Семь лет домашней жизни я провела под боком у теплой печки. Настоящая, большая, побеленная печь занимала половину кухни, в которой обитали старики.
Я хорошо помню каждую деталь печи, даже цвет занавесок, которыми были закрыты полати. Помнится, это были не совсем полати. Это был закуток над основанием печи. Там было темно, нобычно пахло и всегда что-то сушилось. Валенки, березовые веники, сухари. Я обожала валяться за шторкой. Порой просыпалась вся мокрая от жары, ведь печка топилась стариками и зимой и летом. Бабушка готовила еду только на ней. Мне нравилось смотреть, как она убирает лишние железные круги и ставит на огонь чугунок. Для маленького чугунка убирался всего один круг, для большого два. Внизу гудел огонь. Это завораживало.
Я рано научилась открывать и закрывать вьюшки, выгребать золу из поддувала, готовить щепки для растопки. Порой помогала приносить дрова из поленницы, расположенной около пустующего гаража. К моменту, когда мы с сестрой родились, никакой техники в семье уже не было. Из разговоров старших я помню, что мотоцикл был продан и пропит. Папа не спрашивал мнения деда, которому перевалило за семьдесят. Продал и всё. А гараж остался. Он был снесён вместе с домом в начале восьмидесятых.
Когда это случилось, больше всего мне было жаль печку и яблоню, росшую в огороде. Я до сих пор вспоминаю вкус ранеток, из которых бабушка готовила компоты на зиму. Излишки она резала и сушила на печке. Я тайком таскала с неё сухофрукты, а дедушку брала в молчаливые соучастники. Он улыбался в бороду и ничего не говорил хлопочущей по кухне жене. Вот такой у нас с ним был секрет.
Часто мне стелили телогрейку у печки, клали какие-то вещи вместо подушки, и я ночевала у стариков прямо на полу. Было тепло, уютно, спокойно.
В ночь, когда погибла мама, я вернулась домой поздно. Мы с отцом, к сожалению, отпустили её на автобус. Я сразу побежала к старикам греться, где меня ждала телогрейка. Где в тот момент находилась Таня я почему-то совсем не помню.
Проснулась я в луже. Может потому что промерзла в сорокаградусный мороз, может ещё почему, но я обмочилась. Я сидела на мокрой телогрейке и спросонья смотрела на яркую лампочку у потолка. В доме был милиционер. Он говорил что-то про тридцать три копейки, найденные в кармане у мамы, папа твердил про три рубля. Помню...
Наверное, это была моя последняя беззаботная ночь у печки. Все последующие, которые мне довелось провести рядом со стариками, я чувствовала тревогу и страх – что-то должно случиться.
Наверное, именно тогда и закончилось моё беззаботное детство. А теплая, уютная печка осталась в прошлом.
Вот так.