В сети обсуждается текст известного писателя: “раскол”, “две льдины”, “пароход”...
Меня не особенно интересуют эмигрантские “ностальжи по родине”: берёзки-озерца-рояли-вальсы-залы-полонезы-мазурки… Поэтому я выскажусь не по “манифесту” и не по эмигрантским “ностальжи”, а воспользуюсь этим поводом для других, – хотя и связанных с этими, – размышлений.
Для начала подчеркну, что я не вкладываю в начало предыдущего абзаца никакую отрицательную коннотацию – в противоположность (поздне-) советской и поздне-путинской пропаганде, традиционно придающей ей, – особенно слову “эмигрантские”, – скрытый (или явный), субтильный (или нет) негатив. В отличие от обитателей телевизора, я исхожу из того, что человек не волен выбирать – где ему суждено родиться, но, – не будучи крепостным, – он имеет естественное право сознательно и свободно выбрать – где ему жить и в какие идеалы верить; эта вера никак не связана с местом рождения. И не обязана быть с ним связана. (Поэтому, в частности, репрессии за несогласие, за мысли, за высказывания – это преступление государства против личности.)
Также отмечу, что эмиграция – не обязательно бегство из страны. Это может ещё быть и бегство от реальности, нежелание или неспособность её принять. А “эмигрантская ностальжи” только частично связана с “тоской по родине”. В более полном смысле это означает “тоску по родине, которую мы (они) потеряли”. Иными словами – тоска по прошлому, что усугубляется (или, вернее, полностью определяется) неуверенностью в настоящем, страхом перед будущим, перед наступающим новым и нежеланием принять нынешнее. Ведь согласитесь, если бы в любой момент можно было вернуться “назад”, то не было бы никаких причин для “тоски”.
И в этом смысле старушки на лавочках, шипящие что-то в спину пробегающих мимо них девушек и правители, отнимающие у страны перспективы развития – суть такие же эмигранты. Они – беглецы от настоящего. У них только уровень и методы воздействия разные.
Теперь – к теме.
Я – старый циник, давно вышедший из сентиментального возраста. Соответственно, подойдём к этому вопросу с точки зрения менеджмента.
Любое решение, принятое с выполнением следующих условий:
- После здравого всестороннего анализа, трезво и объективно учитывающего все известные на тот момент данные, факторы и обстоятельства, принимающего во внимание приоритеты и ресурсы и реалистично оцененные причинно-следственные связи; и
- С пониманием того, что после того, как ваше решение запустило цепь взаимосвязанных событий, оно вышло из-под вашего единоличного контроля и – следовательно, – последствия могут быть не те, на что вы рассчитывали (всегда что-то может пойти не так); и
- С готовностью – с учётом вышесказанного, – принять на себя полную ответственность за последствия – ожидаемые и не ожидаемые;
…считается
а) верным
б) необратимым (поскольку как только процесс запущен, он сразу же начинает генерировать последствия и влиять на другие решения, – даже если он сам ещё не завершён).
Потому что если это окажется не так, то вы или:
а) Не выполнили п. 1. выше, а значит, – вы не должны были принимать это решение. Или
б) Оцениваете принятое в прошлом решение, основываясь на послезнании, которого не было и не могло быть на тот момент, что не исторично.
Т.о., повторюсь: принятое решение – правильное; в противном случае оно не должно было быть принято.
Давайте посмотрим на несколько быстрых примеров:
– Голодомор!
Нарушение п.3.
– Передача Крыма в состав УССР!
Современное педалирование этой темы является ретроспективной (и конъюнктурной) переоценкой исторического события с более поздних и – в отличие от изначального решения, – односторонних позиций (т.е., нарушение принципа историзма).
– “24 февраля”!
При принятии этого решения были нарушены условия, перечисленные в п.1.
На самом деле – все условия, перечисленные во всех пунктах.
Кроме того, необратимость решения не отменяет возможность его корректировки.
Так, если бы к вопросу “24 февраля” подходили ответственно, то – через “три дня”, когда стало очевидно, что дело – швах, правильное решение, корректирующее ситуацию, было бы: агрессию прекратить, вернуть всё назад и сесть за стол переговоров – обсуждать… нет, не “реалии на земле”, – репарации (вспоминаем о необратимости принятого решения).
А неправильное решение было – продолжать (“мы ещё не начинали”).
Т.е. перед нами (“24 февраля”) – цепь, состоящая из сплошных неправильных решений. Это, кстати, демонстрирует качество управления.
Вас здесь что-нибудь удивляет?
Но я отвлёкся.
Теперь по поводу “льдины (большой и малой)”, “парохода” и т.д.
Начнём с того, что я согласен со стандартной максимой (но не с её обоснованиями) “патриотов”: “Вы здесь никому не нужны”.
Это действительно так, – что открыто и во всей полноте и показал пароход столетней давности. При этом, – парадоксальным образом, – те, кто оказался на том пароходе… в общем, им повезло. Тем, кто их провожал – как получилось.
“Вы” (продолжая цитирование) действительно “здесь” не нужны – с одной поправкой: “здесь” не нужен никто. “Здесь” нужны только те, кто готов под знамёнами и барабанный бой “идти вместе” – в штыковую ли (во славу… чью-то) или на выборы (показать “единство”). И платить за… м-м-м… “причуды” правителей – денежным ли налогом или кровяным – опять же, как получится.
Поэтому, если вы оказались на “малой льдине” или вам выдали билет на “пароход”, не нужно “стремиться назад на большую – даже если трещина пока ещё не так глубока”; оставьте “берёзки-озерца-полонезы” провожающим (если такие у вас есть) и отправляйтесь в (трудный) путь – открывать свои острова. Приладьте парус, укрепите руль, наполните сердце уверенностью, а руки – твёрдостью и…
Посмотрите на детей: через пару-тройку месяцев они уже полностью вливаются “в среду обитания”, а ещё через полгода разбираются в местных “реалиях” гораздо лучше родителей.
И ещё одно:
Никогда не возвращайтесь в те места, где когда-то были счастливы. Пусть даже счастье было кратковременным. Пусть даже с тех пор прошло много лет.
И чем ярче, полнее и звеняще было то давнее счастье, тем жёстче должно быть табу на возврат, тем тяжелее замки на дверях, хранящие обрывки воспоминаний, и тем дальше заброшены в никуда ключи от этих замков.
Потому что счастье – как и прошлое, – не приходит во второй раз. Даже если кто-то и хотел бы его “повторить”.
Да, воспоминания о прошлом останутся с вами: тёплые, шемящие, нежные, отдающие болью, обидой, тянущие горечью невысказанных когда-то последних упрёков – у каждого будет своя “ностальжи” и это – данность.
Но вы не должны им позволить контролировать вашу жизнь.
Есть вещи, которые меняют её навсегда и безвозвратно. И не нужно пытаться этому противодействовать. Эти вещи – ход времени.
И если захотеть повернуть его вспять, то остаётся не так много вариантов.
Один из них – это прыжок с высокого моста.
Некоторые ещё придумывают “24 февраля”.
Но ни то, ни другое не делает человека сильной личностью потому что они подчиняют его своим чувствам, лишают его воли и контроля над обстоятельствами, а не наоборот. В этом свете оправдание “нам не оставили выбора” является вполне индикативным. (И, если бы тот, кто, – пребывая в перманентной печали по “геополитической катастрофе”, – избрал бы для себя первый вариант, было бы лучше для всех.)
Поэтому выход только один:
Выбросить к чёрту дешёвую мебель, добытую по случаю (я говорю образно).
Обзавестись чем-то удобным, красивым и приятным (тоже образно).
Понять, что прошлого нет и есть только будущее (а будущее нельзя “повторить” – как нельзя повторить и прошлое, но с будущим это понятнее); что решение, которое вы приняли, было правильное; что единственный способ “выйти” из “ностальжи” – это перестать к нему возвращаться: в попытках ли (пере)оценить его заново, в попытках ли найти для себя новые аргументы для него же; перестать жить, травя себя “огнём больных воспоминаний” и начать новую жизнь: в новой культуре, в новых условиях – и без вздохов “а вот раньше было…”
Нет больше этого “раньше”. Его не было ни у пассажирова парохода и его тем более нет у обитателей “льдин”, для которых оно закончилось “24 февраля”. И оно никогда уже не вернётся – независимо от того, чем всё завершится. Забудьте про него, оно ушло. “Потом”, когда всё закончится, будет что-то другое. Но только – и никогда, – не то, что было “раньше”.
И это относится и к тем, кто остался на “большой льдине”, и к тем, кто “уплывает в неизвестное” – на “малой”. И, даже если перед судьями формирующихся Международных трибуналов предстанут немногие, то общая ответственность всё равно распределится между всеми: для одних она прозвучит вопросом – “как допустили?” – а для других – “почему исполняли?”
И этим нынешняя “льдина” отличается от парохода столетней давности.
Последнее. Если бы вся страна (чуть не сказал: “в едином порыве”) вышла бы из своей внутренней эмиграции, т.е. перестала бы жить воспоминаниями о прошлом и начала жить будущим, возможно, вещи были бы другими.
И это – опять же, – касается и “оппозиции”, и эмиграции, и власти, и всего общества в целом.