гусеницами асфальт, проскочила мост и взлетела на подъём. Чуть передохнув, продолжили путь, благополучно вернувшись в расположение.

Вскоре произошёл случай, изменивший моё сознание и отношение к этой войне. Мой товарищ по училищу и службе в Прикарпатском округе Сергей Фатеев сопровождал штабной КУНГ в соседнюю роту, в город Кишим. Аббревиатурой КУНГ назывался закрытый металлический кузов, Кузов Универсальный Нулевого (или нормального) Габарита, устанавливаемый на ЗИЛ или Урал. Дороги как таковой там не было, в Афганистане вообще мало дорог в нашем понимании, гористая местность и уже на обратном пути, не доезжая 10 километров до расположения, БМП подорвалась на фугасе. Сергей, находившийся на месте оператора-наводчика, успел сообщить по рации. Приказом по дивизии было определено, что все офицеры обязаны передвигаться на месте наводчика. Мы рванули туда. Сергей сумел выпрыгнуть и отстреливался до нашего приезда, механик-водитель погиб и сгорел. По прибытию тут же подорвалась другая машина. Механик погиб. Машина полыхала, а мы залегли и ждали, когда взорвётся боекомплект. Он рванул, башню сорвало и отбросило метров на пятьдесят. Командир роты дал команду извлечь останки погибших. Солдаты отказались, пришлось пойти мне. Взяв лопату, приступил к работе. От погибших остались скукоженные фигуры, размером с годовалого ребёнка, с трудом напоминавшие человека. По сути, только позвоночник, прилипший к оплавленному железу, и череп, размером с кулак. И запах, тошнотворный запах горелого человеческого мяса, проникающий до печёнки и вырывающий у тебя всё нутро. К горлу подступала тошнота, но я отскрёб останки и сложил их на плащ-палатку. На обратном пути я ехал на броне. Мимо шли крестьяне, похожие на тех, которых мы не так давно подвозили на рынок после дежурства. Рука дёрнулась передёрнуть затвор и разрядить рожок, но усилием воли я сдержался. Ужасный запах преследовал меня ещё долгое время.

Продолжение следует

[1]МВОКУ – Московское высшее общевойсковое командное училище имени Верховного Совета РСФСР.

[2] БМП-1 — советская гусеничная машина пехоты. Первая в мире серийная плавающая машина, боевая масса 13 тонн, экипаж 3 чел., десант 8 чел. Выпускалась с 1966 по 1983 г.

[3] 2Б9 (2Б9М) «Василёк» — советский возимо-буксируемый и самоходный автоматический гладкоствольный миномёт 82 мм.

Часть 2

Мухаммед

Пришла пора возвращаться из Талукана в Кундуз, к месту основного базирования. Обустроились в палаточном лагере с комфортом. Вскоре рядом началось строительство модулей из доставленных из Союза конструкций, но личный состав уже не хотел туда перебираться. Вырыв рядом с палатками землянки для офицерского состава, оборудовали каждую печкой по всем правилам инженерного искусства, из кирпича и глины, среди бойцов нашлись умельцы. Из прочных гофрированных листов стали, позаимствованной ушлыми бойцами у вертолётчиков, сделали крышу.

В соседней роте пошли ещё дальше, землянки соединялись подземными ходами, земляной город рос. Меня же со взводом отправили на две недели в командировку теперь уже в другую сторону от Кундуза, на 20 километров южнее, со специальным заданием.

Старшина выдал несколько ящиков сухого пайка. Разносолов не было. Пара ящиков тушёнки, сухари, перловая каша в консервах и консервированный горох с говядиной. Поселившись в небольшой школе из пяти комнат рядом с дорогой, мы должны были обеспечить охрану группе гражданских афганских лиц из пяти человек. Группа занималась сбором налогов с проезжающих мимо автомобилей, то есть узаконенным рэкетом. Старший группы по имени Мухаммед хорошо владел русским языком. С одной стороны школы проходила дорога, с другой начиналась «зелёнка» с понижением в долину. Одну БМП я поставил со стороны дороги, когда рано утром сборщики уходили собирать дань, она выдвигалась на другую сторону дороги, на холм, господствующую высоту. Две других заняли позиции по углам здания в сторону «зелёнки», носом к стене и выступая из-за стены на треть корпуса, чтобы иметь сектор обстрела. Каждая машина пристреляла свой сектор. Афганский транспорт заслуживает отдельного описания. Автобусы, разукрашенные какими-то бубенчиками, колокольчиками, гирляндами, с людьми на крыше, представляли собой живописное зрелище. В грузовиках, гружёных под завязку какими-то тюками, рядом с водителем всегда находился помощник, чаще всего мальчишка, который при остановке первым делом выбегал из кабины и подкладывал под колёса деревянные «башмаки». В легковых машинах, чаще всего старых «тойотах», народ мог передвигаться где угодно, битком в салоне, на крыше, в багажнике по нескольку человек вместе с какой-нибудь овцой. Мы как будто попали в восточную сказку, только вот сказкой это не было.

Попытки бойцов обменять банки из сухого пайка на местные лепешки, сигареты или кусок баранины натыкались на неприятие и непонимание. И дело было даже не в языковом барьере. Таджик из третьего отделения мог объясняться на пушту, но проблема заключалась в том, что все наши консервы были из свинины, что вызывало ярое неприятие афганцев. Только горох с говядиной иногда удавалось обменять на что-то полезное, но много ли проку от гороха? Всё шло по плану, но в одну из ночей здание подверглось обстрелу со стороны «зелёнки» из стрелкового оружия. Бойцы заняли заранее подготовленные позиции и открыли ответный огонь. Но что за чёрт? Почему молчит наша БМП с правого угла здания, откуда и ведётся обстрел? Схватив сапёрную лопатку, я бросился к машине и пару раз долбанул по броне. Механик-водитель вместе с оператором по фамилии Ковальчук задраили люки и мирно спали в машине, не слыша никакой стрельбы. БМП ожила, 73-мм орудие «Гром»[1] ударило выстрелами, одновременно затрещал ПКТ[2], стрельба со стороны долины быстро стихла. Ковальчук позже «отличился» ещё раз. Днём, сев на место водителя, он решил поуправлять БМП. Врубив вместо задней передачи переднюю, тронулся с места. Машина рывком дёрнулась, снеся угол школы из песчаника и глины, обломки через открытый люк завалили самого Ковальчука.

Наступил май. И стало уже слишком жарко. В марте в Афгане комфортно, в апреле уже неприятно и хочется пить больше воды, а в мае 25-30 градусов по Цельсию заставляют вытирать пот с лица и чаще посылать одну из машин к ближайшему арыку, чтобы наполнить фляжки водой. На день Победы с проверкой приехал замполит роты лейтенант Иванкович. Привёз всё тот же «вкусный» сухой паёк, бутылку водки, шмат сала и поздравил с праздником. Вечером я предложил Мухаммеду отужинать. Аппетитно нарезанное штык-ножом сало блестело в армейской миске. Я плеснул в кружки водки. Афганец взял кружку и приготовился выпить.

– Мухаммед, а не мешает ли тебе вера в Аллаха? – уточнил я.

– Пусть дураки верят, – примерно таким был ответ.

– Угощайся, – открыл я штык - ножом банку со свиной тушенкой и до кучи ещё одну, с перловой кашей.

В разговоре выяснилось, что Мухаммед два года отучился в школе милиции в Ростове-на-Дону, поэтому так хорошо владел русским языком. Располагались мы с ним в моей комнате, где также находился склад боеприпасов. Бутыль опустела, афганскому товарищу захотелось добавить.

– Больше нет, Мухаммед, – заявил я ему.

– Сергей, я знаю, где взять, – афганец оживился. – Ты сидишь на ящике с патронами. Есть возможность загнать их в кишлаке, тут неподалеку и взять «кишмишевки»[3]. Отметим праздник широко!

– Нет, Мухаммед! – ответил я решительным отказом. – Мы на посту и патронами не торгуем, отметили и хватит.

Интуиция подсказывала мне, что Мухаммед этот очень непрост и его провокация ведёт прямой дорогой к трибуналу. Но расстались мы по-товарищески. Мухаммед подарил мне большой кусок гашиша, плотно спрессованный шарик тёмно-серого цвета диаметром около 6 сантиметров. Вскоре командировка закончилась, и взвод вернулся в Кундуз. Я положил гашиш в карман шинели и…забыл о нём. Шинель висела в палатке в расположении полка, уже стояла жара, и я ей практически не пользовался. А когда вспомнил и полез в карман, то гашиша… там не было. Значит, кто-то из солдат залез в карман и украл «травку». Курение гашиша в Афганистане являлось, чуть ли не национальным обычаем. Втайне курили и некоторые бойцы, подсев на этот наркотик, а как выяснится позже и некоторые офицеры, но на наркотики уже более мощные.

В расположении полка я первым делом нашёл полевую кухню и повара и вдоволь накормил бойцов и наелся сам настоящей, горячей каши с мясом и напился черного армейского чая с сахаром. Вот до сих пор не понимаю, из чего они его делали, что он был таким чёрным, только ли из чая? В расположении полка была ещё одна приятная, почти царская штуковина. Баня на колёсах на базе Урала! Армейский КУНГ с парилкой, где жарили матрасы, и можно было посидеть одному, а то и вдвоём при температуре 80 градусов, и душ, настоящий душ с тёплой водой, пусть кратковременный, но настоящий, где смывалась вся проклятая грязь, накопленная за время полевых выходов. Старшина в звании прапорщика исправно выдал нам синие армейские трусы и серые майки.

У солдат, да и у офицеров при прибытии в расположение полка имелась ещё одна радость. Ротный писарь, исполнявший обязанности почтальона, раздавал письма из дома, отправленные на адрес полевой почты. Письма шли исправно в Союз и обратно, почта работала хорошо. Кроме того личный состав ждали газеты, «Правда» и «Красная Звезда», а газета – штука полезная во всех отношениях.

Старшина

Ротный старшина был хорошим мужиком, шустрым, и этаким… разбитным, он не ходил на операции, но часто на вертолёте привозил личному составу на передовую горячую пищу, вовремя выдавал стираное бельё, а иногда и простыни. У него был только один недостаток. Старшина любил выпить, и видимо от этого лицо его, несмотря на молодость, имело несколько помятый вид. Выпить в Афгане особенно нечего, но тут, на счастье, ротный сам поручил нагнать браги и сделать из неё самогон. Достали и сахара и дрожжей и капитан уже ходил в ожидании, когда канистра браги превратится в несколько бутылок самогона. Все сроки прошли, а самогон всё никак не появлялся.

– Старшина, ну где самогон? – иссякло терпение ротного.

– Ещё не готов, товарищ капитан.

– Надоело ждать! Давай хоть браги выпьем.

– Так и браги уже нет, товарищ капитан.

– Ах ты, сука! – Имевший крутой нрав ротный схватил табурет и швырнул его в старшину, но промазал. Этим и закончилось дисциплинарное наказание прапора.

Май выдался относительно спокойным. Мы сопровождали грузы через перевал, и однажды солдаты сделали старшине оригинальный подарок. Нас послали встречать колонну из СССР с продовольствием и боеприпасами. Не доезжая Кундуза, дорога уходила влево, на перевал и после 30-40 километров относительной равнины начинался грунтовый серпантин. Большая колонна, около тридцати машин шла из Термеза, стояла ясная погода, на небе ни облачка и чтобы заранее увидеть колонну я забрался на БМП на самую верхушку горы так, что машина стояла на двух точках. Колонна опаздывала и, вдруг мы увидели, как на нас по пустыне с бешеной скоростью несётся песчаный вал. Это был ураган «афганец» Порыв ветра мгновенно достиг нас, БМП на верхушке зашаталась, и механик еле успел сдать назад, чтобы встать гусеницами на более устойчивую опору. Нам повезло, порыв был настолько силён, что мог опрокинуть тяжёлую машину, как игрушку. Так же внезапно буря прекратилась. Солдаты развлекались тем, что ловили варанов. Несмотря на кажущуюся неуклюжесть, варан довольно шустрый и человеку голыми руками поймать его вряд ли возможно. Но один ящер попал между гусениц, машина резко тронулась, бойцы бросились с разных сторон и прижали варана лопатами. Большого, больше метра, ящера умудрились запихать в мешок и после возвращения в расположение подарили старшине. Какое-то время он ходил с ним на поводке, но вскоре варан издох, так как старшина не уделял ему должного внимания и пытался кормить сухим пайком, вместо привычной для ящера пищи.

Колонны мы сопровождали, чуть ли не каждый день, в тот раз она была небольшой, пять тяжёлых грузовиков, я во главе колонны и замыкающая машина. Подошли к арыку и мостику через него шириной с машину. Я научил своего механика в дороге всегда держаться левее и преодолевать такие мостики по схеме.

– Почему левее, товарищ лейтенант? – спросил меня механик-водитель при первом инструктаже.

– Ты же слева сидишь. - В случае подрыва фугаса он не под тобой взорвётся, и чем левее ты будешь находиться, тем больше у тебя шансов остаться в живых, – механик отныне соблюдал это правило свято.

Подъехав к мостику слева, машина разворачивалась на месте вправо на 90 градусов, благо дело БМП была на такое способна, подъезжая к мостику как бы сбоку, делала разворот на месте влево на 90 градусов, въезжала на мост, а преодолев его, совершала при съезде такой же манёвр. Таким образом, с гораздо большей вероятностью объезжались возможные мины. Был ещё один способ преодоления мостов, который мы неоднократно применяли на практике. Требовалось разогнаться и на скорости проскочить опасный участок, детонатор срабатывал с замедлением на 1-2 секунды. Один раз при таком преодолении моста фугас разорвался за моей машиной. Возможностей разминировать подобные переправы у нас не имелось. Сапёров не было, рядом с такими мостками часто громоздились какие-то брошенные постройки, из которых нас могли обстрелять. Мы въехали на мост, и тут последовал взрыв. Подорвался «Урал», шедший следом. Душманы[4] приспособились использовать транспортные пластмассовые мины итальянского производства. Миноискателем их обнаружить невозможно, а ходить и тыкать щупом – себе дороже. Мина оторвала колесо «Урала», оно отлетело в сторону вместе с частью моста. Из кабины вывалился мелкий чумазый водитель, оглушенный и испуганный. По рации я сообщил о подрыве, прибыл тягач в сопровождении БМП, эвакуировавший грузовик. Выполнив задание, мы без приключений вернулись обратно.

При сопровождении грузов в соседней роте произошёл, можно сказать, счастливый случай. БМП была обстреляна из гранатомёта, комулятивная струя прошла между механиком и командиром взвода, который почему-то сидел за механиком на своём штатном месте, а не на месте наводчика. Оба остались живы. Мы навещали пострадавшего лейтенанта, уроженца Средней Азии в госпитале. Госпиталь, переброшенный из Ленинграда, базировался в палаточном городке рядом со штабом дивизии. Лицо лейтенанта, и так круглое от природы, опухло и стало ещё раза в полтора шире.

– Ну, как ощущения?

– Паршиво. Как со всего размаха долбанули кувалдой по башке, звон в ушах до сих пор стоит.

Там же, рядом со штабом, располагался кинотеатр под открытым небом. Натянутое полотно, киномеханик, установка – всё как положено в лучших местах. Вот только посмотреть кино мне в общей сложности удалось за всё время раз или два.

Продолжение следует

[1] 2А28 «Гром» — советское гладкоствольное орудие - пусковая установка. Выстреливает кумулятивными или осколочными гранатами.

[2] ПКТ – пулемёт Калашникова танковый.

[3] «Кишмишевка» – афганский тридцатиградусный самогон. Продавался не в таре, а в целлофанновых пакетах.

[4] Душман от слов на языке дариدشمان — dušman, душмон, на языке пушту دښمان — duxman,dušman — «враг». Советские солдаты часто, в быту, употребляли для их обозначения жаргонное слово «духи» — производное от «душманы»

Часть 3

Бой

В конце мая начались рейды на север. В мае в Афгане уже жарко. Отсутствие дорог, проклятая пыль набивается за воротник, скрипит на зубах, слоем грязи лежит на лице. Грязь, пот, я так до конца и не привык к местному колориту. Арык, спасительная вода, где мы наполняли фляжки и умывали лицо, был вожделением.

Как-то раз по тревоге подняли весь батальон. Механики бежали в автопарк, заводили машины, выезжали, и мы практически на ходу запрыгивали в них. Маршрут лежал в город Кишим, располагавшийся примерно в 120 километрах от места нашего постоянного базирования. В Кишим подразделение прибыло вечером, а направилось дальше рано утром. Мы выстроились в колонну и только тронулись, как над нашими головами прямо из колонны начались залпы «Градов»[1]. Рёв ракеты, горящее сопло, чётко видимое даже в ярком голубом небе, сразу вспомнились кадры военной кинохроники и залпы «Катюш». Кишим располагался в ущелье, «Грады» утюжили предстоящий маршрут, видимо, имея какие-то сведения о местах расположения бандформирований. Проехав Талукан, въехали в сухое русло, я был командиром дозорного отделения, ехал впереди батальона на расстоянии 50-100 метров. Впереди шли три приданных танка Т-62. Танки поднимали пыль, и эта пыль особенно явственно скрипела на зубах, забивалась в нос и застилала глаза. Танки и я уже преодолели подъём, как вдруг сзади прогремел взрыв. Взорвалась БМП, шедшая за мной, первая из основных сил батальона. Машина загорелась, было видно, как из неё кубарем вывалились бойцы. Мой механик испугался, машина покатилась со склона назад, но он успел затормозить, и мы, выскочив, принялись ждать взрыва боекомплекта. Рвануло, далеко отбросив башню, испуганные и обожжённые солдаты из горевшей БМП теснились рядом.

Бойцов распределили по другим машинам, вперёд выдвинулись сапёры. Они определили, что использовалось очень коварное самодельное устройство. Душманы вырывали шурф примерно метр глубиной, туда закладывалось 10-15 килограммов аммонала, взрывателем служил электрический детонатор, приводимый в действие от разряда связанных друг с другом батареек, а контактами могли служить обычные крышки консервных банок. Опасность заключалась в том, что между пластинами насыпался песок и каждая следующая машина, проезжая, выдавливала его, а значит, контакты могли сомкнуться неизвестно когда, например, после прохождения второй или третьей. Аммонал применялся гражданскими специалистами из Союза для взрывных работ при строительстве дорог в горной местности. После переворота склады оказались разграбленными, и тонны аммонала теперь использовались душманами для минирования дорог.

Командир полка торопил, и сапёры не успели закончить свою работу. Только мы тронулись, как снова прогремел взрыв. На этот раз взорвалась моя машина. Взрыв ударил по корме, БМП тряхануло, дверцы распахнулись, на куски разлетелись аккумуляторы, в днище образовалась трещина, но нам повезло – машина не загорелась, и даже не вытекло топливо. Я бросился к задним дверцам, солдаты в прожжённой кислотой от аккумуляторов форме уже выскочили из машины. Один боец, весь залитый кровью, находился внутри без сознания.

– Что-то кровь какая-то странная, – инстинктивно я провёл по ней пальцем и поднёс к губам. – Да это же томатная паста, стоявшая в армейской двухкилограммовой жестяной банке в дверце!

Солдат по фамилии Бон, тихий и спокойный поволжский немец, так и не пришёл в сознание, позднее его эвакуировали на вертолёте. Потом нам сообщили, что при взрыве ему оторвало селезёнку, но боец выжил. Машину как-то завели, и тронулись дальше, прибыв в Кишим вечером. С утра подразделение получило задачу пройти маршем по ущелью 15 километров и разведать наличие складов с боеприпасами. Выдвинулись колонной. Через 10 километров ущелье сузилось, технике уже было не проехать.

Дата врезалась в память хорошо – 1 июня 1980 года, День защиты детей. Солнечная погода, тёплый ветерок вызывали умиротворение. Даже жара в тот день была не такой испепеляющей, солнце ещё не успело подняться и иссушить землю своими лучами. Оставив технику с механиками и наводчиками, дальше пошли пешком. Мы шли вдоль реки, по ущелью, за самодельным мостком в утреннем мареве появились очертания кишлака. Только что назначенный комбат, капитан, переведённый с должности помощника начальника штаба полка, дал команду обстрелять населённый пункт из минометов, не заходя в него. По сути, мы не выполнили задачу, не прочесали кишлак и не проверили наличие складов с боеприпасами.

Колонна двинулась обратно через мост, вдоль реки, и уже на выходе из ущелья с другого берега начался очень плотный обстрел. Треск выстрелов стрелкового оружия раздавался эхом. Слева текла река, справа колосилось поле с уже высокой пшеницей, а перед ним располагалась ложбинка, по которой мы и поползли вдоль дороги к рощице. Батальон разбегался по полю в разные стороны. Недалеко от края поля спасительно возвышались три валуна, за которыми и укрылась наша группа. Два валуна располагались рядом, один чуть левее и сзади. Укрывшись за камнем, я вёл огонь из АКМ. Володя Нагорный, командир соседнего взвода, подавал снаряжённые магазины. Было видно, как от заднего камня рикошетят пули, высекая каменные брызги. Радист по фамилии Рожик полз рядом с нами с 20-ти килограммовой рацией за спиной, её прострелило, и теперь она громоздилась рядом бесполезной кучей железа. За соседним камнем вёл огонь оператор-наводчик Сергей Милованов, напросившийся с нами и не оставшийся у техники. Мол, надоела эта машина, чего там, схожу по-быстрому туда-сюда, разомнусь. В один из моментов он высунулся из-за камня наполовину, желая прицелиться. Куда целиться, огонь примерно с расстояния в 100 метров, из-за камней, никого не видно.

– Ложись! – заорал я.

И в ту же секунду на моих глазах пуля ударила его прямо в лоб. Солдат рухнул на землю, как мешок. Мимо нашего камня пробежал боец по фамилии Ванца с Западной Украины. Качок, он постоянно тягал железо и красовался своими мощными мускулами. Я успел схватить его за ногу и, дернув, повалить на землю.

– Куда, сука?

На меня смотрели обезумевшие от страха нечеловеческие глаза. Я наотмашь ударил его ладонью по щеке:

– Лежать здесь!

Я рассчитывал, что Ванца поможет эвакуировать убитого: зря что ли он качался? Но немного полежав и воспользовавшись моментом, пока я стрелял, он вскочил и дал дёру. Через какое-то время я увидел противника. Душманы перешли в атаку. Человек тридцать, все в чёрной пакистанской форме, грамотно развернулись цепью и перебежками пошли вперед.

«Профессионалы, мать их ети, тяжело нам придётся», – подумалось мне.

Батальон непонятно на каких позициях, только невдалеке пасутся три осла, гружёные боеприпасами, которых мы же и конфисковали у какого-то крестьянина, обещая вернуть.

За задним камнем находился рядовой Нигматуллин. Он не хотел идти на операцию, рассказывал мне, что один сын у матери, но это же армия, приказ есть приказ. Рядовой Нигматуллин, обвешанный пулемётными лентами, встал во весь свой невысокий рост с РПК наперевес и, что-то крича по-татарски, принялся поливать противника мощным огнём по всему фронту. Душманы залегли под бешеными очередями пулемёта. И в это время... появились «вертушки», вызванные батальонным командованием. Земля за полем вздыбилась от НУРСов – неуправляемых реактивных снарядов. Группа без всякой команды, не сговариваясь, рванулась отходить. Рожик с неисправной рацией и Нигматуллин с РПК оторвались от нас, им пришлось легче. Мы же с Володей, схватив убитого Милованова за руки-ноги, бросились в глубь поля. Отбежав метров на 50, остановились, выпустили по магазину в сторону врага и потом успели добежать до рощи. Володя крепкий, жилистый, да и моя физическая подготовка была отменной, но тащить труп неимоверно трудно. Ноги подгибались, конечности убитого, мгновенно ставшие непомерно толстыми, вырывались из одеревеневших рук, сердце выскакивало из груди, а глотку обжигал горячий афганский воздух. Уже в рощице ко мне обратился однокурсник:

– Сергей, а что это у тебя куртка в дырках?

Я, не снимая, развернул ХБ, полученное на складе, специально на два размера больше, чтобы не липло в жару к телу и обдувало ветерком. На спине красовались несколько входных и выходных отверстий от пуль. Когда полз, куртка топорщилась сверху и попала под обстрел.

В рации Рожика нашли еще пару пробоин. В рощице собрался весь батальон, были убитые и раненые. Но предстояло ещё добраться до техники. До неё оставались какие-то три километра, я опять возглавил дозорное отделение на расстоянии зрительной видимости от батальона. Шли вдоль реки, справа высился склон горы, река поворачивала направо и потом текла вниз мимо кишлака, расположенного с другой стороны реки. Я с группой из 8 человек вышел на бугор и повернул направо. Из кишлака, с расстояния 150-200 метров начался сильный обстрел. Наша группа и батальон сзади залегли, причем, мы в позе ноги выше головы.

– Обложить головы булыжниками! – крикнул я бойцам.

Благо дело, валялось их кругом в изобилии. Стреляли не по нам, по основным силам.

«Но ведь и до нас дойдёт очередь», – подумалось мне.

– Перебежками, по одному, вперёд, – отдал я команду.

Впереди уже виднелись наши машины. Начало темнеть. Из машин заметили стрельбу, и кишлак накрыла стена трассеров. Опять появились вертушки, большущие гильзы от крупнокалиберного пулемёта падали нам прямо на головы. И тут внезапно от основных сил батальона прибежал связной, почему-то босиком, с командой от комбата вернуться к основным силам.

– Да чёрт же побери! – Беги вон к первому в 50-ти метрах впереди и скажи ему, мне не докричаться.

Неожиданно справа возникла знакомая массивная фигура командира 2-го взвода Сергея Фатеева.

– Серёга, ты как здесь оказался?

– Огонь интенсивный, я подумал, что тебя ранило и надо спасать!

Приказ комбата был выполнен. Опять были потери, причём и по собственной глупости. Из миномёта не вылетела мина, а туда бросили ещё одну, миномёт разорвало на куски, осколками ранив несколько человек, в том числе и командира миномётной батареи. Приняли решение идти через склон горы незнакомым маршрутом. Ползком по крутой горе попеременно с одним бойцом мы тащили раненого. Вышли к машинам только к 4 часам утра. Порядка 10 трупов, накрытых брезентом, сложили на площадке. Уже утром нашли место для посадки вертолёта, который забрал мёртвых и раненых.

Ванца по прибытию на место дислокации через земляка-прапорщика устроился на склад и больше на операции не ходил. Я попросил ротного представить рядового Нигматуллина к награде, документы ушли, но затерялись в штабах, и награда не нашла героя. В первый год вообще считалось, что это такая война, что награждать не положено. Хотя штабные на уровне дивизии к концу первого года уже ходили с «иконостасом» на груди. Так закончилась моя первая боевая операция, одна из неудачных, боевое «крещение». И уже тогда появилась первая мысль о неэффективности операций с массовым выходом техники.

Переправа

Мы, поднятые по очередной тревоге на основании поступивших разведданных о складах с боеприпасами и бандформированиях, выдвинулись рано. Совершив марш километров 40 в сторону от Кундуза и оставив технику, на гребень горы стали подниматься пешком. Впереди шли ХАДовцы[2], так мы называли местных представителей службы безопасности. Они хорошо знали горы. За ними, примерно в 50-ти метрах, поднимался я и рядом, как всегда в таких пеших рейдах, связист Рожик и снайпер – спокойный и рассудительный осетин Сараби Уртенов, назначенный впоследствии заместителем командира взвода.

– Глаз с них не спускай, – велел я Уртенову.

Впереди произошло какое-то движение, и послышались звуки. ХАДовцы вывели из-за камней двух человек, взрослого мужчину и мальчишку. Их короткий разговор у скалы закончился тем, что один из ХАДовцев отошёл на пару метров и прямо на моих глазах выстрелил мужчине в голову. Мы и глазом не успели моргнуть. Даже при ярком солнечном свете было видно, как огонёк трассирующей пули, пробив голову, ударил о скалу и отрикошетил от неё.

– Стой! – с автоматом в правой руке я быстро направился к афганцам, успев сказать Уртенову, чтобы срочно нашёл переводчика.

– Кто это, и за что вы его расстреляли? – таджик-переводчик прибежал быстро.

– Это моджахед[3], – ответил старший группы, никто из них ни бельмеса не понимал по-русски.

Мальчишка лет 13-14, видимо сын убитого мужчины, тощий и грязный, испуганно жался к камням.

– Переведи им, чтобы отпустили парнишку, – таджик принялся что-то объяснять, отчаянно жестикулируя.

– Переведи им, чтобы отпустили мальчишку, что мы с детьми не воюем! – снова настойчиво повторил я.

Наконец, ХАДовец что-то сказал мальчишке и махнул рукой в сторону: ступай, мол, в свой кишлак. Парень вскочил и поспешно ретировался, следом куда-то пропали и афганцы, мы же продолжили движение вверх. Наступил полдень, жара, идти всё время вверх по пологому, постоянно поднимающемуся склону крайне тяжело. До гребня оставалось какие-то два километра, но попробуй-ка пройти их в таких условиях! Во флягах у бойцов заканчивалась вода, силы у всех были на исходе. За очередными камнями взору нашей передовой группы внезапно открылась небольшая, метров 10 на 10, бахча с маленькими незрелыми арбузами.

– Товарищ лейтенант, разрешите пойти разведать местность? – раздался голос Уртенова.

– Зачем? – не сразу сообразил я.

– Арбузы без воды не растут, – ответил снайпер.

Вернулся он через час. Как выяснилось, ларчик открывался довольно просто. На самом гребне была вырыта, выдолблена в горной породе огромная конусообразная яма диаметром под восемь метров. Зимой туда ссыпался снег и сверху закрывался толстым слоем соломы. Бойцы спрыгнули вниз и, отодвинув слой соломы, принялись набивать фляжки снегом. Но оказалось, что с другой стороны гребня имелась дверь в погреб, где в выдолбленном помещении стояли деревянные корыта, куда капала вода. Вдоволь напившись и наполнив фляги, подразделение тронулось в обратный путь. В очередной раз никакие склады и бандформирования обнаружены не были. Мы благополучно вернулись в Кундуз.

Всё говорило о том, что рейд в этот раз будет многодневным и трудным. Большая часть батальона, приданные подразделения, даже ПТС – плавающий транспортёр средний, гусеничная машина-амфибия. Значит, планируется форсировать сложную реку. Сухой паёк на много дней и другие признаки говорили о дальности и сложности маршрута. Командиры взводов и я в том числе получали задачи уже в ходе марша, а то и не получали вовсе. Думаю, что на уровне ротного да и батальонного командования конечная цель и общая задача рейда тоже оставалась неизвестной. В вышестоящих штабах подобные марши прямо так и назывались – «поиграть мускулами». Батальон отправился по маршруту Талукан – Кишим, за Кишимом в сторону Файзабада, там уже начинался горный серпантин. Крутая наклонённая дорога, настолько узкая, что часть левой гусеницы часто висела над пропастью. Внизу, то приближаясь, то удаляясь, вилась лента горной реки, сверкая на солнце серебристыми оттенками. Красиво. Но нам было не до красот. Приходилось то и дело высаживать личный состав и проявлять чудеса эквилибристики. На особо сложных участках механики садились на машины сверху, включив краник подачи топлива в фиксированное положение, и управляли БМП… ногами, чтобы успеть выскочить, если машина начнёт падать в пропасть. Руль БМП представлял собой изогнутую планку, формой напоминающую огромную чайку – такую, как их рисуют вдалеке летящими над морем. Положив ноги на рукоятки с боков этой гигантской «птицы», водители и рулили машинами. Я шёл впереди и корректировал маршрут, внимательно смотря на гусеницы. Наконец, мы добрались до места, где дороги отсутствовали вовсе. Река Кокча за 200 метров перед водопадом расширялась примерно до 100 метров, здесь и решили переправляться, оставив технику с механиками и наводчиками. Наша рота в усечённом составе переправилась первой. В ПТС вместо положенных 40 человек набилось все 70. Грузоподъёмность «амфибии» в воде очень большая, до 10 тонн, машина тяжёлая и мощная, но всё равно её ощутимо сносило к водопаду. Мы благополучно переправились, разделись и принялись обмываться приятной, чистой, ледяной горной водой.

Ласково светило солнце, ПТС сделало ещё один рейс и отправилось на другой берег снова. Я сидел на берегу, подставив плечи солнцу, и смотрел в бинокль, как в «амфибию» загружается оставшийся личный состав. Загрузили всех, в машину опять набилось человек 70 вместо положенных 40. Многие бойцы из артиллерийской батареи, выкинув из карманов спасательного жилета поролон, запихали туда мины. Два кармана впереди, два сзади, вес каждой мины примерно 3,2 килограмма, итого почти 13 килограммов. Так же переправлялись массивные 82-мм. миномёты в разобранном виде, опорная станина, ствол, тренога – из тяжёлого вооружения с нами были только они. Вместе с личным составом переправлялось и командование батальона во главе с новым комбатом, тем самым недавно назначенным капитаном.

ПТС плыл, постепенно смещаясь к водопаду, и вдруг! Видимо, цепанув гусеницей камень, «амфибия» сильно накренилась правым бортом вниз, в сторону мощного течения, черпанув воду. Машина кренилась всё больше, достигнув угла почти 45 градусов, на борту началась паника. Кто-то спрыгнул сам, кого-то столкнули. Солдаты, облачённые в тяжёлые жилеты и не успевшие их снять, сразу шли ко дну. Вот голова показалась на поверхности и исчезла в пучине навсегда. Мы стояли на берегу и ничего не могли сделать! Из «амфибии» вывалился сам комбат, я видел в бинокль, как его понесло в сторону водопада, но капитану повезло. В каких-то 10 метрах от края водопада, низвергающегося с высоты 50 метров, обнаружилась отмель. Комбата вынесло на нее, и он стоял, размахивая полевой сумкой, привлекая внимание то ли к себе, то ли к тому, что имеется спасительная отмель. Через какое-то время прилетел вызванный вертолёт и стал снимать людей с ПТС.

Вертолётчики, сложив в два раза верёвочную лестницу, опускались очень низко. Бойцы хватались за лестницу, кто-то забирался с ногами, кто-то цеплялся руками. Но это только в фильмах герои бодро карабкаются по верёвочным лестницам в кабину вертолёта. Два-три качка, и некоторые, не выдержав, отрывались от лестницы и снова падали в воду. Их несло к водопаду, и шансов выжить, упав с такой высоты, не было. Обезображенные трупы солдат вылавливали потом в реке Пяндж, располагавшейся ниже по течению. Некоторым повезло, и их выносило на отмель, где комбат отчаянно размахивал своей сумкой. Его эвакуировали во вторую очередь. В итоге погибло 12 человек. Подавленный личный состав двинулся дальше. Стояла неимоверная жара, мы шли вверх по течению Кокчи. До наступления сумерек батальон не смог подняться на вершину. Поступила команда на ночлег, и рассредоточенные по склону бойцы батальона просто упали от физической и моральной усталости. Я сам свалился в какую-то ложбинку и забылся «мертвецким» сном. Плащ-палатки мы не взяли, но нагретые за день камни давали тепло и позволили проспать до раннего утра, когда холод и туман пробудили людей.

Рывком преодолев хребет, потрёпанный батальон спустился в долину, где нас уже ждали две машины ЗСУ-23-4 из Файзабадской бригады. Впереди лежало ущелье метров 200 длиной. Узкое место, с двух сторон нависающие скалы, река метров 50 шириной, дорога, а с другой стороны в скалах пещеры. Красивое место, в другое время я бы туда, наверное, приехал туристом. А в тот жаркий июльский день оно представляло для нас опасность. Мы шли пешком следом за ЗСУ, и вдруг совершенно «неожиданно» из пещер начался обстрел колонны из стрелкового оружия. Зенитная самоходная установка, предназначенная для уничтожения воздушных целей, ощетинилась всеми своими четырьмя стволами. Я впервые видел ЗСУ «Шилка» в деле. Это впечатляет. 3400 выстрелов в минуту из 23-мм стволов долбили камень так, что вековые скалы прямо на глазах крошились в пыль. Под прикрытием такого оружия мы перебежками без потерь преодолели ущелье, вышли в долину и, оставив Файзабад в стороне, двинулись дальше. Командование объявило привал, а рядом тянули свои ветви к солнцу вишнёвые деревья. Вишнёвый сад, видимо, раньше принадлежавший какому-то баю, производил впечатление. Деревья, вызревшие плодами, просто светились красным цветом. Личный состав, разбредясь по саду, от души лопал вишни, но меньше их от этого не становилось, деревья всё так же горели красным огнём.

Мы уже вышли к советско-афганской границе провинции Бадахшан, с советской стороны лежала Горно-Бадахшанская автономная область Таджикской ССР. Населённых пунктов по пути не попадалось, и батальон ночевал в небольших стожках соломы, встречавшиеся на полях. Питались сухим пайком, пару раз прилетал вертолёт, привозя такую вожделенную горячую пищу. На нашем пути лежала китайско-афганская граница и уже высокие горы, перевал располагался на высоте 4000 метров, а это значит, что там ледник и вечная мерзлота. Поступила команда ждать. Ждали тулупы и валенки, но, слава Богу войны, приказ отменили, и батальон двинулся обратно. Наша техника как-то переправилась в другом месте и ждала нас ближе, чем мы ожидали,– в долине за ущельем.

Не обошлось и без ЧП. Техника батальона, уснувшего в вишнёвом саду, выкрали местные жители и забили мотыгами. Его обезображенный труп нашли в пруду, прочёсывая местность. За несколько дней, совершив ускоренный марш, батальон вернулся в расположение полка. По пути искали в населённых пунктах оружие, но ничего не нашли. Весь этот славный поход длился в общей сложности недели три. Грязные, измученные, неделю не брившиеся, мы вдоволь «наигрались мускулами». Было расследование военной прокуратуры, молодого комбата сняли с должности. Понёс ли он более суровое наказание, мне неизвестно. Смерть бойцов в реке навсегда отпечаталась в моей памяти. Людей было очень жаль, но мы, стоя на берегу, совершенно ничем не могли им тогда помочь.

Стояла середина июля 1980 года. Столица нашей Родины Москва готовилась к открытию Олимпиады.

Продолжение следует

[1] РСЗО «Град» — советская и российская реактивная система залпового огня (РСЗО) калибра 122 мм.

[2] ХАД дариخدمات امنیت دولتی, пушту د ریاست امنیت خدمت (Хедматэ эттэлаате доулати) — Служба государственной информации) — название службы государственной безопасности в  ДРА

[3] Слово «моджахед» — арабского происхождения («муджахид», множественное число «муджахиддин»), буквально означает «борец за веру», одновременно являясь наименованием участника джихада или мятежника (повстанца).

Автор: Андрей М

Источник: https://litclubbs.ru/articles/52353-gorjachee-solnce-kunduza.html

Понравилось? У вас есть возможность поддержать клуб. Подписывайтесь, ставьте лайк и комментируйте!

Публикуйте свое творчество на сайте Бумажного слона. Самые лучшие публикации попадают на этот канал.

Читайте также: