🖐Уважаемые друзья. Предлагаю вашему вниманию рассказ в жанре магреализма. Он великоват и объёмист. Но создан с душой...
Мои проблемы со здоровьем начались как-то вяло и неохотно. Снизился аппетит. Я совершенно не мог есть жирную пищу. Эмоциональный фон, постепенно снижаясь, пробил дно сознания, подсознания и даже, видимо, того, что располагалось под ним. То дно, которого достиг я, оказалось тинистым, илистым, склизким и противным. Диагноз «рак поджелудочной железы» звизданул меня наотмашь, будто плашмя лопатой по лицу. Я погоревал денёк-другой, а затем, встрепенувшись, пустился в сеть искать и собирать всю информацию об этом заболевании. Триада TNM перестала зиять для меня абракадаброй. Все эти онкомаркеры, печеночные ферменты, протеазы и подобные им штуки приходили в мои сны и «веселили» по ночам. Я существенно потерял в весе. Пятьдесят пять килограммов против восьмидесяти шести до болезни. Внешний вид мой был таков, что я походил на одинокого старого бомжа в длительном запое.
В онкологическом диспансере милые медсестры в идеально отглаженных костюмчиках искололи мои руки везде: в локтевых ямках, на предплечьях, на тыле кистей. Закончились руки, неуемные медички перешли на другие участки тела. Кололи в пах и подмышечную впадину, в бедра и плечи, ставили подключичный катетер, пристально искали на тыле стоп и хищно заглядывали в подколенные ямки. Всё делали для того, чтоб, с одной стороны, забрать кровь для всяческих анализов, с другой - наполнить меня препаратами по брови. Про себя, тихо бурча, прозвал их «всадницами». Лечащий врач похмыкал над результатами последних анализов и сказал, что шансы приблизительно пятьдесят на пятьдесят. Независимо от него подошел к заведующему отделением. Тот озвучил другую пропорцию. Шестьдесят на сорок.
Химиотерапия давалась крайне непросто. После двух капельниц я стремглав мчался домой, пока не началось. Начиналось, обычно, сразу, как ваш покорный слуга оказывался дома в теплой постельке. Ощущения таковы, будто бросало из жара доменной печи во льды Арктики, позвоночный столб вынули, а вместо него вставили раскаленный докрасна лом, голову разрывало на части шипастыми клещами мигрени. Не хватало воздуха. Противная потливость. Укрывался одеялом - жарко. С глухим рычанием отбрасывал его от себя - холодно. Липкие пальцы тошноты хватали желудок скользким спазмом, волна которого поднималась вверх, часами раздирая глотку мучительной икотой. Жена, заранее зная весь расклад, готовила мне куриный бульончик. Ароматный, не жирный и очень вкусный. Мощная химия настолько извратила мой вкус, что уже не мог вкушать ничего более без того, чтоб съеденное не лезло обратно с настойчивостью и упорством барана. Лишь волшебный Иркин супчик неведомым удивительным образом держался внутри и остужал, смягчал ядовитую желчь.
Я стал нервным, обидчивым и злым. Любая мелочь раздражала. А в особенности та, что касалась поступков самых близких людей - жены и дочек. Не так поданный суп. Недосоленный бульон. Чай, приготовленный для меня и оказавшийся немного остывшим. Разбросанные вещи. Забитый доверху холодильник, в котором ничего не отыскать. Мне казалось опостылевшим всё! Я же стал таковым для своих близких.
Дети резвились и шумели, значит, бездельничали и не делали уроки. Если в их комнате тихо – подозрительно, что-то злоумышляли. Превозмогая боль и дикую слабость, брёл в их комнату, чтоб вылить весь свой яд! Какую черту чернейшей злобы я пересек! Ведал ли кто-нибудь из живущих что-то подобное!? Не знаю. Уверенности не было.
Я находился на больничном и каждый день оставался один. Когда не было никаких процедур, и я не испытывал отвратительнейшего тошнотворного болезненного тремора после капельниц, то размышлял обо всем этом более-менее объективно. И тихо ненавидел себя. Я страдал. Это понятно. Хотя б потому, что рак обнаружили у меня. Почему именно я оказался его жертвой? И об этом думал тоже, но ответа не находил. А вот по какой причине вынуждена терпеть и мучиться моя семья, съедаемая яростью, злобой, раздражительностью, мелкими придирками и другими моими выкрутасами? Вот вопрос вопросов! Из-за любви?
Естественным исходом такого образа мыслей, паршивого состояния души и постоянного упорного самоедства стала дичайшая депрессия. Жена, не предупредив меня, пригласила домой психолога. Женщину. Молодую, милую, обаятельную, очень вежливую. В ярости я покрыл ее многоэтажными ненормативными словесными конструкциями и послал туда, где всегда темно, тепло и влажно! Необходимо отметить здесь то обстоятельство, что посылать я умел блестяще! Уверен, существовало крайне мало людей на планете, которые могли сделать это лучше меня. Вы бы видели лицо милой дамочки, мастерицы мозговыжимных дел! Оно вытянулось, посерело и обладательница его молча выбежала из комнаты, роняя слезинки. Мой внутренний монстр ликовал!
Жена устала. Все чаще стал замечать, как потух взгляд прелестных карих глаз. Как опустились тонкие плечи. Голос утратил звонкость и упругость. На лбу, у внутреннего угла глаза, явно проступила новая косая морщина. Она постарела лет на десять. Я ненавидел себя. И ничего не мог сделать! Ничего!
Когда позволяло самочувствие, и слабость не валила с ног, выползал на улицу и выгуливал свои мощи. Это случалось все реже. Обычно так получалось, что специально не выбирал ни маршрута, ни цели. Просто выходил в город, спускался в метро и катался. Погруженный в свои мрачные мысли я ничего не видел, не слышал, ни с кем не говорил. Иногда выходил на поверхность, чтоб немного пройтись.
Как-то раз, очнувшись на станции «Площадь Александра Невского», решил выйти. Давно не бывал здесь. Знакомая кольчуга стены тоннеля. Искуственный свет. Восковые лица людей, разверзающиеся оскалами улыбок. Эскалатор показался вечностью. Наверху ноги сами понесли меня. Вполне не отдавая отчета, я прошел под аркой Александро-Невской лавры, приобрел входной билет и очутился в старом некрополе. Бродя среди могил, я машинально прочитывал имена ушедших людей прошлой эпохи. Федор Михайлович Достоевский. Михаил Васильевич Ломоносов. Иван Андреевич Крылов. Остановился у одного памятника со статуэткой милого пухлого ангелочка: «Княжна Елисавета Александровна Глинская, родилась 25 числа, іюля мѣсяца 1811 года, умерла 2 числа, августа мѣсяца 1830 года, проживя отъ роду 19 летъ 1 мѣсяцъ и 8 дней». Подумать только! 19 лет! Девчонка! Невольно вспомнились дочки. Внутри похолодело. Обошел стелу. Эпитафия гласила:
прохожiй, ты идешь, но
ляжешь такъ, какъ я!
присять и отдохни –
на камнѣ у меня,
сорви былиночку и
вспомни о судьбѣ –
я дома!.. ты в гостях –
подумай о себѣ …
Я стоял, потрясенный, размышляя о жизни и смерти этой девушки, лежащей под камнем сим. Чем она жила? Кем она жила? Любила ли? Была любимой? Почему ушла так рано? Я устало опустился на плиту, сорвал тоненькую травинку и попытался подумать о вечном. Что же там, за пеленою? Ни разглядеть, ни представить, ни домыслить не получалось. Будто упирался лбом в железобетонный столб. Вернулись жалость к себе и осознание безнадежности. Размышляя о своем нынешнем положении, совершенно отрешился от окружающей действительности. Мрак. Темнота. Погружение. Спасения нет. Нырнул глубже, скользнул ногами по очередному дну, выпрямился, пригнувшись, и прилип. С великим трудом преодолевая бесформенные нагромождения серых масс печали, прилагал титанические усилия, чтоб вытащить ногу из чавкающего ила тоски и сделать очередной шажок. Стоп! Что-то есть! Осторожно, с трудом прокрался далее, раздвигая плотные осклизлые клубы тумана уныния. Что это? Ага! Медленно всплывая откуда-то снизу, из самых плотных недр поддонного озера отчаяния замаячила петля...
***
Сколько так просидел - не знаю. Очнулся. Мимо прошел какой-то человек. Краешком сознания осязалось нечто, зажатое в кулаке. Раскрыл. Измятая травинка окрасила кожу зеленью. Стряхнул брезгливо, будто опасаясь подхватить опасную инфекцию. Остатки зеленых комочков растер между ладонями.
- Кхе-кхе, - раздалось неожиданно пушечным выстрелом. Сгусток из спутанных чувств и нервов стрельнул от сердца в пятку, затем оттуда в левый висок, взорвавшись в черепушке наступательной гранатой боли. В глазах помутилось. Тошнотворная пелена покусилась, было, ринуться на рассудок, но затем нехотя попустила. Сознание плавно прояснилось, рябь в глазах сместилась с центра поля зрения на периферию, напоминая «снегопад» на экране старого расстроенного советского телевизора.
- Что, простите? – я оглядел прохожего. Ростом ниже среднего, седоватые волосы клочками выбивались из-под бесформенного берета, серый потрепанный плащ, но чистый, почти до земли, старомодные очки в роговой оправе с толстыми стеклами, отчего глазки казались малюсенькими, подслеповатыми.
- Прошу покорнейше меня простить, - незнакомец коснулся ладонью груди, - я, собственно, подслушал, о чем вы здесь размышляете, и считаю это весьма занимательным, - незнакомец снял берет и неуклюже поклонился, - Женя.
Если честно, немного ошалел, поэтому молчал, переваривая. Наконец, целую минуту спустя, почему-то решил (подумать только!) сразу не рубить сгоряча и не хамить:
- Вы утверждаете фантастические вещи, - чувствуя нелепость ситуации, я прохрипел то, что первым пришло в голову. Джентльмен очевидность, да и только!
- Извините, - мягко, но настойчиво возразил мой собеседник, - что же показалось вам фантастическим? - Незнакомец смотрел на меня в упор, щурясь, и нещадно теребил свой многострадальный берет.
- Вы подслушали мои мысли? - Я разразился гомерическим хохотом, - вы что же, телепат? - Мое терпение заканчивалось, руки начали предательски трястись, лицо горело. Гнев постепенно поднимал голову.
Женя натянул берет, неожиданно подошел ко мне вплотную и провел ладонью от лба до низа живота, впрочем, не прикоснувшись ни на йоту. Волна мурашечного жара прошла вслед за движением ладони этого странного человека, заставляя сокращаться мышцы и трепетать внутренние органы. Волосы вздыбились, кожа сделалась гусиной, я шумно выдохнул.
- Сходите в церковь, - флегматично продекламировал Женя и сделал шаг назад.
- А вам нужно обратиться к психиатру! - Выкрикнул я ему в лицо.
Женя поднял руку, развернув ладонью ко мне и легонько дернул пальцами вверх-вниз. Почувствовал неимоверную слабость в ногах и медленно опустился на могильную плиту княжны Глинской.
- Бытует мнение, что раковые заболевания - милость Божья, - голос Жени звучал мягко, но настойчиво.
Мои глаза округлились, а челюсть отвалилась от удивления:
- Подождите, уважаем...ый! Да как вы!.. Откуда... - действительно, как он узнал? Выведал, пока я сидел, погруженный в свои мысли? Может...
- Вы долго здесь стоите?.. Я что-то говорил?.. - Совершенно сбитого с толку, меня вдруг посетила еще одна странная мысль: невозможно разобрать какого пола мой собеседник. Вроде, мужчина. Но вполне мог быть и женщиной. Вот ведь как! Женя! Спросить прямо постеснялся, так как посчитал некорректным задать подобный вопрос в лоб. Почему? Да не знаю! Для личного внутреннего порядка решил общаться с ним, как с мужиком.
- Вы подумайте только, - Женя коснулся пальцем лба и продолжил говорить, не обращая ни малейшего внимания на мое замешательство. Удивительный человек! - Подумайте. Вы знаете, что скоро умрете, и срок жизни исчисляется месяцами. Или неделями. Пожалуй..., - он пристально оценивающе взглянул на меня поверх очков, отчего мурашки пробежали по телу, да так, словно каждая из них одела футбольные бутцы, - полгода. Да, полгода, не более. - Мое сердце чуть не выскочило из груди! - Так вот. Вы знаете то, о чем другие лишь догадываются. Люди смертны! - Женя снял очки и протер стекла носовым платочком. Я слушал невесть откуда взявшегося человека, как зачарованный. На белом аккуратно отглаженном платочке успел заметить вышитые золотом инициалы "С.А." Женя?
- Смертны все! Никого из ныне живущих не минует чаша сия. Каждый об этом знает, но никто в это не верит. Вы находитесь в уникальных условиях. - Женя бросил на меня быстрый взгляд, - вы можете примириться с ближними, покончить с враждой, отдать долги. Вы располагаете временем и силами оказать знаки внимания любимой женщине, ведь она это заслужила своей жертвенной любовью к вам, неблагодарному и злонравному. Достойна этого она, заботливая, нежная, надежная, верная, в отличии от вас. - Мое лицо, похоже, пошло пятнами, а бессильная ярость клокотала, словно неистовой мощи цепная реакция термоядерного реактора, но, увы, управляемая. Подсознательная уверенность, что ни заставить замолчать своего собеседника, ни каким-либо иным способом воздействовать на него, ни даже заткнуть собственные уши уже не находилось в моей власти, вдруг стала знанием. Я знал! И все! Как!? Почему!? Ответа не было...
- Вы просто обязаны сказать дочкам, как сильно их любите! А иначе времени не останется, и вы не успеете. И что же, Игорь Сергеевич? Как вы считаете, что последует потом? Я вам скажу! Вы умрете так, будто и не жили вовсе. Ирина Николаевна, конечно, будет вас оплакивать, так же, как и Лена с Юлей, ваши девочки. Но что они сохранят в памяти о вас? - я сглотнул тугой комок, в горле пепесохло, а дар речи, утраченный ранее, так и не обрелся.
Между тем Женя продолжал:
- В памяти самых близких людей вы останетесь брюзжащим гневливым паразитом, что каждый день отравлял им жизнь! Конечно, внукам и правнукам они расскажут о деде-герое, который всю жизнь от зари до зари пахал на химкомбинате. Звезд с неба не хватал, но пусть даже скажу, что хватал! А потом заболел и мужественно боролся с неизлечимым недугом.
- Хххххккккрррр! - я попытался прочистить горло.
- Коллектив тоже вспомнит вас. В администрации рядом с проходной на тумбе поставят фото с траурной ленточкой. То самое, с юбилея, где вы в бежевом костюме. Улыбаетесь. Положат рядом две гвоздики. А коллеги, когда проходя увидят вас, с выражением зубной боли на лице станут быстро отводить взгляд. Это ж вы умерли, не они! - Я отчетливо представил наш завод и мое фото с черной ленточкой, и как мужики будут нос воротить от меня, покойника! Бррррр. Что за нелепейшая мистификация! Мозг неистовствовал и вибрировал от мощи невыпущенных на волю матов. Язык намерво прилип к нёбу, руки к ногам, задница - к плите княжны Глинской. Я лишь молча наблюдал за сольным выступлением Жени. Отличный спектакль одного актера! Если бы не одно но. Главную роль безгласной куклы исполнял я сам, и она нравилась мне все менее. А Женя? Он лишь суфлировал, управляя членами моего тела, прочитывая меня, как открытую книгу! Выгодная позиция!
- Ладно, говорите, - Женя поднял ладонь и согнул пальцы.
Узы языка тут же разрешились! Мышцы ног распрямились, будто оборвалась тетива тугого лука, задница оторвалась, расставшись с могильным холодом надгробия княжны. Мгновенно вскочил на ноги.
- .........!......!!!.........!!!!!!! - Выпалил я из тяжелой артиллерии так, как никогда не палил до сего дня.
- Выразительно, - Женя зевнул и посмотрел на свои ногти, - но с самым минимальным содержанием информации. - Он поднял ладонь. Пальцы готовы были согнуться!
Я дернулся от ужаса:
- Погодите! - решил играть по правилам этого человека, возымевшего надо мной всю полноту власти в кратчайший срок. Я не желал вновь терять язык. И ноги с руками. Меня воротило от одной мысли снова холодить пятую точку надгробием. Насиделся уж по призыву в эпитафии! Кроме всего прочего, Женя озвучил сущую правду, да так, что и злиться мне, кроме как на себя, ни на кого и не стоило. Ярость вылетела в трубу. Осталось недоумение.
- Как же все исправить? Каким образом это сделать, когда мне так плохо!? Вы ведь знаете всё! Эти адские боли... - я осёкся, устыдившись. Скулить, стенать, жаловаться первому встречному, пусть и не совсем обычному - так себе поступок.
- Вы действительно страдаете?! - удивился Женя и окинул мою персону недоверчивым взглядом. И снова поверх очков. Я вновь внутренне задергался, знакомые мурашки, поднялись от стоп, прошмыгнув по ногам, и хватанули за ... в паху. - Не боись! - Мой собеседник подмигнул и слегка улыбнулся. Страх перед этим человеком улетучился во мгновение ока! - Имеете необходимость все исправить? - Женя поскреб затылок, - раз такое дело, есть вариант...
- Какой? - прохрипел я.
- Ваши...ээээ... подвиги требуют удовлетворения. Как я уже сказал, вам осталось полгода, а потом... - я поёжился, - в общем, вместо полугода страдания во времени вы отправитесь в место слез, скорби и печали....ээээ...на два часа. Два часа в аду - и конец мучениям!
- Конец? - Буркнул я, Женя кивнул, - Какой такой конец?
- Финал жизни. Смерть. - Женя снял очки, - решать вам, уважаемый Игорь Сергеевич, только вам и никому более. Свобода воли, знаете ли - неодолимый барьер.
- Каковы условия? Что я получу взамен?
- Конец мучениям, - Женя снова глянул поверх очков. Я уж совершенно перестал опасаться сего странного человека и заметил, что глаза его удивительного зелено-голубого цвета. Никогда подобных не встречал. - Легкий конец, - Женя ответил на немой вопрос, по-видимому, зияющий в моем взгляде, - и еще вам будет дана возможность проститься с родными.
- Когда же?
- А как хотите.
Вот так выбор! Полгода боли, страдания, самоедства, унижения, злобы и тоски. Или два часа серы, кипятка и огня. Что я вообще знал о аде? И знал ли кто-либо в принципе? Женя знал. Наверняка!
- А как там вообще... - лоб наморщился, мозг гудел, - ну...в аду? И какие у меня гарантии? - Я созрел и почти готовый согласиться, тянул время. Знаете, даже приговоренному к смертной казни предоставляется возможность потянуть немного. Выкурить последнюю сигарету. Обратиться к своим богам. Изъявить предсмертное желание. Для того, чтоб сделать этот заключительный шажок, мне оставалось совсем чуть-чуть.
- А увидите. Ничего особенного. Вы и сейчас в аду, который создали себе сами.
Даааа. Ситуация. Жизни полгода на наркотических анальгетиках и мучительный конец. Либо два часа в загадочном аду и некое невыясненное удовлетворение...
- Мне надо подумать, - я цеплялся за остатки здравого смысла. Да, подумать! Отлично понимал, какое решению приму, когда окажусь в домашней обстановке.
- Думать, Игорь Сергеевич, это свойство высокоорганизованной материи, - я бы по достоинству оценил сей пассаж в несколько иных обстоятельствах.
- А меня вы к ней не относите? – Проблеял мой враз отончавший голосок. Вот дурень! Ничего другого не смог придумать. А впрочем, быстрые шахматы - не мой конёк.
- Что ж. Думайте, - Женя вздохнул и поглядел на тяжёлое хмурое небо, - две минуты вам хватит?
Прозрел мои мысли. Я уже внутренне согласился. И готов был сказать «да». И не мог произнести «нет»…
***
Моргнул. Меж двух ударов сердца, в полглотка вдоха, в мгновение ока мир изменился. Я изменился. Женя тоже. Сейчас он не носил очков, волосы цвета березовой коры развевались по плечам, а плащ блистал жар-птицей в окружающей темени. Остались прежними глаза. Умиротворенные, пронзительные и мудрые одновременно, они видели меня насквозь, и еще три метра в землю. В дно адово. У меня ж в черепушке всплыло одно-единственное странное. Рентген!
- Итак, увидимся через два часа. - Мой провожатый растаял во влажной тьме, взмахнув плащом. Единственный источник света угас. Я огляделся. Зрительный анализатор здесь явно не понадобится. Прислушался. Вопли боли вдруг наполнили мой мозг. Они доносились отовсюду, меняя громкости, тональности и тембры, отчего паника завертелась волчком в черепушке. Я шагнул вперед наощупь, выставив руки. И коснулся чего-то осклизлого и обжигающе-холодного. В страхе отдёрнув руки, поскользнулся, оступился и упал, провалившись по брови в некую вязкую мерзкую зловонную субстанцию. Большим пальцем правой стопы, разогнув её до скрежета в суставе и треска связок, еле-еле коснулся какой-то плотной массы. Опёршись, высунул ноздри наружу, глубоко вдохнул. Кашель рашпилем прошелся по груди. Всеобъемлющая боль захлестнула по макушку. Я завопил, словно в кресле стоматолога при сложном удалении. Мне никто не ответил. Чувствовал вокруг себя живых сушеств. Но каждый из них был поглощен собой. Своими собственными страданиями. Кто-то хохотал. Где-то раздавался плач, переходящий в пронзительные стоны. Откуда-то раздавалась бессвязная речь. Мне на ум пришли все колкости, бранные и пустые слова, что я произносил в своей жизни. Они сверлили разум победитом своей вычурности и никчемности. Над ухом, совсем близко, кто-то сыто рыгнул. Вспомнились пиры, пьянки-гулянки. Все обилие еды, съеденной мной за всю жизнь, явилось в быстрой памяти и сдавило горло тошнотой. Меня вырвало. Присоединилась болезненная икота. Я обмочился. Стыд. Боль. Унижение. Что вообще я знал о боли? Здесь, в этой империи боли, мне открылись ее новые, доселе не познанные грани. От полного сумасшествия спасала коротенькая мысль. Два часа. Я схватился за нее, пытаясь не свихнуться, но образы девиц, с которыми я спал, вышибли ее из рук. Они явились в неких странных ипостасях мерзких старух, покрытых гнойными вонючими корками, терзая мою плоть пираньими укусами. Я орал, стенал и плакал. Отвернулся от них. На меня посмотрели два жутких светящихся глаза. Обладатель их глухо захохотал, отчего лавина страха накрыла с головой. Закрыл глаза. Прикрыл их рукой. Глаза моргнули и исчезли. Постепенно я закрутился в этом колесе и совершенно потерял счет времени. Сколько же прошло? Час, два, или целое столетие! Гнев, страх, ненависть. Страсти вдруг завладели мной с такой всепоглощающей силой, что я начал барахтаться, орать и звать Женю. Этот обманщик провел меня! Я кипел в котле собственных страстей, нестерпимо страдая.
- Женя! – внутри клокотала ярость, - Жеееенннняяяяяя! ЖЖЖЕЕЕНННЯЯЯ!!!!!
Отчаялся. Уж лучше сотню лет гнить от рака и быть съеденным червями в моём привычном мире, чем оказаться здесь!
Вдруг пространство наверху треснуло, завернулось призрачными свитками и рулетиками отползло в стороны, открывая проем. Светлое пятно приближалось. Я напряг зрение. Женя!
- Ну, Игорь Сергеевич, как идут ваши дела?
Дела! Он издевается!?
- Дела!? Забери меня отсюда, ты, бесчестный фокусник!
Лицо Жени от удивления вытянулось, а брови поползли вверх в немом вопросе.
- Мы договорились на два часа! - я зарыдал, - а ты бросил меня здесь гнить на долгие годы
- Годы!? - Женя пожал плечами, отчего белые локоны всколыхнулись. – Какие годы, уважаемый! Вы провели здесь ровно один час, так что вам остался еще один, - Женя повернулся, собираясь уходить. Я с трудом выдернул руку из вязкой жижи и схватил его за плащ, чудесным образом целиком оказавшись на поверхности. Вцепился в белые одежды мертвой хваткой.
- Забери меня. Богом тебя заклинаю! Я умру так, как все люди. На земле, а не в аду. Вновь зарыдал, поскользнулся и повис на плаще Жени, плавно покачиваясь.
- Ладно, - вдруг согласился он, - идёмте, Игорь Сергеевич...
***
Я сидел, зажмурившись, и ощущал в кулаке некий предмет. Раскрыв ладонь, с удивлением обнаружил в ней травинку, а себя сидящим на могиле княжны. Во дела! А где Женя? Заметил знакомый серый плащ выходящим за ограду некрополя. Вскочил и помчался за ним. Вылетев за ограду, в три прыжка догнал и схватил его за руку. Незнакомец обернулся и непонимающе посмотрел на меня, хлопая удивлёнными глазами:
- Вам плохо? - я ослабил хватку, а затем и вовсе отпустил руку незнакомого мужчины.
- Ннет. Извините, - повернулся и побрел к метро, еле переставляя ноги. В башке раздрай и бардак.
Сзади на плечо легла рука. Вздрогнул, обернулся. Тот самый незнакомец смотрел на меня, а в его карих глазах читалось сочувствие:
- Вы больны?
- Нет. Не беспокойтесь.
- У вас кровь из носа, - протянул мне платок.
Я коснулся пальцами лица. Действительно.
- Спасибо, у меня есть, - выудил из кармана и помахал ему пачкой бумажных носовых платочков. Вытер кровь и поплелся дальше. Когда заходил в метро, услышал:
- Молодой человек. Тучная женщина перла на меня танком, - вы уронили, - протянула носовой платочек, точь-в-точь, как у того незнакомца. Да что за напасть-то такая! Ну не ношу я эти платки. Старомодно. Не гигиенично.
- Вы ошиблись, барышня. Это не мой.
- Нет! Я видела! - не унималась. Вот настойчивая!
- И я заметил, - вдруг поддакнул ей седой старикан с помятым землистым лицом. Полицейский у турникета подозрительно прищурился, глядя на нашу говорливую компанию. Быстренько выхватил платочек двумя пальцами, будто раздавленное гнилое яблоко. Было сунул уже в карман, а потом остановился. Что-то шевельнулось в памяти, поднёс платок к глазам, развернул. На уголке тонкой золотой вязью красовались инициалы "С.А." Я невольно улыбнулся, а по телу прошла дрожь, как ... хммм ... некоторое время назад, когда Женя провёл ладонью от моего лба до паха. С улицы пахнуло свежей выпечкой. Рот наполнился слюной. Теснимый голодом, я втоптал внутрь себя шаверму на тарелке и два чебурека. Расплатился, вышел на площадь. И тут раздался удар колокола. Лавра жила совершенно другой жизнью.
В этот момент я твердо осознал, что полностью здоров! Как? Не в курсе! Просто знал! Бодрой пружинящей походкой я направился к метро, улыбаясь и ощущая небывалый душевный подъем, будто в одно место вставили пёрышко для легкости. Кажется, я понял, как читать инициалы на платочке. Взгляд остановился на ювелирном магазине. Да и цветочный ларёк оказался рядом. Не оставалась никаких сомнений, что нужно было сделать в первую очередь.
***
Костя-бомж сидел на паперти. Голова гудела с похмела, рука дрожала, принимая подаяние. Сегодня давали неохотно. Если б престольный праздник. Или Господский. Ну хоть двунадесятый. А обычные будни не щедрили никогда. Несколько мелких монет тарахтели на дне кружки. Болело колено. Туберкулёз пожирал изнутри безболезненно. Голод поселился в нем давно. Его всегдашний гость. Его сосед. Его владыка! Хотелость есть. Нет. Жрать! Со своего внутреннего мрачного Костя переключился на прохожих. Довольные счастливые лица. Он их не осуждал. Винил лишь себя. Один молодой парень увидел Костю и направился к нему, улыбаясь.
- Это вам, - бомж машинально протянул руку, в кружке оказался белый носовой платок. Отглаженный. Благоухающий.
- Спаси вас Господи, - зачем? Лучше б денег дал. Трясущейся рукой сунул его в карман. Потом достал. Развернул. На уголке еле-еле разобрал вышитое золотом "С.А." И вдруг неожиданно для себя самого почему-то улыбнулся...
✨Благодарю, что дочитали до конца.
Надолго не прощаюсь. Искренне ваш...
...