Найти в Дзене
УРБЕЧ

Как дагестанцы держали в яме грузинского поэта

Классик грузинской поэзии Давид Гурамишвили (1705-1792)
Классик грузинской поэзии Давид Гурамишвили (1705-1792)

Это сегодня горцы-садоводы в Дагестане живут хорошо. Летом в Махачкале даже можно встретить молодых людей, которые продают фрукты из багажника «двухсотки». А в 18-м веке они были чуть ли не самыми бедными людьми в Дагестане. Говоря современным языком – из-за проблем с логистикой. Это привело к тому, что многие садоводы становились разбойниками и устраивали набеги на соседнюю Грузию.

Их добычей нередко становились люди. За них требовали выкуп или продавали в рабство. Особенно преуспели в этом деле жители нынешнего Унцукульского района. После набегов они возвращались в свои аулы во Внутреннем Дагестане. Так глубоко в горный край ведомые жаждой мести грузины зайти не могли, поэтому набеги часто сходили им с рук. Вместо них под горячую руку попадали, в частности, приграничные села Семиземелья, но это уже другая история.

В 1728-м добычей унцукульцев стал будущий классик грузинской поэзии Давид Гурамишвили. Выходец из княжеского рода, в тот день он следил за полевыми работами в грузинском селе Ламискана. В красивой одежде и вооруженный до зубов – а тогда в Грузии были смутные времена похлеще наших 90-х – поэт пошел к реке умыться, где его и застали врасплох наши «садоводы». Пленника увезли в Унцукуль и посадили в зиндан. Давид бежал два раза. В первый раз он пошел в направлении Грузии, но был схвачен.

Второй раз он поступил хитро – направился в противоположную сторону, на Север. Он шел 11 дней – через горы и долины, ночуя в пещерах и питаясь растительностью – пока не услышал церковный колокол, который доносился из поселения присулакских казаков. Здесь ему дали еду и кров, выходили. Далее он направился в Астрахань, а оттуда в Москву, где его принял бывший здесь грузинский царь Вахтанг. Впоследствии Давид принял российское подданство, участвовал в войнах, еще раз побывал в плену во время Семилетней войны, а после освобождения поселился в своем поместье в Малороссии, где жил до самой смерти.

Аул Унцукуль, где похитители держали Давида Гурамишвили в яме.
Аул Унцукуль, где похитители держали Давида Гурамишвили в яме.

В 1955 году поэт Расул Гамзатов, находясь в Тбилиси на праздновании 250-летия со дня рождения Давида Гурамишвили, сделал «маслиат» между унцукульцами и грузинами. Вот как это описывает писатель Ираклий Андроников:

Он вышел на трибуну и, обращаясь к залу, сказал:

– Дорогие товарищи! Разрешите мне приветствовать и поздравить вас от имени тех самых леки — лезгин, которые украли вашего Давида Гурамишвили!

По залу побежал добрый хохот.

– Дело в том, — продолжал Расул, хитро улыбаясь, — что с нами произошла неприятная историческая ошибка: мы думали, что крадем грузинского помещика, а утащили великого поэта. Когда мы осознали эту неловкость, мы очень смутились. Но это произошло только после Великой Октябрьской революции… Дорогие товарищи! Давид Гурамишвили жестоко отомстил нам! Мы держали его в плену только два года и все же кормили — соленым курдюком. А он забрал нас в плен навсегда. И угощает стихами…

– Но вы должны признать, – сказал он, понизив голос, – что известный прогрессивный смысл в нашем поступке был! Ведь если бы мы не украли тогда вашего Давида Гурамишвили и он не убежал бы в Россию, не жил бы на Украине, не описал бы свои скитания и муки – какой праздник дружбы пародов мы могли бы сегодня отметить? Как могли бы восхищаться великой книгой «Давитиани», где описана биография Давида Гурамишвили?… А теперь разрешите поговорить с человеком, который находится здесь и не понимает происходящего…

Он повернулся к портрету:

– Дорогой наш друг, великий Давид Гурамишвили! Ты умер в слезах, когда враги мучили твою бедную Грузию. Ты отдал свою рукопись чужим людям и даже не знаешь, попала ли она на твою родину. Ты ничего не знаешь, бедный человек, что случилось за это время, какая слава пришла к тебе, как дружат теперь наши народы и леки – теперь добрый – качает грузинских детей…

И он говорил то, что всем нам известно, о чем говорилось и на этом торжественном вечере. Но оттого, что эту речь произносил дагестанский поэт и она была обращена к портрету человека, который действительно не знал всего этого, речь обрела черты высокой поэзии и глубоко взволновала притихший зал.