Среди самых покупаемых русских художников на Западе – «примитивистка» Катя Медведева. Почему?
Майя Чаплыгина, Москва -- специально для «Лилит»
До 39 лет она была ткачихой.
«Я ненавидела эту профессию за то, что в сказке Пушкина ткачиха злая. Но я честно выполняла свою работу, хотя и не любила ее. Зато теперь я хорошо чувствую ткани». Трудилась телефонисткой на почте. «Так мне это дело нравилось, ой!»
В общем, двадцать семь работ поменяла. Жизнь была увлекательная. Не было только самого главного. Почти сорок лет прожила с зудящим в голове вопросом: «Господи, куда-то мои руки должны же определиться? Ну хоть что-то из меня должно же выйти?» Это «что-то» -- яркое, самобытное -- вышло из нее совершенно неожиданно. Но для этого пришлось запастись кое-каким багажом.
Договорщица
-- Плохо помню себя в детстве. Ну, заводилой была. Меня кобзарем звали -- поэт, значит, по-украински. Ну, заводная очень была, поэтому. Жили мы в Белгородской области, в селе Голубино. Отца на войну не взяли. Когда в начальной школе учился, ему кобыла копытом в голову угодила. Больше в школу не ходил. Бабка, мать его, рано ослепла и была профессиональной нищей -- просила подаяние.
Мать приехала в наше село с двумя девочками от первого брака. Откуда, уж и не помню. Знаю только, что раскулачили ее. Собирались уже расстрелять. Заперли в сарае, чтобы утром... А она ночью подрыла руками лаз, схватила дочек и сбежала. Отец был на тринадцать лет младше мамы. Пожалел ее. Так и сошлись.
После войны в 47-м наступила дикая засуха. С иконами ходили в поля -- чтоб дождь пошел. Не пошел. И мы сели на товарный поезд и поехали куда глаза глядят. В конце концов доехали до Азербайджана. Приехали, а там весна, тепло! Боже ж мой! Белый хлеб! Сказка…
У матери был порок сердца. Она вскоре умерла. Я тогда всю ночь рядом пролежала. Даже не заметила, что ее уже нет. А отец за два дня до ее смерти пропал. Вот так меня сразу и определили в детдом.
Она рассказывает не очень складно и вообще-то нехотя. Что было, то было.
Отпечатка яркого не осталось.
– Меня бабка рано крестила. Лет в семь. И вот, помню, стою однажды в церкви, и из меня сами собой слова выходят: «Господи, дай мне тяжелую жизнь!» Зачем? Не знаю! А я стою и прошу у Бога: дай... И что? Жизнь у меня тяжелая. Но интересная. Я вот даже так скажу -- больше интересная, чем тяжелая.
В шестнадцать лет, когда пришел конец детдому, выскочила замуж -- за детдомовского одноклассника, красавца Роберта. Роберт хотел быть художником. То есть ничего не делать. Она быстро забеременела. До последнего срока мужа за ручку водила, пристраивая на работу. В конце концов определила Роберта в мореходное училище. И тут незадача: выяснилось, что моряка из Роберта не выйдет -- по причине морской болезни. Потом бегала (до Верховного совета Азербайджана добралась), чтобы списали его на берег.
-- Ну и голодала я тогда много. Дочь родилась с волчьей пастью и заячьей губой. В сильной форме. У меня молока нет. Замучилась. Отнесла ее в Дом ребенка. А соседка наша работала в Доме малютки. Приходит как-то с работы: Катя, твоя дочка к нам попала. Поехала. А мне говорят: или забирайте, или не приходите больше. А куда мне забирать?
Роберта она устраивала четыре года. Напоследок он успел сделать ей еще ребеночка -- хорошенькую и ладненькую Иру.
Говорит, что в молодости была жутко влюбчивая. «Ой, с моим-то темпераментом!» Но вспоминает лишь об одной истории.
-- Германом звали. Любила? Ну как сказать… Мужики -- они же все хитрющие. Мы два года прожили. Шесть месяцев -- как в раю. А потом оказалось, что у него жена была. К тому же он был сыном алкоголика. Когда трезвый, ой, просто прелесть своей души. А когда пьяный… Два раза чуть не убил меня. Помню, получила как-то алименты на дочь и мы все вместе пошли в кафе. Я купила Ирке пирожное -- за 22 копейки. А он и говорит: “Еще раз ей что-то купишь -- я ее убью”. В субботу так сказал, а в понедельник его не стало. Сел пьяный на велосипед и въехал со всего лету в бетонный забор. Голова как арбуз лопнула...
Гастролерша
Она больше трех лет на одном месте не сидит. Доходит до того, что ей во сне часто приходит: Катя, езжай туда-то!.. Утром собирает вещи и на вокзал. «Я в любом городе, как рыба в воде». Так было и в тот раз.
Шел 1976 год. Катя как раз устроилась в Ульяновске официанткой.
– Мы с Иркой, дочкой, тогда только на ноги и встали, перестали быть вечно голодными. Жили, ой!
Это свое «ой» она вставляет чуть ли не в каждую фразу. В этом ее вечном восклицании -- абсолютно бесшабашная нота: прорвемся.
Общепитовская кухня подкармливала. Но недолго. Заболела Ира. И направили ее в санаторий в Кисловодск. Катя через две недели не выдержала, сорвалась и тоже поехала в Кисловодск, чтобы быть поближе к дочери. Стала обустраиваться на новом месте, а прописки -- нет, жилья -- тоже нет. А в клубе работников торговли только-только организовали народный театр. Требовался реквизитор. Пошла. Взяли. А денег все равно нет. Тогда в том же клубе стала убирать детскую изостудию, полы мыть. Она никогда никакой работой не брезговала.
-- И вот прихожу в студию ближе к ночи -- никого. А бумага, кисти, краски -- все на месте. Только рисуй. Я обалдела! Никогда ведь прежде не рисовала. А тут так потянуло, не могу передать... Я полы-то вымыла, конечно. И давай рисовать. И словно праздничный салют прогремел. Все вокруг преобразилось, в душе расцвела яркая радуга.
Первый этот свой натюрморт она хоть и оставила в студии, но долго не признавалась, что это ее работа. А сама загадала: если понравится художникам -- будет еще рисовать, учиться. Не понравится -- не возьмет больше кисти в руки. Несколько дней картинка висела на самом видном месте и все думали, что это Ира, Катина дочка, нарисовала. В конце концов не выдержала. Пошла к студийному художнику.
-- А он и говорит: "Рисуйте, Катя!" Как он меня завел! Чуть свободная минута -- я бегу к кисточкам, краскам. Картинки на меня просто посыпались.
Это ощущение чуда, своего неожиданного преображения она припечатала в памяти сургучом и бессознательно, тем или иным поворотом теперь вставляет в каждую свою холстину.
В январе 76-го она только взялась за краски. А в апреле около сорока ее работ было решено выставить в клубе народного творчества.
– Один преподаватель художественной школы написал в книге отзывов: «Как не стыдно -- в 39 лет рисовать, как пятилетний ребенок!». Я в слезы, а художник, который помог мне выставку сделать, Анатолий Морев, успокаивает: «Это он комплимент подарил: не каждый может быть ребенком в 39 лет. Никого не слушайте и ни у кого не учитесь».
Матрешка
Вскоре после нескольких выставок увидела во сне: «Катя, езжай в Москву!». Утром собрала вещи и на вокзал. Пристроилась санитаркой в дом престарелых. Нашла место в общежитии.
-- В комнате -- еще несколько коек. Одни лимитчицы. Как они красились, чтоб москвича поймать! Я в комнату больше тридцати картин под стеклом привезла, а куда еще было девать? Так что они сделали? Выкинули на помойку мои картины.
Она тут же еще больше холстинок накрасила. После первой же выставки в столице, первых публикаций на Катю набросились коллекционеры. В основном иностранцы, дипломаты. Были среди них и Норберт Кухинке с женой Катей (это он сыграл профессора в фильме "Осенний марафон"). У них теперь уже больше двухсот Катиных картин. Многие работы вывезли на Запад.
Именно так, через коллекционеров, о Кате узнал Марк Шагал. Вот его характеристика:
«Катя Медведева -- это чисто русский талант со своим почерком. Она так же любит цвет, как и я». Шагал передал для нее альбом со своими работами и автографом.
Ну и понеслось. Катю Медведеву в качестве «русской матрешки» начали демонстрировать в Париже, в Стокгольме, Ницце, Копенгагене. Пошла волна выставок. На этой волне она окончательно перебралась в Москву. Снимала квартиру. Потом, когда зять избил дочь (больница, реанимация), попросила для Иры и внука отдельную квартиру. Дали маленькую однокомнатную берлогу в Калужской области, которую она потом поменяла на московскую окраину. Из дивидендов от всемирной славы -- это все.
Цены своим картинам не знает. Как продавала свои картины за бесценок (порой всего за 200 долларов), так и продает. Коллекционеры, галеристы, рекламщики, которые используют ее работы в своей тиражной продукции, -- все сделали на ней неплохой бизнес. Только сама она от продажи товара по имени «Катя Медведева» ничего не получает. Живет в трехкомнатной квартире. «Шикарная!» -- говорит. На самом деле как сказать. Комнаты, как во всех малогабаритках -- тонкие пенальчики размером чуть больше кровати. Все завалены картинами.
-- Вот мне все завидуют. Результату! А что за этим результатом стоит? Жизнь -- она же как магазин: сначала заплати. А как же! Я за все сполна расплачивалась. Зато я счастливый художник, вот что!
На своем месте
Мы сидим с Катей на кухне. Чай-кофе попиваем. Квартира на первом этаже с зарешеченными окнами. Дневной свет потихоньку сменился потемками. Катя замечает этот переход, нервничает: «Я вот с вами болтаю, а в голове-то работа». И потирает коленки. Руки чешутся. Время работы пришло -- дело к ночи.
-- Мне удобнее писать, когда все улягутся, угомонятся, я тогда иду на кухню. Ставлю табуретку с кистями и красками. Упираю подрамник в коленки и начинается. Чистое общение с Богом.
Эта московская ее квартира -- в районе Марьино. От центра -- несусветная даль. Зато рядом -- река, просторы. Самое оно для Кати. Несколько лет назад она оставила столичное жилье дочери и внуку (здесь бывает лишь наездами), а сама перебралась в Рязанскую губернию. Один большой Катин почитатель подарил ей там полдома. Еще на стадии переговоров, когда почитатель этот показал местоположение деревеньки на карте и предложил поехать посмотреть, Катя глянула и наотрез отказалась.
-- Я в карту глаза опустила, читаю: Гиблицы, Дурнясово, Дубасово, Погост. Гоголь натуральный!
Все-таки съездить ее уговорили. Теперь в деревне Перво она так же рисует на коленках и так же по ночам. Народ в деревне открытый, простой. В доме постоянное движение: то за рыбой-воблой зайдут, то за рублем-водкой. Не дают расслабиться. Поэтому периодически она вешает замок на дверь и придумывает себе «выездные сессии» во Владимир или Ярославль.
Спрашиваю, неужели она никогда не пыталась разорвать «контракт»? Жизнь у Бога попросить полегче.
-- Я выносливая! Единственный раз было... отчаянно. Уже в Москве жила. Картинки еще не кормили. А у меня деревенский кожух, тулуп то есть, был. И в кармане остался ровно пятак на метро -- чтобы доехать до рынка и продать этот тулуп. А уже вечер. И я села в метро, сняла шапку-ушанку, лицо загородила и пустила рев. Ничего. Доехала, продала за 50 рублей, это большие деньги были. Отошла.
Когда пытаюсь узнать, как живет сейчас ее дочь с внуком, лицо у Кати становится совсем отчужденное.
-- Она у меня депрессивно-суицидная… Лечится. А у внука рак крови. Так и живем. Чего об этом думать? Вот когда Ирка пила -- страшно было, ой! Не представляете -- транквилизаторы с водкой! А в 90-е мы правда здорово поддавали...
Она говорит про те самые годы, когда на Катю Медведеву был действительно бешеный спрос. Каждый день гости, даже из Африки делегации за ее картинами присылали.
-- И с каждым по рюмке, но выпей. Они покупали картины, приезжали-то с добром. Но они со мной выпили по чуть-чуть и уехали. А я осталась. И назавтра все по новой. Девятнадцать лет подряд! Ирка тоже пила, мы веселые были! А потом… травилась, вешалась. Что я пережила, не дай бог кому! Почему и стало страшно выпивать…
У меня уже пятнами лицо пошло, а я не могу бросить. Нужно на прием идти в посольство, а рожа в пятнах. Страх! И я опять к Господу: какая я сейчас -- жить не хочу! Поговорили. Я ему: сделай так, чтобы не хотелось мне пить. И наутро -- все. Как отрезало. Семь лет уже не пью. Он ждал моего признания. И я призналась. Вот главное.
Она любит рисовать ангелов. Бывало даже, что человек просит: напиши моего хранителя. Смотрит, все видит, рисует. Пришел как-то мужчина. Она сделала картинку: на ней ангел отвернулся, смотрит куда-то вдаль. Через несколько дней мужчина попал в аварию.
Своих ангелов она тоже привлекает к работе, поэтому они частенько появляются на ее картинках. Вот один. С усиками. С вытаращенными глазами. Точно смотрит на Катю и сам поражается: ну дает!
-- Я гонимая. Раньше не понимала это. Что в этом суть жизни. Меня унижали, но я не унижалась, знала себе цену, в душе терпела и не злопамятна нисколько. Когда меня бросали друзья, поразмыслив, тоже радовалась. Освободилась от плохого человека. Некоторые не знают, для чего живут. Я -- знаю.
Сейчас Кате 87 лет.
Подпишись на наш канал и читай о других художниках:
(с) "Лилит"