Когда Вера поняла, что не может быть счастливой с Марком? По-моему, практически сразу. Позднее Гончаров напишет о «перевороте», который «совершился на верху обрыва», но мы и раньше поймём всё. Райский наблюдает за её возвращением домой: «Она шла, наклонив голову, совсем закрытую чёрной мантильей. Видны были только две бледные руки, державшие мантилью на груди. Она шагала неторопливо, не поворачивая головы по сторонам, осторожно обходя образовавшиеся небольшие лужи, медленными шагами вошла на крыльцо и скрылась в сенях». Мы же последуем за ней: «Она вошла в комнату, погружённая точно в сон… Она машинально сбросила с себя обе мантильи на диван, сняла грязные ботинки, ногой достала из-под постели атласные туфли и надела их. Потом, глядя не около себя, а куда-то вдаль, опустилась на диван, и в изнеможении, закрыв глаза, оперлась спиной и головой к подушке дивана и погрузилась будто в сон». Мы видим опустошённую всем произошедшим Веру. Можно много говорить о том, что она чувствует, но думаю, совершенно ясно, что счастья среди этих чувств нет. И потому, наверное, так больно ранит её презрение Райского («Великодушный друг... "рыцарь"...»), вызывая обморок…
Ни на одну минуту она не усомнится в том, что будет дальше. «"Жизнь кончена! " — шептала она с отчаянием и видела впереди одну голую степь, без привязанностей, без семьи, без всего того, из чего соткана жизнь женщины». «Её давила нависшая туча горя и ужаса», «перед ней — только одна глубокая, как могила, пропасть» - именно так опишет Гончаров состояние своей героини. Бабушка поражается, увидев её «мёртвую улыбку». Я знаю, что многие читатели не понимают и осуждают Веру, однако мне больно читать о том, что приходится ей переживать в день рождения Марфеньки, и думать о том, чего сто́ит ей появиться «неожиданно среди гостей, после обеда, в светлом праздничном платье, но с повязанным горлом и в теплой мантилье», когда она «выслушивала все выражения участия, сожаления, смотрела подарки Марфеньки».
И самое страшное – обман самых близких людей, отчаяние, что «ей предстояло стать лицом к лицу с бабушкой и сказать ей: "Вот чем я заплатила тебе за твою любовь, попечения, как наругалась над твоим доверием... до чего дошла своей волей!.."» Она так и не решится признаться сама и будет страшно мучиться: «Бабушка нейдёт! Бабушка не любит! Бабушка не простит!» Любовь бабушки спасёт Веру («Она выплакала болезнь на груди бабушки») и, по существу, переродит её («Возьмите меня отсюда, Веры нет. Я буду вашей Марфенькой...»)
Конечно же, я ещё вернусь к этим фрагментам романа. А пока вспомним, что ещё раньше было другое признание: «Там похоронена и ваша "чистая" Вера: её уж нет больше... Она на дне этого обрыва...»
Почему она признается беззаветно влюблённому Тушину? Именно потому, что он влюблён. Именно потому, что безмерно уважает его и не может обманывать: «Он ставит её так высоко, думает, что она лучше всех в целом свете! Теперь она молча будет красть его уважение...», «Нет, пусть знает и он! Пришли бы хоть новые муки на смену этой ужасной пытки — казаться обманщицей!» И, наверное, ей было бы ещё тяжелее, если бы не услышала она такого искреннего «Я кланяюсь вам по-прежнему, а люблю — извините, к слову пришлось, — ещё больше прежнего, потому что... вы несчастливы».
И её реакция – «Она вздохнула будто свободнее — будто опять глотнула свежего воздуха, чувствуя, что подле неё воздвигается какая-то сила, встаёт, в лице этого человека, крепкая, твёрдая гора, которая способна укрыть её в своей тени и каменными своими боками оградить — не от бед страха, не от физических опасностей, а от первых, горячих натисков отчаяния, от дымящейся ещё язвы страсти, от горького разочарования».
И, конечно, нельзя не отметить ещё одного: Вера боится признаться бабушке, с душевной болью открывается Тушину, но в её мыслях и намерениях нет места Марку. Тушину она просто скажет: «Между нами нет ничего общего... Мы разошлись давно. Я никогда не увижу его». Его письмо, полученное на следующий день, она не вскрывает («посмотрела на него с минуту, подумала — и решительно бросила опять нераспечатанным в стол») и прочтёт только после получения второго письма. Она уже «как будто со стороны смотрела, как ползёт теперь мимо её этот "удав", по выражению Райского, ещё недавно душивший её страшными кольцами, и сверканье чешуи не ослепляет её больше. Она отворачивается, вздрагивая от другого, не прежнего чувства».
Сейчас у неё одно желание – «чтоб ничего не знать, не слыхать, забыть навсегда...» Она трезво смотрит на его предложение: «Да, он называет венчанье "комедией" и предлагает венчаться! Он думает, что мне только этого недоставало для счастья».
Гончаров не навязывает нам мысли о религиозности Веры, но мы увидим её и в церкви («она не шевелилась в своей молитве и не сводила глаз с креста»), и в часовне («она,.. кажется, во взгляде Христа искала силы, участия, опоры, опять призыва. Но взгляд этот, как всегда, задумчиво-покойно, как будто безучастно, смотрел на её борьбу, не помогая ей, не удерживая её...»). Её вера – не внешняя, но глубокая. И, конечно же, отношение Марка к святости брака не может не отталкивать её. Сейчас надежд на создание «нового человека» у неё уже не осталось – она уже «на другой стороне бездны»: «оторвалась навсегда, ослабевшая, измученная борьбой, — и сожгла за собой мост».
Первоначально, напомню, Гончаров хотел написать, что «Вера, увлечённая героем, следует после, на его призыв, за ним, бросив всё своё гнездо, и с девушкой пробирается через всю Сибирь», но в итоге всё иначе… Что будет дальше? Райский надеется на соединение Веры с Тушиным («Надо, чтоб захотела и другая, — моя "судьба"...» — «Захочет!») У Татьяны Марковны есть «некоторые опасения»: «ей казалось невозможным, любя Ивана Ивановича, как человека, как друга, не полюбить его как мужа», но в то же время она понимает, что Вера «слишком своеобразна, судить её по другим нельзя».
А что же сама героиня? «Одна Вера ничего этого не знала, не подозревала и продолжала видеть в Тушине прежнего друга, оценив его ещё больше с тех пор, как он явился во весь рост над обрывом и мужественно перенес своё горе, с прежним уважением и симпатией протянул ей руку, показавшись в один и тот же момент и добрым, и справедливым, и великодушным».
С одной стороны, видит «прежнего друга», с другой – «оценила ещё больше». Полюбит ли как мужа? Трудно сказать.
В то же время, бабушка задумывается, «придёт ли когда-нибудь пора, что Вера успокоится». А мне думается, что спокойствие понемногу приходит. И здесь, по-моему, очень важна сцена, когда Райский пишет её портрет. Гончаров описывает её мысли – «какой-то хаос смутных чувств, воспоминаний», и она, «напрасно стараясь сосредоточить мысли на одном чувстве, на одном моменте», «всё задумывалась, задумывалась, и казалось, будто в глазах её отражалось течение всей её молодой, но уже глубоко взволнованной и ещё не успокоенной жизни. Думы, скорбь, вопросы и ответы из жизни, жажда покоя, тайные муки и робкое ожидание будущего, — всё мелькало во взгляде». Отметим: «ещё не успокоенной»! А затем неожиданно заснёт – и Райский будет наслаждаться «живым образом спящего покоя мысли, чувства и красоты».
А в сцене отъезда Райского мы прочитаем уже знакомое нам по прежним сценам «у ней задрожал подбородок от улыбки», и она будет по-дружески подтрунивать: «Не пройдёт и года, ты опять влюбишься и не будешь знать, чью статую лепить...»
И подводящий итог финал сцены: «В последнее мгновение, когда Райский готовился сесть, он оборотился, взглянул ещё раз на провожавшую его группу. Он, Татьяна Марковна, Вера и Тушин обменялись взглядом — и в этом взгляде, в одном мгновении вдруг мелькнул как будто всем приснившийся, тяжёлый полугодовой сон, все вытерпенные муки...» «Тяжёлый сон»… Может быть, он уже кончился и настало пробуждение? И Вера вновь почувствовала и оценила «гору», способную «укрыть её в своей тени и каменными своими боками оградить» от «язвы страсти»? И уже завершена «чёрная работа — для выделки спокойствия и счастия в лаборатории природы...»?
Если понравилась статья, голосуйте и подписывайтесь на мой канал!
"Оглавление" по циклу здесь
Навигатор по всему каналу здесь