– Ну, а теперь что скажете? – сел напротив Никита. – Вы мне годитесь в отцы. Я не хочу, чтобы мой отец сидел. У вас ведь наверняка имеется кто-то. Не дразните правосудие! Надиктуйте чистосердечное признание. Это вам зачтётся…
– Помолчите! – раздалось странное требование. – Дайте сосредоточиться!..
– Хорошо, – пошёл навстречу Шаблин. – Пригласить секретаря?
– Да, пусть пишет, – ответил Неизвестный.
«Вот это поворот!» – воскликнул старлей, готовый прыгать «коником».
Когда в следственный изолятор при районном отделе вошла малопривлекательная женщина-писарь, зазвучало-таки раздирающее душу, редкое по глубине стариковское откровение, ещё раз доказывающее, что города открывают тяжёлые двери безоружным, но тайно вооружённым языком, словно мечом-кладенцом.
– Товарищ старший лейтенант, помилуйте меня! – наивно попросил преступник. – Выхода другого не было. Шайтан, окаянный, попутал! Ведь сердэнько моё изболится…
– Суд, а не я будет принимать окончательное решение по вам, – спокойно расшифровал по-человечески понимающий Шаблин. – Конечно, срок смягчат, если вы не солжёте, а оправдаетесь, в целях сотрудничества с правоохранительными органами. А о чём, я не понял, ваше «сердэнько» «изболится»? Или о ком?
– Да о моём Петре! – воскликнул чабан.
– Кто это? – последовал ожидаемый вопрос.
– Сын, – с тяжестью в голосе произнёс вор и трагично добавил: – Инвалид. Оставил я его, покамест не выполню заказ. На соседку. А если не вернусь, потеряют. Никому не нужон.
– Рассказывайте! – приказал Шаблин, чувствуя, что попал в «сердэнько».
Допрашиваемого звали Попов, Иван Филаретович. Берестовским «животным» знахарем он слыл. От бабки перенял. Чабан был отменный, потомственный, породистый, хотя своих овец не держал. Пас чужих. И коров в придачу. Малость нанимался. Вот почему известны были ему обворованные края. Жил без жены, с полупарализованным инвалидом детства, действительно родным единственным сыном. В подельники выбрал бывшего конюха, Незнанова Геннадия Егоровича, пенсионера, неплохо разбирающегося в овцеводстве, держащего свою овчарню, ту самую украденную лесниковскую «тридцать одну штуку». Да, для отвода глаз. По согласованию с драгоценной Лизаветой Артемьевной. За приличное вознаграждение. Оба «чародея» весьма непрофессионально разбирались в ветеринарии. Одевшись соответственно, театрализованные доктора по-актёрски осмотрели овечьи угодья. И – странно! – ни у кого ни одного вопроса не возникло. Как будто бы всё оно так и надлежало. Приехали из района на лошадках. Переписали овцехозяйства. Ни прививок, ни других чисто медицинских манипуляций, так свойственных подлинным ветеринарам. В результате угнали только крупные стада. И это и понятно. Много овец – меньше риска от посещения лисой курятника. А вдруг охраняемый?!.. Охотничьи ружьишки «просроченные». Пришлось взять на дело. А кони Геннадия Егоровича. Иван Филаретович пешком справлялся с неуправляемой рогатой «оравой», ибо «знал», ибо «слушались». Экипировка заёмная. Грим тоже. Заказчик расщедрился. «Шоковая терапия» заранее была спланирована. Ещё летом. Когда с зоны вернулся Карманник. Бременский Илларион Ксенофонтович. Сорока лет от роду. Как и предвидел Шаблин, персона архиколоритная в воровской среде, с годами обросшая многозначительными связями. Разносторонний состоятельный гений, начинающий с «гаманков», прикупил тихую дачку в Берестовке. Для «залегания на дно». По исповеди Ивана Филаретовича и милицейским сводкам, свердловский олигарх, отбывший срок «для галочки» за процветающий угон автотранспортных средств как вершину многолетней бурной деятельности. Но горбатого только могила исправит! Присмотревший новый для себя источник дохода, Бременский быстро сблизился со знахарем, выведав у него его главную беду и пообещав финансово помочь в дорогостоящем лечении, что и начинало воплощаться в жизнь. Имея доступ к «золотым ключам» самого крупного в регионе мясокомбината, знаменитый вор запустил первую партию. Около пятисот взрослых голов вместе с подростками должны были обагрить алтарь человеческого чревоугодия. Примерно столько же – чуть позже, на своей земле. Через три ли дня, через неделю ли, не так важно. Главное – незаметно. На кон были поставлены шальные деньги. Решая личные и семейные проблемы своих исполнителей, Карманник дёшево и сердито достигал свои высокие цели. Как и в случае с обречённым на прижизненные муки ада Петром-инвалидом, то ли предрешённо, то ли нет, ещё одной жертвой детского церебрального паралича, Илларион Ксенофонтович, носитель необычно звучащих имени и отчества, впрочем, как и необычной фамилии, словно джинн из волшебной лампы, выполнял по три самых заветных желания, только уж очень приземлённых. Если бы не Шаблин, Никита Эдуардович, если бы не чабан-волшебник, кто его знает, что бы ещё этот одарённый «гаманочник» «выглуздал»!
Продолжение следует...