Париж. Впервые это слово я услышал в Купчино и не придал ему значения. Услышал его от кого-то из мальчишек на детской площадке, мы копали песок, и один что-то рассказывал, но его перебили. Лёха тогда утром у отца папиросы втихаря вытащил, «Житан» какой-то, и мы пошли за гаражи, чтобы с окон дома не видно было.
Так я узнал про Париж, но не дослушал.
А запомнил я, потому что упал там, сандалькой зацепился и коленку разбил, мать ругала, потом шрам остался.
Больше не помню, чтобы оно мне где то встречалось. У Высоцкого вроде ещё было про «она уже в Париже» и про головы беспечных парижан.
И вот мы ехали в Париж, Лена сидела рядом, положив мне голову на плечо, пыталась поспать, а я вспоминал.
Вспоминал, что меня связывает с этим городом. Оказалось немногое, совсем немногое из того, что у него было, лишь несколько могил на кладбищах Парижа.
Бодлер, Уайльд и Джим. Джим Моррисон, The Doors.
Джим был со мною рядом всегда, другие встречались, приходили, ненадолго влюбляли, разочаровывали, становились ненужными, забывались и больше не звучали. А Джим был всегда, с самого первого раза, как я услышал его голос с магнитной ленты и навсегда.
С самого первого моего сотового и до последнего у меня на звонке играет его песня, и когда она, бывает что звучит по радио, я тут же хватаюсь за свой телефон.)))
Джим был со мной всегда, когда мне случалось очень скверно, он пел, когда мне было чересчур хорошо он пел. Он пел для меня, когда я любил, и часто пел для меня одного.
И вот мы ехали в Париж, я ехал на могилу Джима.
Никто никогда не узнает, что с ним случилось в одно лето, но именно там, в Париже, его спешно закопали на кладбище Пер-Лашез 3 июля 1971 года, вернее, сразу на следующий день.
В Париже мы провели несколько дней, мне их не хватило, он великий, по-настоящему, наверное, это единственный город, на который откликнулось что-то во мне и захотелось туда возвращаться.
Все европейские города, во всяком случае те, где мы побывали, все они похожи друг на друга, а ещё больше на декорации для туристов.
Как правило, это небольшой начищенный пятачок центра города, восстановленный типа «так и было» после бомбёжек Второй мировой.
У каждого города там есть какая-нибудь незначительная достопримечательность, лучше, если привязка к кому-то из великих и известных и звучное название, которое веками у всех на слуху. Всё, можно продавать билеты.
Исторические центры в них небольшие, но всё включено: вот тебе музей, вон три тихих улочки, вон там рестораны, вот это продаётся только у нас, отдыхай! Заскучаешь, если — у воды посиди, скамеечки стоят.
В Париже скучать не пришлось.
Не заезжая в гостиницу, ранним утром, нас привезли в Версаль. Это было первое и оно же последнее мероприятие, которое мы с Леной посетили в составе туристической группы в Париже. В следующий раз мы с ними увиделись у автобуса в обратный путь. Они нужны нам были только для проезда, так было дешевле из Германии, и я об этом немного пожалел в пути. Всю ночь в дороге все не спали, они ели, они ели всю дорогу и это пахло.
Версаль оказался обычным садово-парковым ансамблем как в Ораниенбауме, вернее был похож на его фрагмент, очень маленький. Я вспоминал свой дачный Петергоф и улыбался.
В подстриженных ровно кустах на аллеях, недалеко от дворца, нашлось кафе на колёсиках, я взял кофе и внутрь дворца мы не пошли, на улице подождали.
А потом нас привезли в гостиницу, мы с Леной побросали вещи и ушли в Париж.
И в Париже для нас двоих было всё: башня железная, но издалека, собор Гюго, он ещё до пожара был, целый, набережные Сены с насыпными пляжами и лежаками, обеды на узких улочках Латинского квартала, Монмартр и карусели, культовые папиросы "Житан" и уличные художники.
На Монмартре проходила выставка Сальвадора Дали, и я сдержал своё обещание перед Леной сводить её на выставку работ самого Дали.
Причём формат выставки разрешал не только смотреть, но даже трогать руками и почему-то всё это бесплатно.
Хотя, может, я не так что-то понял на входе, французского я не знаю, мы так прошли!)
Но это всё потом, сначала конечно же Джим. С первого раза правильно выбрав путь в лабиринте пересадок громадной подземки (метро Парижа тоже город!), мы вышли на нужной нам станции Пьер-Лошез.
Я предложил зайти в магазин и купить попить. Лена мне доверяла, поэтому мы сразу углубились в ближайшую улицу, наполненную в этот час гулом арабских молитв. В поисках магазина пришлось пройти довольно глубоко и очутиться в маркете, где мы выделялись среди всех одним лишь цветом кожи, чем вызывали интерес и лёгкое беспокойство у меня.
По дороге обратно присели на лавку покурить, а на соседней скамейке седой негр булку крошил и голубей у ног своих кормил, я присмотрелся, а это не голуби, это были крысы.)
Вот это и был Париж, а вовсе не башня Эйфеля, её с той скамейки вообще не видно было!)
Пройдя недалеко от входа на кладбище, мы встретили тоже пару, мексиканскую. У нас не нашлось общих языков, у них был испанский, у нас — английский Лены на двоих.
И вот мы оживлённо болтали с мексиканцами, весь путь до могилы мы говорили про «The Doors», они тоже шли к Джиму.
Где-то за два месяца до разговора с ними я им об этом говорил, я был на концерте «The Doors» в Москве!
Да-да!
Я был на концерте «The Doors»!!!
Я не шучу.
Мы с братом ездили на концерт в Москву, а перед этим я покупал билеты в кассе:
— Мне, пожалуйста, два билета на концерт «The Doors», — сказал я в окошечко кассы, а у самого голос дрожит и комок к горлу подкатывает.
— Кого?! — переспрашивает билетерша.
— «The Doors», — повторяю я.
— Он же умер!
— Сама ты уже умерла! — подумал я и назвал ей дату концерта.
Рей Манзарек тогда ещё не закрыл свои клавиши, это было за несколько лет до его ухода.
Тогда легендарный клавишник и основатель «The Doors» собрал первый состав группы из тех, кто остался, и дал несколько концертов. На одном из них был и я.
Я не помню, как звали солиста, да и не столь важно, в кого вселялся дух Джима Моррисона на сцене, для нас это был «The Doors».
Позже я прочитал, что солиста отобрали для турне очень просто: этот человек в своё время был выбран из числа многих сестрой Джима для телешоу «Джим Моррисон», он идеально совпадал тембром голоса и внешним сходством. У себя в Америке он известный кавер-исполнитель песен «The Doors».
Все остальные музыканты, включая Робби Кригера, сочинившего, наверное, самую известную Light My Fire, они все были из состава группы. Их неистовству на сцене мог позавидовать любой молодой, а им тогда было за 70!!! И лет этих как не бывало, и Джимми такой молодой!
Рей удивлял энергией, яростным задором, играл местами на клавишах ногами, как он это любил. Робби рвал московский зал гитарой 60-х, над нами всеми шаманом кружился голос Моррисона и он сам.
Джим был дерзок и мистически жив, после третьей песни позвал всех к себе, к сцене, после чего толпа хлынула к нему, сметая VIP-ов на своём пути, я был среди первых!)
Мы не сразу его нашли.
Могила Джима очень скромная, зажатая между другими, на ней небольшая статуэтка, которую поклонники часто уносят с собой.
Тогда ставят новую.
И всё начинается сначала.
Перед отъездом мы с Леной сидели в кафе напротив последнего туннеля принцессы Дианы, пили кофе, рядом стоял наш автобус обратно, возле него нетерпеливо ждали посадки наши прожорливые попутчики.
Я жадно затягивался своим последним «Житаном» из пачки и не хотел вставать.
— Пойдём, пойдём, — сказала Лена, — пора возвращаться.
А я не хотел.
Когда мы рассаживались по местам, водитель включил радио, пел Джим, пел одну из своих последних песен, вокруг меня захрустели фольгой, разворачивая бутерброды, я отвернулся к окну и молча про себя заплакал.