1894 год
«Ростов-на-Дону. В последнее время по дворам стал расхаживать какой-то армянин средних лет, атлетического телосложения, с целью попрошайничества. Войдя, куда-нибудь во двор, он, прикидываясь непонимающим русского языка, подает преимущественно женщинам книжку, на передней странице которой написано воззвание за подписью и печатью Александра Александровича Моноцкого и, если ему отказывают в милостыне, или вместо милостыни дают хлеб, то он, пользуясь отсутствием близко мужчин, осыпает подательницу такой бранью, какую редко приходится слышать даме от наших дрягилей, стяжавших, как известно, уже давно пальму первенства в этом искусстве».
«Ростов-на-Дону. Характерное дело из нравов темерницких кумушек рассмотрено было мировым судьей 7-го участка 26-го марта. На сцену появились две почтенные матроны: Мария Белоусова и Раиса Рудакова, из которых первая жалуется на последнюю за то, что она пригласила ее в гости, и здесь, после изрядной выпивки в приятном обществе, задержала у себя до поздней ночи и потом оставила ее ночевать; но на утро Белоусова была неприятно поражена, не найдя хранившихся у нее «за пазухой» денег 9 рублей, в краже которых она и обвиняет Рудакову. Основывает жалобщица свое обвинение на том, что Рудакова, не имевшая ни копейки до этого случая, вдруг обзавелась обновками. Свидетельницы, собутыльники пирушки, также подтвердили факт обзаведения Рудаковой обновками. Но это доказательство, однако ж, оказалось недостаточным, и мировой судья признал Рудакову оправданной по суду».
«Ростов-на-Дону. Еще картина из нравов того же Темерника. Содержатель бакалейной лавки Борис Геттель попросил своего покупателя, Прокофия Дристукова, уплатить ему долг в 4 рубля 60 копеек за забранный разновременно товар, но Дристуков, вместо денег, избил бедного лавочника жесточайшим образом и не сдобровать бы ему, если бы он не успел скрыться в свою лавку, так как в руках отважного должника очутилась сорванная с дверей вывеска, которой он воинственно размахивал, делая попытки пробраться в лавку за скрывшимся туда лавочником. Дристуков за такой способ оплаты долгов приговорен к аресту на две недели».
«Ростов-на-Дону. Построенный на площади у Александровского сада каток-горка, по образцу и плану горки, завезенной в Москву в 1891 году из-за границы, 25-го марта открыл свой первый дебют, привлекший многочисленную публику. Любителям сильных ощущений прокатиться по горке, вероятно, доставляет немалое удовольствие, так как вагонетка, устроенная на 10 человек, мчится с захватывающей дух быстротой, и не проходит и 10 секунд, как она уже на противоположном конце, пробежав расстояние в несколько десятков саженей».
«Ростов-на-Дону. До чего доходит строительная горячка, охватившая ростовцев, можно судить по тому, что многие постройки совсем и не начинаются, вследствие недостатка рабочих и солидных подрядчиков, которые положительно завалены работой».
«Ротов-на-Дону. Приказы полицмейстера. «Предлагаю господам приставам обязать всех домовладельцев подрезать деревья, находящиеся по обочинам тротуаров, так чтобы нижние ветви были от земли не ближе трех аршин».
«В виду наступления времени производства работ по постройке и ремонту зданий, я, на основании обязательного постановления Ростовской-на-Дону городской думы, предлагаю господам приставам вменить в обязанность постовым городовым не допускать на тротуары проходящих на работы и обратно, как по одиночке, так и партиями, с ведрами, кадками и т. п. ношей, штукатуров, каменщиков и маляров, а также и большие партии других рабочих, направляя их по мостовым и обочинам тротуаров».
«В виду наступления весны и на основании обязательных постановлений городских дум городов Ростова и Нахичевани, предлагаю господам приставам строго следить за тем, чтобы в черте городов не разрешалось пускание змей, которые пугают лошадей и портят как телефонные, так и телеграфные провода; вместе с тем предлагаю наблюсти, чтобы мальчишки не бросали на проволоки камней с веревками. Родителей, позволяющих детям заниматься указанными забавами привлекать к установленной ответственности».
«В последнее время в городе Ростове-на-Дону появилась масса монахинь, которые, не имея разрешения как от епархиального начальства, так и от полиции на производства сбора по городу в пользу церквей и монастырей, ходят с книжками по дворам, а также пристают на улицах к прохожим, в виду чего местная полиция не имеющих разрешения на сбор будет привлекать к установленной ответственности». (Приазовский край. 80 от 27.03.1894 г.).
1897 год
«Новочеркасск. 19-го марта черкасский мировой съезд разбирал довольно интересное дело по обвинению казака Александра Богучарского по статье 142 устава о наказаниях – за насилие без нанесения тяжких ран. В печати не раз иллюстрировались обывательские нравы, не раз писалось о том, как ведут себя ковали, чувствующие себя господами на окраинах Новочеркасска. Но не лучше ведут себя и вообще «кавалеры» этих окраин – урядники и казаки, украшающие себя таким титулом. «Та сторона города» (выражение одного свидетеля) – это окраины, где происходило дело, разные отдаленные старо-загородние и ново-загородние и иные улицы по направлению к кладбищу.
Дело, о котором мы говорим, по внешней обстановке своей много походило на грабеж, почему и очутилось сначала у прокурора окружного суда, который, однако, не усмотрел в деянии обвиняемого признаков корысти и направил дело к мировому судье, откуда оно, по отзывам сторон, перешло в съезд.
Обстоятельства дела, вкратце, следующие. В июле месяце прошлого года молодая девушка, некто Титова, возвращалась на рассвете со свадьбы от своих знакомых домой в сопровождении кавалера. Вслед за нею шли два приятеля, казаки Александр Богучарский и Королев. Заметив пару впереди себя, эти молодые люди ускорили шаги, чтобы узнать, кто такой кавалер барышни из их околотка. Богучарскому он показался незнакомым, и он решил рассмотреть его по ближе. Предлогом для бесцеремонного осмотра должно было послужить закуривание папиросы. Королев, однако, убеждал товарища не связываться и не затевать ссоры. Но Богучарский исполнил свой план в точности. Оставивши Королева, он осмотрел кавалера, нашел его «не своим», затеял с ним ссору и, как врага, обратил в бегство. Затем он с бранью накинулся на девушку и, повалив ее на землю, стал бить с беспримерной жестокостью: сорвал с нее золотые браслеты, с ушей – серьги, разбил все лицо. Выбежавшие на крик соседи силой освободили девушку, буквально стащив Богучарского со своей жертвы. Окровавленная Титова тогда же заявила, что с нее сорваны вещи. Позвали полицейского и принялись за поиски. Некоторые вещи были найдены на земле изломанными, другие пропали; подняты были также ножичек и шапка Богучарского и палка Ковалева. Эти-то обстоятельства и послужили поводом к обвинению Богучарского и Ковалева сначала в грабеже, а потом в насилии без нанесения тяжких ран. Правда, особенно тяжких ран Богучарский не нанес, но, по заявлению потерпевшей, она теперь плохо слышит на одно ухо. Мировой судья Королева оправдал, а Богучарского приговорил к месячному аресту и ко взысканию с него 36 рублей за изломанные и пропавшие вещи. В съезде из показаний свидетелей особенно интересным было показание Королева, который фигурировал здесь уже в качестве свидетеля.
- У нас на той стороне города, – сказал он, – обычай такой, что барышню провожает свой кавалер, а чужих бьют. И вот, когда Богучарский узнал Титову, свою соседку, ему захотелось узнать, кто ее кавалер. Я отговаривал его, он был немного выпивши, но он бросил меня и затеял скандал.
Съезд утвердил приговор мирового судьи, оставив отзывы сторон без последствий.
И так, ясно, что Титова явилась жертвой окраинной некультурности: ее вина в том, что она пошла с чужим кавалером, отвергла услуги своего соседа, и то, что сделал в отместку «кавалер», вполне соответствует местным обычаям. Неправда ли, как все это удивительно дико!»
«Из прошлого. В числе памятных страниц в истории войска Донского, оставленных царствованием императора Павла I, есть немало таких, которые посвящены делу братьев Грузиновых, делу весьма интересному по своим обстоятельствам и по той таинственности, в которую оно было облечено.
Гвардии полковник Грузинов, как гласит предание, был один из самых доверенных и любимейших приближенных императора Павла I. Он сопровождал государя во всех прогулках, исполнял все секретные поручения его и даже спал в его кабинете. Некоторые из тогдашних сановников, недовольных государем, и злоумышленники видели в Грузинове очень важную помеху для исполнения своего намерения, а потому решили удалить его от государя. Но всевозможные наговоры и распускаемые ими сплетни долго не могли возбудить в императоре Павле I подозрения против его любимца. Наконец, придумано было, чтобы государь испытал Грузинова и для этого отпустил его на Дон под предлогом повидаться с родными; очутившись на свободе, Грузинов будет де иметь возможность обнаружить свои дерзкие замыслы против своего царственного благодетеля. Подозрительный государь склонился на эту хитрость и в дружеском тоне предложил Грузинову поехать домой и даже дал ему на эту поездку денег. Грузинов, будучи холостым, хотя и отговаривался тем, что у него нет никого, кроме старика-отца, разбитого параличом, однако, должен был принять деньги и отправиться в невольный отпуск. Этого только и нужно было злоумышленникам; они отыскали какие-то улики и успели истолковать государю в превратном виде действия его любимца, довели его до того, что он испугался мнимых намерений Грузинова и дал повеление заковать его в кандалы, составить особую комиссию из донских именитых людей и произвести строжайшее расследование. Еще до окончания своего отпуска Грузинов был схвачен, посажен в тюрьму и закован в кандалы. Той же участи подвергся брат его, подполковник Грузинов 2. Старший брат, Евграф, обвинялся, главным образом, в том, что он будто бы хвалился взять Константинополь и населить его «разных вер людьми»; что имел намерение пройти всю Россию не так, как Степан Разин или Емельян Пугачев, а так, что и Москва затрясется; что он будто бы поносил государя бранными словами, отказывался от пожалованных ему крестьян, говоря, что они ему не нужны, и прогнал их, когда они пришли к нему из Минской губернии за приказаниями. Все обвинения эти, однако, не подтвердились на следствии, к которому были привлечены также, в качестве обвиняемых, есаул Котломин, хорунжий Чеботарев и сотник Афанасьев. На всех допросах и священнических увещеваниях Грузинов ничего не отвечал и твердил только одно, что «в кандалах он говорить не может, да и не знает, что говорить». При этом он прибавляет, что, если бы государь сам видел его – он поверил бы в его невиновность.
В Черкасск, тогдашнюю резиденцию войскового атамана, из Петербурга были присланы для наблюдения над следствием и приведения в исполнение приговора два генерала: Репин и Кожин, которых предание упорно считает агентами сильных и именитых злоумышленников против государя. Следствие над Грузиновым и другими упомянутыми лицами производилось крайне спешно, и из дела видно, что в августе-сентябре 1800 года в Старочеркасске господствовала сильная тревога, весьма заметная даже для простого народа. Как только следствие было окончено, немедленно приступили к исполнению приговора, т. е. смертной казни всех участников в деле, признанных виновными, хотя достоверно не было известно, последовала ли на это конформация государя, или нет. Известно только лишь то, что старочеркасский прокурор протестовал, и голос его дошел до государя, который, «будучи скор в гневе и в милости», издал указ о помиловании осужденных; но Репин и Кожин, как гласит предание, продержали царское повеление до тех пор, пока казнь не была совершена.
По словам очевидца, Евграф Грузинов был засечен до смерти, а остальным четырем участникам отрубили головы. Грузинов при каждом ударе громко произносил: «Господи, помилуй!» до тех пор, пока третий палач бросил кнут и отошел в сторону. Четвертого палача не нашлось, а потому решено было покончить с ним другим способом: ему дали напиться холодной воды, отчего он тотчас же и умер. У эшафота на углах были поставлены четыре заряженные пушки, дула которых направлены были в народ; в руках у орудийной прислуги курились фитили. Ропот и сожаления народа выражались только причитанием баб и подавленным плачем мужчин. Указ о помиловании был объявлен после казни, и император, узнав об этом, отдал под суд генералов Репина и Кожина. Спустя четыре месяца после описанного события в Старочеркасске узнали о внезапной кончине императора Павла I». (Приазовский край. 81 от 27.03.1897 г.).