Через приоткрытое окно в кабинет ворвались голоса, нарушив царивший в нем уютный покой и остановив танец пальцев на клавиатуре.
- Пап, ты скоро? Все уже в сборе.
- Зайка, иди к нам! Твой любимый чай готов.
- Сыночек, и яблочный пирог уже на столе! Только что из духовки. Такой румяный, такой вкусный. У-у! пальчики оближешь. И тоже интересуется: «где же наш Витенька?»
«Да, мамин яблочный пирог – это настоящий козырной туз!»
Я, настороженно прислушавшись, посмотрел на небольшую черную дверь с золотистой ручкой расположенную возле стола.
«Пока вроде тихо».
Повинуясь неистребимой привычке так много лет защищавшей от посторонних любопытных носов, но теперь совершенно лишившейся смысла - закрыл крышку ноутбука и только после направился на выход.
Очередной солнечный день, как обычно пытаясь угодить, встретил меня во всем своем великолепии. По потрясающе синему небу неспешно плыли ослепительно-белые холмы облаков. Бескрайнее лазурное море ласкало слух шумом ленивого прибоя, а свежий бриз с него, отгоняя жару, делал воздух лишь приятно теплым. Рядом с берегом, поблескивая спинами, резвились дельфины; над ними, крича будто смеясь, весело кружили чайки. Пальмы, стоявшие около дома, украшали важно восседавшие на них огромные разноцветные попугаи. И вдобавок ко всему, вокруг стоял просто потрясающий аромат цветов.
По широким ступеням террасы я спустился к белоснежной беседке-ротонде, где за большим столом сидели они. Они – это мои Любимые, те без кого жизнь, потеряв всякое содержание, превратилась бы в подобие мыльного пузыря, готового в любой момент лопнуть от малейшего прикосновения. Остальные люди, пусть даже самые прекрасные и чудесные были всего лишь частью Мира; они же – именно частью меня.
- Добрый день, мои дорогие, - под пристальным взглядом трех пар любящих глаз, я уселся в свое плетеное кресло; в этот момент кто-то лизнул мне правую руку, и снизу показалась четвертая пара любящих глаз. - Ой, Жулька, солнышко, как же я мог про тебя забыть!
Рыжая длинноухая красавица спаниель с неизменно добрым выражением мордочки быстро забралась мне на колени и, устроившись поудобнее, притихла, положив голову на передние лапы.
«Ну, вот теперь точно все в сборе».
- Наконец-то, наш труженик пришел! Мы по тебе уже успели соскучиться. Все, бедненький, работаешь, работаешь… Разве можно так много? - радостно улыбаясь, жена отрезала мне большой кусок пирога.
- Дорогие мои, я ж ради всех нас стараюсь… Да и не сложно мне это на самом деле. Можно даже сказать – одно удовольствие. Кстати, я скоро доработаю последние детали, и все будет просто идеально.
- Мы всё понимаем, сынок, и все мы тебе очень благодарны… Без тебя сам знаешь – ничего бы этого не было…
Сын покашлял в кулак: «да уж…»
- Но Верочка говорит совершенно правильно… - продолжила мама. - Пожалей себя. У тебя и так все получиться… Мы ни капельки не сомневаемся. Правда, Сашенька?
Сын тут же подтвердил: «Конечно!»
И даже Жулька, что-то пробурчала по-своему, по-собачьи, похожее на «да».
А дальше потянулся неспешный разговор не о чем. Точнее, не о чем серьезном: что сегодня на нашем острове хорошая погода, как собственно и вчера; что мама собирается приготовить на обед свой фирменный борщ и еще напечь пампушек; Сашка прошел уже третий уровень в новой компьютерной игре; Верочка хочет вечером прогуляться со мной вдоль берега любуясь на закат, и чтобы непременно ноги помочить в морской воде и прочее, прочее… И так все это хорошо! И настолько неважно, о чем весь этот разговор! Все необходимые части есть, и они уже почти полностью сложились в конструкцию под названием счастье.
Взгляд упал на завитки Сашкиного уха. Они были какие-то не очень отчетливые, как бы расплывчатые. Немного сощурившись, попытался получше их рассмотреть. Не знаю почему, но всегда мало обращал на них внимание, настолько мало, что никогда потом не мог хорошо припомнить. Вот каждую деталь лица, головы, фигуры воспроизводил досконально, а с ними какая-то проблема. И вот вроде мелочь, а все равно неприятно. Я сконцентрировался сильнее и хитрые изгибы стали потихоньку вырисовываться, приобретая четкость.
Пролетел час, а может и больше. Из приоткрытого окна покинутого кабинета стал доноситься еле слышный шум, на который кроме меня никто и не обратил внимания.
Я дождался ближайшей паузы в разговоре: «Ладно, друзья мои, мне пора».
- Так быстро? – удивились все, даже Жулька приподняла голову, уставившись вопросительным взглядом.
В который раз, сославшись на необходимость своей работы и пообещав к обеду спуститься, я нехотя покинул моих Любимых.
«И что он там такое важное делает?» – спросит читатель.
Отвечу: «я фантазирую».
Да, да, именно так! Знаю - многие считают это пустым занятием, но к числу таких людей я однозначно не отношусь. Ведь посудите сами, воображение не что иное как наша вторая жизнь, а у кого-то и первая, уж мне это точно известно, поверьте.
Из-за черной двери уже совершенно отчетливо долетал многоголосый разговор, продолжая становиться все громче и, судя по обрывкам фраз, касался он именно меня.
«Так, сейчас снова начнут отвлекать. Хотя, в принципе, это ненадолго».
Без всякого энтузиазма, лишь повинуясь неприятной необходимости, я повернул золотистую ручку. Клацнул замок и черное полотно, скрипнув, пришло в движение.
***
- Виталий Викторович, к тебе снова гости, будь они неладны, но тут уж ничего не попишешь - ты ж у нас звезда! Так что придется потерпеть, – это был голос медсестры Маши: громкий, сипловатый и вместе с тем неподдельно заботливый. – Галь, давай, ты за ноги, а я возьмусь сверху… Осторожней, не дерни мочевой катетер!
Галя – шустрая санитарка, хорошо знавшая работу, но имевшая одну неприятную черту – если подворачивался случай незаметно схалтурить, она его никогда не упускала.
Я нехотя открыл глаза: вначале правый, затем левый – менее послушный и все время открывавшийся не до конца. Появился кусок кроватного бортика с перегнутой через него гофрированной трубкой дыхательного аппарата. Затем картинка, придя в движение, быстро исчезла за левым краем поля зрения, сменившись на кусок белого потолка с плоским квадратом люминесцентной лампы.
- Так… Еще вот здесь поправим… Ну все, супер! – мелькнула хорошо знакомая веселая цветастая шапочка, и тут же все заслонило широкое большеглазое лицо с неизменной улыбкой. – Виталий Викторович, дорогой ты наш, все нормально?
Я один раз закрыл и открыл глаза, что на условном языке, которому меня научили, означало «да»; если же проделать это дважды – получилось бы «нет».
- Ну и славно! Я смотрю, с моего прошлого дежурства ты успел обрасти как кактус. Ладно, вечером перед перестилкой, если будет время, я тебя снова побрею. Будешь у нас жених хоть куда! Правда?
Я опять однократно закрыл и открыл глаза.
Вновь появился потолок.
- А вот и пациент, о котором я вам рассказывал, коллеги. Подходите ближе, не бойтесь, он не кусается.
Это Анатолий Иванович, доцент местной кафедры, главный экскурсовод, как я его прозвал за то, что он чаще всех остальных таскал ко мне кучки студентов, демонстрируя «редкий синдром, который не каждый врач за свою жизнь увидит, но вам повезло».
- Мы вас еще раз немного побеспокоим, Виталий Викторович, хорошо?
Вопрос был чисто риторический, так как он даже не заглянул мне в глаза.
- Итак, суть данного состояния, коллеги, я вам уже объяснил, а теперь давайте произведем неврологический осмотр. Ну, кто самый смелый? Вот я вижу вы, коллега. Давайте, давайте, не стесняйтесь. Берите молоточек… Иголочка для проверки чувствительности в рукоятке… Начинайте. Как общаться с подобными пациентами я вам уже рассказывал. Ведь так?
- Да, - раздался неуверенный голос молодого человека, и потолок на время заслонило вытянутое лицо в очках украшенное несколькими яркими прыщами. – Вы меня слышите?
Я утвердительно моргнул.
- Сейчас я буду давать вам различные задания, а вы будете пытаться их выполнить. Хорошо?
Я снова моргнул, уже с нарастающим раздражением, хотя, скорее всего, внешнему наблюдателю заметить это было невозможно.
И в который раз потянулось уже знакомое махание блестящим молоточком перед глазами; глупые просьбы: показать зубы; высунуть язык, подвигать рукой или ногой, которые мне абсолютно не подчиняются. Да я их даже толком и не чувствую, если не считать уколов иголкой в левую подошву и каких-то неопределенных ощущений в суставах руки и ноги, опять-таки слева, если их усердно двигать.
- Ой! смотрите, он шевельнул большим пальцем на ноге, - воскликнула невидимая девушка.
- Коллега, - голос доцента выразил явное недовольство, - вы, кажется, проходили уже пропедевтику нервных болезней? Или я ошибаюсь?
- Проходили, - прозвучал тот же голос, став растерянно-настороженным.
- Прекрасно! И как же называется это: «шевельнул большим пальцем ноги»? А?
Повисла тишина.
- Коллеги, может кто-то подскажет ей?
- Симптом Бабинского, - подобострастно отчеканил голос явной зубрилки.
- Молодец Ильина, как всегда, правильно. Вот, сразу видно человек учится, а не тратит уйму времени на всякие там макияжи да пирсинги! И что он из себя представляет?
- Это патологический спинальный рефлекс, - выпалила она же.
- Совершенно верно. И никакого отношения к головному мозгу и его командам не имеет. Коллеги, кто этого не усвоит, может даже не мечтать сдать мне экзамен… Итак, что мы в итоге имеем, коллега?
- Кроме минимальных движений глаз по вертикали и их закрывания и открывания, какие-либо другие произвольные движения у пациента отсутствуют. И чувствительность тоже грубо нарушена, - так же неуверенно, как и вначале ответил «самый смелый».
- Правильно. При этом, как мы видим, у пациента полностью сохранено сознание, он все видит, слышит и понимает, и даже может общаться с окружающими посредством движения глаз. Правда, Виталий Викторович?
Я снова моргнул, уже с нетерпением думая, когда же это очередное представление закончится.
- И вот, запомните коллеги, невнимательный доктор может легко принять такого больного за находящегося в бессознательном состоянии, то есть в коме. Более того, скажу вам по секрету, в данном случае тоже считали, что здесь кома, пока пациента не осмотрел, - он как всегда выдержал паузу, - ваш покорный слуга.
В принципе то была чистая правда и данный факт, судя по всему, являлся одним из поводов гордости Анатолия Ивановича, так как «по секрету» он рассказывал это каждой новой группе студентов.
- Ну что, коллеги, есть вопросы по осмотру? Может кто-то хочет еще что-нибудь проверить?
- Ужас! – вновь звонко вспыхнул голос макияжно-пирсинговой девушки. – Неужели тут не осталось никакой… - спохватившись, она осеклась.
«Надежды» - закончил я за нее в уме.
- Коллега, ужас - это когда головной мозг не выполняет своей основной функции, то есть не думает, как в вашем случае. А здесь, - он заговорил значительно громче, четко произнося каждое слово и явно обращаясь уже больше ко мне, чем к студентам, - прогноз вполне хороший. Да, инсульт повредил очень важную зону, имеется, безусловно, грубое нарушение функций, но не надо забывать, коллегии, что человеческий мозг удивительно пластичен и обладает огромным потенциалом к восстановлению. Правда, данный процесс нередко бывает длительным, растягиваясь на многие месяцев, а тут, напомню, у нас прошло всего-то-навсего полтора. Так что у Виталия Викторовича все еще впереди, ему надо только запастись терпением. Кстати, я уже заметил кое-какие признаки, однозначно свидетельствующие о наметившейся положительной динамике, - тут у него, похоже, запершило в горле, и он слегка прокашлялся. – Но об этом мы поговорим уже у меня в кабинете, - на «у меня в кабинете» он сделал акцент, вероятно боясь, что кто-нибудь снова ляпнет лишнее, - а то, чувствую, мы совсем утомили человека. Всё, пойдемте. До свидания, Виталий Викторович.
Послышались нестройные удаляющиеся шаги.
- Наконец-то эта орава ушла, - снова зазвучал над ухом Машин голос. – Уже совсем достали, наверное?
Я утвердительно моргнул.
- Давай-ка накрою тебя хорошенько и отдыхай, а то, видишь ли, скинуть одеяло скинули, а назад положить не могут, не барское это дело, понимаешь, - потом громко в сторону, - Галь, вытри пол! Как будто не замечаешь, какая лужа под койкой.
Меня снова оставили в покое, и я с нетерпением принялся отыскивать белую дверь с золотистой ручкой.
«Так, где ты? А вот куда спряталась…» - потянулся к ней, но внезапно замер.
Издалека донесся приглушенный голос, почти шепот, той самой макияжно-пирсинговой, которая плохо учится: «а у него есть родственники?»
- Нет, никого у него нет. Он бедняга совсем одинокий, - это был уже Машин шепот.
- Какой ужас! – снова чуть не вскрикнула студентка.
- Так доктор, ваши уже все ушли, догоняйте, а то доцент вас снова ругать будет, - в Машином голосе появилось раздражение.
Часто зацокали каблучки.
- Чо она там у тебя выспрашивала? – поинтересовалась Галя.
- А! – я четко представил, как Маша махнула рукой, - вроде на врача учится, а дура дурой.
Услышанный разговор меня очень развеселил, а когда мое воображение живо нарисовало то удивление, которое возникло бы у медсестры и, особенно, у чересчур эмоциональной студентки, узнай они всю правду, а не только ее мизерную часть – то еле сдержался от смеха.
«Да что здесь происходит? Похоже, этот фантазер-трудоголик хочет совсем заморочить мне голову» - начнет справедливо возмущаться читатель.
«Ладно, ладно, давайте все объясню, мне не сложно, – отвечу я. – Только, пожалуйста, не надо сердиться. Хорошо?»
***
Итак, начну: по порядку и, по мере возможности, лаконично.
Пятьдесят лет назад, недовольно закричав, я появился на этот свет.
Из двух человек причастных к данному событию, один оставил в моей жизни всего лишь след в виде отчества, бросив меня, когда я еще находился во внутриутробном заключении. Зато мама, моя милая мама - она стала первой в моей жизни Любимой. Сколько она возилась со мной! Сколько дарила нежности и тепла! Сколько, к моему стыду, терпела выкрутасы ненаглядного сыночка… И ни разу, подчеркиваю, ни разу не повысила, на свое «самое драгоценное сокровище», голос.
Позже, когда я уже учился на последнем курсе института, появилась моя следующая Любимая - ненаглядная, неповторимая и незаменимая Верочка. Она как-то сразу впорхнула в мою жизнь став навсегда ее обязательной частью.
Следующий Любимый появился через шесть лет – поначалу пухленький, щекастенький, глазастенький и частенько громко кричащий, а затем высоченный, басистый и вечно спорящий со мной – наш сын Сашка, которого в семейном кругу я чаще называл – Крендель.
И последней Любимой, еще через двенадцать лет, уже по настоятельной просьбе Кренделя, стала Жулька – умная и очень добрая собачка. Она, непонятным образом найдя в моем сердце пустовавший уголок, сумела получить в нем постоянную прописку, и это несмотря на то, что у меня никогда раньше не было домашних животных и даже малейшего желания завести их.
А еще, что важно, с детства я обожал фантазировать. Каких только историй не рождалось в моей голове! Нередко возникало желание записать их, но дело как-то не шло, и после многократных попыток я бросил это бесплодное занятие, оставшись известным писателем-сказочником только в своих грезах.
Примерно годам к восьми мое воображение создало Чудо-остров населенный сказочными героями, на котором у нас с мамой имелся большой красивый дом… Бывало, сидишь в беседке за круглым столом, пьешь с гномиками ароматный чай, мама потчует нас своим вкуснющим яблочным пирогом; по двору носиться неугомонный Незнайка со своим другом Буратино; на берегу, мило улыбаясь, Шапокляк учит стрелять из рогатки Крокодила Гену с Чебурашкой. И тут… Тут начинается очередное интересное приключение и обязательно с хорошим концом. Да на этом острове вообще никогда ничего плохого не происходило, и произойти не могло в принципе.
Незаметно я вырос, но Чудо-остров остался, правда, сказочных героев там полностью заменили мои Любимые. К сожалению, из-за вечного дефицита времени, посещать его удавалось гораздо реже; в основном перед сном, и то если завтра не надо было бежать на работу. Вот тогда, лежа в полной темноте и обязательно дождавшись, когда Верочкин носик начнет производить тихое мерное сопение, оповестив о том, что она заснула… Только тогда, не рискуя быть застигнутым с блаженно-глупым выражением лица, я отправлялся в свой прекрасный Мир.
Но не подумайте, будто реальная жизнь была настолько скверной, что этому неудачнику приходилось прятаться от нее в фантазиях. Нет, и еще раз нет! Конечно, полностью неприятности не обходили ее стороной, как же без них, но на фоне той радости, что давала мне близость Любимых, то были сущие мелочи.
Все изменилось в одночасье, притом самым абсурдным образом. И если раньше я, скорее всего, неосознанно пытаясь представить Мир более предсказуемым и менее опасным для хрупкого благополучия человечка, считал, что он, сам по себе или кем-то, упорядочен и подчинен какой-то логике; то после произошедшего отчетливо понял – я слишком сильно переоценивал эти его качества. В реальности Мир оказался подобен воспаленной фантазии душевнобольного, породив совершенно бредовую ситуацию!
В тот солнечный летний день мы все были на даче. Верочка с мамой суетились на кухне, мы с Сашкой - у мангала во дворе, Жулька постоянно бегала то к «девочкам», то к «мальчикам»… И вдруг, оказалось, что выезжая из дома, мы забыли захватить хлеб. А хлеб у нас - святое, с ним мы если буквально все, кроме, пожалуй, мороженого… Хотя, однажды в детстве Сашка намазал-таки его пломбиром создав подобие бутерброда и слопал, не моргнув глазом. И какие же оставались варианты? Разумеется, я прыгнул в машину и, пообещав скоро вернуться, умчался в продуктовый магазин ближайшего поселка, не подозревая, что запущенный злобным роком таймер уже отсчитывал последние минуты…
Где-то на далеком от меня Урале, какой-то совершенно незнакомый мне человек, совершал свой очередной тренировочный полет… В самолете неожиданно что-то там сломалось… Этот совершенно незнакомый мне человек, какой-то там даже герой - катапультировался, а крылатое чудище на автопилоте полетело дальше… Через пару часов в нем закончился керосин… Оно начало снижаться… И в тот самый момент, когда я клал батоны в целлофановый пакет, что-то громко хлопнуло...
Мне принесли официальные соболезнования. Мне даже выплатили какие-то деньги, и не маленькие, но я их так и не коснулся; все они до единой копейки остались лежать на гадком счете, воспользоваться которым для меня было равносильно предательству.
Жизнь, потеряв всякое содержание, превратилась в подобие мыльного пузыря, готового в любой момент лопнуть от малейшего прикосновения. Чудо-остров тоже исчез. Ведь если на нем больше некого поселить - зачем он нужен? Я по инерции продолжал ходить на работу; разговаривать с людьми; есть, пить, спать, справлять прочие физиологические потребности. И все время меня не покидала мысль, что было бы гораздо лучше, если б в тот день я не забыл захватить хлеб и не оставил бы своих Любимых...
Стала часто побаливать голова, особенно затылок. Позже выяснилось, что виной тому были скачки артериального давления. Врач в поликлинике, попугав возможным инсультом или инфарктом, прописал какие-то таблетки; но я вспоминал о них только, когда череп наливался нестерпимой свинцовой тяжестью.
Однажды утром, проснувшись, я почувствовал, что занемела левая щека, но не придал этому значения, решив, что просто отлежал ее. По пути на работу появилось легкое, но противное головокружение. Уже в офисе, когда печатал на компьютере правую кисть стали покалывать невидимые иголочки. Я встряхивал ее, крутил, пытался поудобнее положить на стол, но ощущение не проходило. Ближе к обеду, головокружение усилилось, стало подташнивать, а вместо одного текста на мониторе появилось сразу два. Попытался встать с кресла, но не удержался и плюхнулся в него обратно.
Коллега, сидевший за столом напротив, удивленно вскинул взгляд: «Виталий Викторович, вам что плохо? Вы какой-то бледный… И рот у вас уехал куда-то на бок…»
Пока скорая ехала в больницу, напрочь занемела вся правая рука и нога, а головокружение настолько усилилось, что меня внезапно вырвало прямо на штанину сидевшего рядом и не успевшего увернуться фельдшера.
В стационаре, после быстро проведенных обследований, я был отправлен в реанимационное отделение, где разместился на койке под номером три. И пока уже известная вам Маша втыкала мне в вену катетер и брала анализы, дежурный доктор с непроницаемым лицом и невозмутимым голосом объяснил, что у меня ишемический инсульт поразивший какой-то там «ствол мозга», и что как минимум ближайшие сутки я проведу в отделении интенсивной терапии, после чего пихнул кучу бумажек-согласий, в которых малопослушной рукой я поставил закорючки, отдаленно напоминавшие мою подпись.
Как ни странно, несмотря на грозный диагноз, я не испугался, а лишь подумал: «ну вот, возможно наконец-то сдохну… Самое главное, чтобы не сильно мучиться перед этим…» Но пока никаких мучений я и не испытывал, даже голова почти перестала кружиться. Когда же вскоре меня оставили в покое, возникло отчетливое желание с примесью тайной надежды: побыстрее заснуть и больше никогда не проснуться. На удивление это быстро удалось, я имею в виду первую часть желания. Что же касается второй…
Проснуться все-таки пришлось, хотя в начале и не удалось понять это явь или сновидение, а когда понял, вот тут на какое-то время действительно стало страшно до ужаса. Меня кто-то сильно тряс и кричал на ухо: «Вы меня слышите!» Открыв глаза - увидел удалявшее лицо доктора.
Я попытался ответить, но ничего не вышло. Не получилось даже беззвучно подвигать губами. Постарался шевельнуть рукой, потом ногой, хотя толком и не чувствовал где они находятся, потому что тело как будто исчезло, но судя по реакции находившегося рядом - результат оказался нулевым. В панике я стал совершать хаотичные попытки шевельнуть хоть чем-то, но кроме глаз ничего не слушалось. А этот доктор, несмотря на все мои внутренние мольбы, упорно в них не смотрел. Тут до меня донесся звук чьего-то клокочущего дыхания… Прислушался. Это же мое! Попробовал откашляться – и снова полное фиаско. Бульканье усиливалось. Стало трудно дышать. Потоку воздуха все сильнее мешала какая-то вязкая преграда. Возникло удушье.
- Девчат, несите набор для интубации!
- Что случилось, доктор? – донесся встревоженный голос Маши.
- У нас третья койка впала в кому, будем сажать на аппарат.
«Да вы что, - кричал я беззвучно, - я же в сознании! Ну посмотрите на меня внимательней! Гляньте же мне в глаза, черт вас побери! И что значит ваше «сажать на аппарат? Не надо меня ни на какой аппарат сажать! Люди услышьте меня! Прошу вас…»
Но меня никто не слышал. Мне раскрыли рот и стали пихать в горло какую-то трубку. Потом что-то захлюпало, и… дышать стало легче.
- Порозовел, - довольно сказала Маша.
- Еще бы! Столько дряни убрали из трахеи, - уже гораздо спокойней, почти так же, как в самом начале, прозвучал голос доктора, после чего к трубке, торчащей из моего рта, присоединили шланги и мне снова стало трудно дышать: когда хотелось выдохнуть - в меня вдували воздух, когда хотелось вдохнуть – мешали это сделать.
- Сопротивляется аппарату, - пробубнил доктор, - но ничего сейчас мы вас подружим.
Он, похоже, как-то поколдовал с этим самым «аппаратом», на который меня «посадил» и в самом деле мы с ним подружились. Я вдыхал – он помогал, я выдыхал – он не мешал, и дышать стало совсем легко. Страх чуточку уменьшился, но лишь чуточку.
«И что дальше? И долго я буду абсолютно беспомощный заперт в тюрьму непослушного тела, прежде чем наконец-то умру? И узнают ли окружающие, что я в сознании? И буду ли я снова задыхаться? Будут ли со мной проделывать какие-то болезненные процедуры? Будет ли…» - бесконечная круговерть мучительных вопросов не оставляла в покое.
Прошел день или два, я так точно и не понял, и наконец-то появился тот самый доцент Анатолий Иванович, точнее, сначала, появился его голос: «так и где ваш больной, которого нужно посмотреть? Он? Как его зовут? Я имею в виду не фамилию, а имя-отчество… Коллега, не улыбайтесь, если я это спрашиваю, значит мне это нужно… Не помните? Хорошо, посмотрите в истории болезни, я подожду».
Затем появилось его лицо с внимательно-едким прищуром: «Виталий Викторович, если вы меня слышите, закройте и откройте глаза».
Я, с нахлынувшим облегчением, выполнил команду.
- Коллеги! – громыхнул он торжественно, - ваш «пациент в коме» пребывает в совершенно ясном сознании! Это же классический синдром человека взаперти!
С этого момента моя жизнь опять изменилась – во-первых, со мной стали общаться; во-вторых, я превратился в популярное учебное пособие для студентов. При этом - ничего не болело, голова больше не кружилась, и дышать было комфортно.
Довольно быстро я адаптировался к своему новому положению, оценив, что в нем, не так уж и страшно дожидаться желанной кончины, правда, было б неплохо, если спасительный процесс занял как можно меньше времени.
И в очередной раз надежда на скорое прощание с опостылевшей, но такой цепкой жизнью не оправдалась. Понимание этого пришло после одного невольно подслушанного разговора. Дело в том, что вынужденное пребывание в бездеятельном состоянии, да еще когда из каналов восприятия внешнего мира остались, по сути, только зрение и слух, привело к резкому обострению этих самых чувств, особенно слуха. Он стал способен даже с большого расстояния уловить тихий шепот, при этом разобрав каждое слово. И вот однажды мои уши-локаторы засекли разговор заведующего отделением и Анатолия Ивановича доносившийся, похоже, из самого дальнего конца коридора или приоткрытой двери ординаторской.
- У него вообще есть хоть какие-то шансы на восстановление? – спрашивал заведующий. – Только прошу, Анатолий Иванович, без лишней демагогии.
- Конечно, нет. Максимум - восстановить адекватное самостоятельное дыхание… Вы же сами видели томограммы его мозга.
- А вы представляете, сколько он еще может вот так… Месяцы, а то и годы. Его кормят, поят, за него дышат, за ним ухаживают, с ним занимаются лечебной физкультурой, делают массаж… У него хорошие анализы. У него даже намека на пролежни нет.
- Ну, вы молодцы. Все знают, какое у вас хорошее отделение.
- Да причем здесь молодцы? Вы сами знаете, какая у нас дорогая койка и я не могу занимать ее неизвестно сколько, пациентом, которому мы все равно толком не можем помочь. Давайте как-то решать эту ситуацию.
- Что вы хотите? Провести заседание паллиативной комиссии и перевести его в хоспис прямо на искусственной вентиляции легких?
- А почему нет?
- Ну давайте еще немного подождем… Хотя бы до того как он сам сможет нормально дышать… А?
- Ладно. Но… - в этот момент заведующего срочно позвали к телефону и узнать, что значило его «но» так и не удалось.
Этот разговор, заставив меня основательно задуматься, стал по истине судьбоносным. Правда, вызванные им титанические движения в глубинах души, для внешнего наблюдателя остались совершенно незаметными, надежно спрятавшись за ширмой бледного обездвиженного тела.
Итак, я задал себе вполне логичный вопрос: «если мне, возможно, предстоит прожить еще не один месяц, а то и больше, то почему не попытаться сделать это счастливо?»
Получив пинок от заманчивой идеи, обленившиеся за время депрессии эмоции, потихоньку зашевелились, придав импульс, еще более обленившемуся разуму и… процесс пошел. Сначала вяло и неуверенно, спотыкаясь о скептические вопросы, но быстро набрав захватывающую дух скорость. Ураганный поток мыслей, поражающих своей убедительностью, всклокочил волосы, покрыл мурашками кожу, переполнил грудь и заставил бешено биться сердце.
Вдруг стало совершенно очевидно, что пожить счастливо, конечно, можно, но для этого потребуется один сущий пустяк - Мир подвластный моим желаниям, и все, остальное приложиться само. Но где ж его взять-то? Да там где и всегда – в моем сознании; ведь только оно непосредственно доступно мне, являясь вечным непроницаемым экраном между «Я» и всем остальным, и наделяя правом «быть», только ставшее его содержанием. И как это сделать; ведь Мир сознания – это лишь отражение Мира внешнего, которому плевать на мои «хочу»? Конечно, отражение, да еще и адекватное «тому» Миру, чтобы он не свернул раньше времени мне, несмышленому цыпленку, шею, тут уж без вариантов; но это лишь поначалу. А затем я, как способный ученик, из кирпичиков - образов и идей, бывших лишь подобиями «того», могу построить свой собственный Мир. И спасибо судьбе – она создала для этого просто идеальные условия! Во-первых: разорвав инсультом миллионы нервных путей идущих от органов чувств, сильно поубавила напор назойливых полчищ образов восприятия, взамен породив фантастически буйный расцвет их, еще совсем недавно таких скромных, конкурентов за просторы сознания - образов памяти и воображения. Во-вторых: оградила от навязчивой суеты жизни царившей в опостылевшем внешнем Мире, подарив уйму свободного времени.
«Отличная идея!» - воскликнул я в порыве энтузиазма. И тут же, раскрутив маховик фантазии, принялся за дело, быстро выстроив требуемый Мир, в котором тут же и поселился со всеми своими Любимыми. Да это было и нетрудно, ведь образец для него – тот самый Чудо-остров - уже давно имелся. А какое получилось качество! Оно сходу превзошло все, что было раньше: насыщенные краски, четкие линии, сочные звуки… И как же сразу стало хорошо! От меня прежнего - мрачного, серого, подавленного, обреченно и томительно ждущего конца – не осталось и следа, а на его месте появился совершенно другой Я – радостный, полный неиссякаемой энергии и, самое главное, просто безумно счастливый!
Мои Любимые вместе со мной, собираясь за большим столом, пили ароматный чай, если мамин яблочный пирог, вели милые как никогда беседы, нежились на ласковом солнышке, гуляли по пляжу, купались в теплой как парное молоко воде, любовались звездным небом, игрались с вечно веселой Жулькой, и многое-многое другое; а когда ненадолго расходились: мама смотрела любимые сериалы, Сашка с азартом погружался в компьютерные игры, Верочка рисовала картины (это ее давняя мечта), а я, в тиши кабинета, писал сказки…
Благодаря моим неутомимым стараниям, новый Мир стремительно созревал, наливаясь соком реалистичности. Постепенно его уже можно было не только увидеть и услышать; его можно было пощупать, понюхать и пробовать на вкус, он обзавелся температурой, твердостью и весом; он научился ловко сопротивляться мышечным сокращениям; он стал, почти не отличим от Мира физического. Но «почти» меня не устраивало, мне было нужно «полностью». Я, скрупулезно и с наслаждением, продолжал выискивать мельчайшие недоработки, особенно в своих Любимых, усердно исправляя их.
Вот здесь, у наружного угла маминого глаза не четыре, а три морщинки; а тут, на предплечье у Верочки – маленькая родинка; и тембр голоса у сына чуть-чуть другой; да и шерстка на спинке у Жульки все-таки помягче… Кое с чем даже приходилось повозиться, например с уже упомянутыми завитки в ухе Кренделя.
В итоге, нырнув один раз в свой Мир, я больше не хотел из него выныривать, но делать это, к сожалению, приходилось. Внешний Мир, никуда не девшись, запрещал его полностью игнорировать. Мало того, иногда он вел себя крайне нагло, уже непосредственно вторгаясь на мою территорию, да еще без всякого предупреждения, и вдобавок пачкая заботливо создаваемую идиллию своей грязью! Идем, бывало, с Верочкой вдоль моря босяком по нежному песочку, о чем-то неспешно беседуем, любуемся на то, как садиться за горизонт покрасневшее к вечеру солнышко и тут, поворачивается ко мне ее родное милое личико и как неестественно заорет: «так, Виталий Викторович, подъем! Пора памперсы менять и попу мыть, а то уже по всей палате запашок пошел». Согласитесь, ведь мерзко, а?
И тогда я решил - если полностью от того Мира отделаться нельзя, то с ним надо как-то надежно размежеваться, построив некий контрольно-пропускной пункт. Именно с этой целью и создал я уже известную вам дверь. Услышал за ней шум – выскочил в тот Мир; в том Мире все успокоилось, отстал он от меня – вернулся назад. А чтобы не смущать своих Любимых, расположил ее в кабинете, куда никто кроме меня не заходит, как раз около стола нашелся кусок свободной стены. Изнутри я выкрасил ее в черный цвет, так как оттуда ведет она в нечто неприятное и мрачное, а снаружи – в белый, так как там она открывает проход уже в прекрасное и светлое. И еще пара нюансов, чисто технического характера: если внутри она имеет четко определенное расположение, то снаружи, для удобства использования, может появляться в любых доступном мне месте; и другой - для быстроты нахождения в нужный момент она снабжена блестящей золотистой ручкой.
С появлением этого барьера, жизнь в моем Мире стала еще лучше, и что особенно важно – никакие больше потусторонние силы, не вселялись в моих Любимых, навязывая им свою гнусную волю.
Шло время, и по мере усовершенствования своего Мира, я незаметно для себя поверил, что он, обзаведясь какой-то неведомой субстанцией, действительно существует, и самое главное, что в нем на самом деле воскресли и счастливо живут мои Любимые, просто сменив прописку после смерти в том Мире.
И еще напоследок, расскажу об одной интересной мысли, периодически ласкающей своим нежным голоском мою душу: «Витенька, раз ты поселился с Любимыми в Мире своего сознания, то вы и будите там жить пока живо оно, и умрете с ним в один миг, когда оно погаснет, даже не заметив конца, как вы не замечаете очередного прихода сна. А теперь, Витенька, внимание - то у чего вы не видите конца, то для вас, бесконечно, а значит, вы заполучили Бесконечное Счастье! Что же может быть лучше?»
Да, ничего! Бесконечное счастье – разве не это наша истинная цель?
Вот так и живу я теперь погруженный в это самое счастье вместе со своими Любимыми. И жизнь наша течет безмятежно: в потоке времени, у которого нет конца; и в пространстве, в которое не может проникнуть никакое зло.
«Дорогой читатель, надеюсь, увидев в итоге всю картину, а не только ее маленькую часть, вы согласитесь, что я не морочил вам голову?»
«Да», - осмелюсь ответить за вас.
«Вот и славно! А теперь, извините, мне пора».
В радостном предвкушении я устремился к белой двери с золотистой ручкой, не подозревая, что ожидает меня за ней на этот раз.
***
Прежде чем выйти из кабинета к Любимым, я решил поработать над финалом своей последней сказки. Вариантов его уже было много, но все «как-то не то», а вот прямо сейчас в уме появился вертлявый хвостик очень удачной концовки. Я сосредоточился, прицелился, схватил его, потянул… Главный герой уже начал произносить ключевую фразу…
- Дорогой, посмотри, какой гость к тебе пожаловал! Он просто прелесть! - Верочкин удивленно-восхищенный крик оборвал мысль. Хвостик выскользнул.
Поморщившись, я поднял взгляд – на подоконнике, с любопытством разглядывая меня, сидела огромная чайка.
- Исчезни! – раздраженно прошипел я.
И она исчезла. Да-да, не улетела, а именно исчезла. И тишина! То есть такая «прелесть» исчезла, а Верочка даже не ойкнула. Тишина и все.
Я с ужасом понял, что сделал неверный шаг, но было поздно. Тело самоуверенного творца, неуклюже качнувшись, навалилось плечом на хлипкую ткань декорации. Она, громко затрещав фразой: «Ну не может такого быть!» - порвалась, и через образовавшуюся дыру показался ледяной мрак пустоты. Той самой, которую я упорно не замечал или… не хотел замечать. Вдруг стало совершенно очевидно – те, кого я считал моими Любимыми, делали, точнее «делали», только то, что желал я, как и весь мой игрушечный Мир, подчиняясь фундаментальному закону его бытия: «пусть будет все, как я хочу». Но если в отношении Мира мне было, по большому счету, плевать настоящий он или нет, он был лишь средством, которому вполне достаточно одной привлекательной формы; то в отношении Любимых дело обстояло совсем иначе. Они обязательно должны быть настоящими! Меня совершенно не прельщают куклы-пустышки, даже самого высокого качества, которыми так удобно и без всяких проблем можно управлять, дергая за невидимые ниточки. Ни в коем случае! В моих настоящих Любимых всегда пылал огонь собственной воли, той самой, которая для меня свята. И в исходящем от нее свете, проявлялись их чувства, мысли, желания… Все то, что так важно и так дорого для меня, как частички единого целого с ними, под названием Мы. Но где же сейчас их воля?
Навалилось тягостное осознание, что фокус не удался. И они, мои Любимые, не воскресли! И не делят со мной радость этого райского уголка! А останки их тел, также гниют в сырой неуютной земле пожираемые червями. И мое тело, давно должно было так же гнить, если б не эта больничка, и не все эти врачи и медсестры с санитарками. А мой Мир всего лишь - пустышка, и я в нем все так же абсолютно одинок.
Ужас сменился отвращением к самому себе. Показалось, что позарившись на дешевые удовольствия, я предал их всех, превратившись в мерзкого извращенца, который вместо того, чтобы отпустить своих близких, пусть и символически дав им покой, смастерил из них, для безумной игры, каких-то набитых тряпками кукол. Во мне все перевернулось…
Я глянул на черную дверь. Медленно встал, не сохраняя текст. Рука рефлекторно потянулась закрыть крышку ноутбука, но, усмехнувшись, я остановил ее: «Идиот! Тут некому заглядывать в твою писанину».
Сделал шаг в сторону двери, но снова остановил себя, почувствовав, как сильно защемило в груди и набухло в глазах: «Нет, я так не смогу… Последний… Самый-самый последний раз все-таки побуду с копиями своих Любимых… Хотя бы минутку, ну, может две, ладно пять. А потом уж уйду окончательно и больше никогда не вернусь. Поиграл и хватит. Теперь просто буду покорно дожидаться своего финала Там, не пачкая своими глупыми фантазиями светлую память».
Я медленно пошел на выход из дома, представляя, как напоследок посижу вместе со всеми в беседке, выпью чашку чая, поем мамин яблочный пирог, попрощаюсь и…
За столом сидела только Верочка, глядя в одну точку и потирая рукой висок. Она даже не обратила внимания на то, как я подошел и сел напротив нее в кресло.
- А где остальные?
- А? Что ты спросил, дорогой? – она растерянно подняла покрасневшие глаза.
В этот момент из открытого окна Сашкиной комнаты раздался крик, оповестивший о прохождении очередного, упорно сопротивлявшегося ему уровня компьютерной игры: «Йесс! Да! Да! Я это сделал! Ура-а!»
- Он сегодня совсем заигрался, даже к чаю не дозовешься.
- Странно, я думал он уже сидит здесь… А что с тобой, Верунчик, ты какая-то странная. У тебя все хорошо?
- Да не совсем… Опять начался приступ мигрени… И так внезапно. Ты только не обижайся, я пойду к себе в комнату, выпью таблетку и полежу немножко, пока не отпустит.
- Да, да, конечно, иди. А я думал тебя, в нашем новом доме, головные боли уже не беспокоят.
- Да нет, почему, иногда бывают. Я просто тебе не говорю… Не хочу беспокоить лишний раз. Я же знаю как ты будешь переживать, а у тебя сейчас так много дел… И таких ответственных, - она медленно встала, подошла ко мне, поцеловав в макушку и отправилась к себе.
- Ой, беда, сынок! – тут же послышалось сзади.
Я обернулся. Ко мне подходила, виновато улыбаясь, мама.
- Что случилось, мам?
- Да хотела испечь пирог, твой любимый… Но как назло, такая серия по телевизору интересная была, аж обо всем забыла… И тут чую горелым пахнет… Так неудобно перед тобой получилось.
- Да ты что мамуль, не переживай, ладно тебе… Это все мелочи. В следующий раз приготовишь, - мой голос осекся. – Давай садись, чайку попьем.
- Сейчас сынок, только на кухне приберусь, - и она тоже быстро ушла в дом.
На улицу выбежала Жулька.
- Жулька! Иди ко мне, дорогая – позвал я, но она немного постояв в нерешительности, повернулась и убежала назад.
Я остался совсем один, хотя именно сейчас не хотел этого больше всего.
Возникло недоумение: «Это что, мое подсознание придумало хитрый ход? – но следом, сквозь печаль мелькнула надежда. - Или в самом деле...»
Внезапно все вокруг дернулось. Мое кресло, чуть не опрокинувшись, заставило крепко вцепиться пальцами в подлокотники.
- Маша, кубик адреналина в вену, - еле слышно донесся крик из того Мира.
- Что за черт! - крикнул уже я и помчался в кабинет.
Когда взлетал по лестнице, еще раз все сильно тряхнуло, так что я едва удержался на ногах. Из-за полуоткрывшейся черной двери доносились тревожные звуки как-то явно связанные со мной. Прежде чем нырнуть в ее зловеще отворившуюся пасть я глянул в окно и застыл. Внизу плотным рядком, подняв головы, стояли все: и мама, и Верочка с Жулькой на руках, и Сашка. Они, молча, смотрели на меня. Я, так же молча, стал смотреть на них. Паузу оборвал новый мощный толчок.
- Я люблю вас! – прорвалось сквозь ком подкативший к горлу, и в следующее мгновение, прыгнув, я полетел в тот Мир.
***
Попав в него, я почему-то оказался где-то наверху, похоже, под самым потолком, а мое бледное голое тело, от которого тянулись многочисленные проводки и трубки, находилось внизу, на койке. Над ним ритмично отвешивал маленькие поклоны доктор с проступившим между лопаток, на ткани костюма, темным пятном; и в том же ритме безвольно дергалась моя седовласая голова со щетинистым лицом.
- Неужели все? – тихо спросила Маша, тоже стоявшая рядом с койкой, держа в руках электроды дефибриллятора. – А я обещала, что сегодня побрею его.
Доктор выпрямившись, посмотрел на экран прикроватного монитора с разноцветными прямыми линиями: «Нет Маш, к сожалению, его побреют уже другие».
Он выключил дыхательный аппарат и, вытерев со лба пот, ушел. Маша громко вздохнула. К ней, зевнув, подошла санитарка Галя: «Ну что, наконец-то отмучился, бедолага?» Вдвоем они быстро отсоединили от неподвижного тела проводки, накрыли его с головой одеялом и прямо на кровати укатили в коридор.
«И что, все?» - повис растерянный вопрос.
Мое тело умерло, но я почему-то не исчез.
«Но почему? Я что теперь останусь навсегда здесь, в этом тоскливом месте?»
Появившийся страх, стремительно перешел в панику.
«А где мой Мир? Где мои Любимые? И зачем… зачем, я снова покинул их, как в тот раз! Идиот! Зачем я выскочил в эту долбаную дверь!»
В порыве отчаянья я стал судорожно искать золотистую ручку, но ее нигде не было.
«Так, стоп! Я всегда видел ее из другого места на фоне потолка. Надо срочно переместиться в свое обычное положение. Но как?»
Я напряг до предела все свои силы.
«Ну же! Ну! - раздалось сдавленное сипение, сменившееся радостным вскриком, - неужели…»
Пол стал приближаться и вскоре оказался совсем рядом.
«А теперь перевернуться».
Вокруг все закрутилось, и возник потолок с плоским квадратом лампы.
«Где? Где же?»
Отчаянье снова стало нарастать и… прямо передо мной тускло блеснуло что-то желтоватое. Присмотрелся – на фоне потолка еле-еле прорисовывалась белесая, почти прозрачная дверь, стремительно становившаяся все более блеклой. Уже из последних быстро покидавших меня сил я рванулся к ней.
***
Кабинет. Неярко горит настольная лампа. Раскрытый ноутбук. Стеллажи с книгами. Сверху в раскрытое окно смотрит круглолицая Луна. Трель цикады. Тихий шум прибоя. Зеленые обои на стене…
«А где дверь?»
Двери больше не было! Не веря глазам, я провел по гладкой поверхности ладонью.
«Она исчезла, а мой Мир остался!» - внутри меня, готовясь взорваться, начала клокотать радость. С улицы донесся хлопок.
- Мы и не сомневались, что у тебя все получиться, сынок!
- Пап, иди быстрей к нам, я уже открыл шампанское!
- Твое любимое, дорогой, Советское полусладкое!
И как точка, громкое: «Гав!»
- Бегу, Мои Любимые!
Беседка освещалась несчетным количеством расставленных повсюду свечей. Все были здесь! И все лица, такие родные, любимые, дорогие, светились счастливыми улыбками. Даже Жулькина пасть растянулась во всю ее смешную мордочку. Я захотел обратиться к ним, захотел сказать как я рад, как я люблю их всех, и как не могу без них жить; но голос внезапно пропал. Мириады огоньков превратились в мириады расширявшихся радужных кругов, заслонивших буквально все. Еще миг - и по щекам весело побежали слезы.
Конец.
Автор: Владимир Мирократов
Источник: https://litclubbs.ru/writers/8887-moi-lyubimye.html
Понравилось? У вас есть возможность поддержать клуб. Подписывайтесь, ставьте лайк и комментируйте!
Публикуйте свое творчество на сайте Бумажного слона. Самые лучшие публикации попадают на этот канал.
Читайте также: