"К ним прилагается открытка?" торжественно спросила я флориста, миниатюрную загорелую женщину с густыми светлыми волосами, каскадом ниспадающими по спине. Такие волосы у женщин вдвое моложе ее, стали популярными, когда их прикрепляют нитками к основанию головы. Несмотря на то что мы находились в Западное Замоскворечье, пульсе моды и гламура, три нетронутые горизонтальные линии, прочерченные на ее лбу, говорили мне, что волосы принадлежат ей и что она лишь проходила мимо модных салонов, выстроившихся за углом на бульваре Сретенка, даже не задумываясь, кто там находится. Я же, напротив, была завсегдатаем одного из таких салонов.
По утрам в субботу, когда у меня был выходной, я заходила в это пристанище красоты в своих стратегически продуманных кожаных сапогах и рваных джинсах и обсуждала "Негативный любовный цикл" со своим стилистом, шикарно худой девчонкой. В июне прошлого года я сидела под сушилкой, ожидая, когда начнет действовать мой кондиционер, и пыталась подслушать Екатерину Соловьеву, главную актрису сериала "Анатомия по-Русски". Она тихонько разговаривала со своим колористом, гендерно свободным мужчиной с выделенными скулами, нарочитой тенью на пять часов и двумястами тысячами подписчиков в Instagram. Он, в свою очередь, поджал пухлые блестящие губы и кивнул в знак согласия, превращая ее пепельные светлые волосы в шедевр балаяжа. В тот день я наклонилась к ним обоим, притворяясь, что пишу смс, и полностью сосредоточила все свои мысли на ушах, как будто это могло усилить мой слух. Я изо всех сил пыталась понять, о чем они говорят, и одновременно задавалась вопросом, почему меня это волнует.
С тех пор как я переехала для прохождения ординатуры, я видела слишком много знаменитостей, чтобы их можно было сосчитать: Баста в очереди к парковке, Владимир Машков в пиано-баре, а однажды я даже поделилась сигаретой с Юлией Савичевой возле отеля Золотой Колос. Здесь была женщина, которая играла врача, а я была женщиной, которая сидела и делала прическу, играя все, что угодно.
Есть врачи, которые живут и дышат медициной. Настоящие ученые. Ученые, которые просыпаются воскресным утром, настраивают мензурку и граммовые весы, чтобы сделать переливание, а потом сидят на рассвете в своем патио и читают последние медицинские исследования в журнале "Про Медик". Но я не была однай из них.
На третьем курсе медицинской школы, когда я начала проходить клиническую практику, я начала рассказывать о себе по-другому. Я начала гордиться тем, что я более всесторонне развита, чем дети, чья личность основывалась на том, что я будущий врач. Иногда я ускользала на вечеринки, где собирались студенты-бизнесмены из близлежащего университета, и не очень-то лукаво давала понять, что, хотя я скоро стану врачом, я - нечто большее. Я болтала о последней серии "Отчаянных домохозяек", вскидывала волосы, как Beyonce, танцуя под Crazy In Love, и никогда не упоминала, что весь день провела, читая о том, как почки регулируют осмолярность плазмы. Когда меня спрашивали, чем я занималась, я не лгала, как моя подруга Ольга. Я просто не выдавала информацию. Ольга сказала бы, что работает в Express. Она говорила, что парни перестают интересоваться ею, когда она упоминает, что учится в медицинском колледже. Мне это показалось смешным. Я бы никогда не стала скрывать свою сущность ради мужчины. Даже сейчас, спустя целое десятилетие, потратив целый вечер на разговор с мужчиной и не упомянув о том, чем я занимаюсь, я поняла, что это не для него.
"Да, здесь написано "Мои глубочайшие соболезнования", - ответила она, протягивая мне обветренной рукой бумажку размером 10 на 5 см, которая прилагалась к корзине с белыми цветами. Меня всегда поражало, что лилии символизируют возрождение и чистоту, но при этом часто встречаются на похоронах. Такая противоположность в одном цветке. "Хорошо, замечательно. А можно мне тоже одолжить ручку?" спросила я. Я не была готова к сегодняшнему дню, и не только к нему.
Я помню тот день, когда Вероника вошла в мой кабинет на прием к новому акушеру. Первый прием, который пациентка проходит после подтверждения беременности. В Веронике и ее прошлой истории болезни не было ничего примечательного. Она была скромной симпатичной матерью одного ребенка, у которой ранее были роды путем кесарева сечения из-за нежелания развиваться. Несмотря на то что она почти не пользовалась косметикой, ее лицо излучало радужное сияние. Ее естественная красота была усилена гормонами первого триместра, а щеки сияли, когда они поджимались под глазами, сияя от волнения.
"Привет, я Вероника, а это Артем", - объявила она, указывая на своего первенца. Скромность Вероники оставила ее сыну широкую сцену, на которой он мог блистать, что он и сделал. Как только этот малыш открыл рот, я была очарована. Он говорил на языке, превосходящем его годы, растягивая многосложные слова в песню своим шестилетним голосом, похожим на птичий. Он с волнением наблюдал за тем, как у его матери берут кровь, и расспрашивал флеботомиста о технике работы, словно его проверяли на знание материала в тот же день. Широко расставленные глаза, круглое лицо и любознательный характер делали его похожим скорее на карикатурного ребенка, чем на настоящего. Мультфильмы, которые выглядят как детские, но написаны для взрослых.
В течение следующих двадцати шести недель я все чаще и чаще разговаривала с Артемом во время визитов его матери. Он задавал мне вопросы, и я с удовольствием отвечала. Я показывала ему свой стетоскоп и давала послушать сердце в те дни, когда его маме делали УЗИ, а он хихикал от переполнявшей его радости и кричал: "Я слышал! Я слышал!" Мне нравились дни, когда он приходил в офис, и его мама говорила мне, что ему тоже нравится приходить.
Я всегда проводила четкую границу между личной и профессиональной жизнью. У меня были коллеги, которые дружили со своими пациентами. Ничего неподобающего, но достаточно близко, чтобы после родов подружиться с ними во ВКонтакте или принять приглашение на ужин. Но не я. Мне нравилась моя дихотомия. Мне нравилось жить на другом конце города - не сталкиваться с пациентами во время шопинга. Мне нравилось, что у меня нет следа в социальных сетях. Мне нравилось, что никто из моих пациентов ничего не знал о моей личной жизни. "Я врач только до пяти часов", - шутила я своим друзьям, которые в основном работали в индустрии развлечений. Будучи акушером-гинекологом, я так часто выезжала на вызовы, что это утверждение было ложным, но настроение было верным. Все эти годы я успешно держала разные части себя отдельно.
Беременность Вероники и повторное кесарево сечение ее второго ребенка были неосложненными. Ее послеродовое пребывание было обычным. Оно ничем не отличалось от большинства моих встреч с пациентами, и я бы совсем забыла о нем, если бы не наблюдала за тем, как Артем греется в лучах славы, становясь братом или сестрой. Да, на нем была обязательная футболка с надписью "Я - старший брат", но именно то, как он осматривал пальцы рук и ног своей младшей сестры Полины, словно исследователь, открывающий жизнь на другой планете, оставило на мне свой след. Три дня спустя, вводя в базу данных больницы распоряжение о выписке Вероники, я почувствовала укол грусти. Да, предстояло еще два визита в кабинет. Один для осмотра разреза и один в шесть недель для полного послеродового обследования, но в целом я буду видеть Артема реже. Поэтому год спустя, когда я получила приглашение на первый день рождения Полины, я решила сделать то, чего не делала раньше, и ответила "да".
В день вечеринки я припарковала машину на соседней улице от дома Вероники в Западной Москве. Это был скромный дом с тремя комнатами, построенный в 1920-х годах. Я нервно подошла к двери, словно это был первый день в школе. Я возилась с платьем, правой рукой сжимала подарочный пакет, а левой начала стучать, когда Артем распахнул дверь: "Доктор Кузнецова! Пожалуйста, входите, добро пожаловать, проходите, можете оставить сумочку в прихожей". Я ухмыльнулась его приветствию в стиле "семь на сорок семь", и все мое беспокойство рассеялось. "Все в порядке, - подумала я про себя. Ничего страшного, ничего плохого. Доктора постоянно выезжали на дом, и хотя это был не вызов на дом, это был визит на дом.
Во время вечеринки я в основном болталась в глубине двора, держась в стороне. Я надеялась провести время с Артемом, но он был занят тем, что хлопал в ладоши и кричал "Марко!" своим друзьям в бассейне. Я с удовольствием съела приторный ванильный торт из бакалейной лавки с розовой глазурью, была публично удостоена чести Вероники и ее мужа Дениса как врача, принимавшего роды у Полины, и вскоре после этого откланялась, чтобы вернуться к своей другой жизни. Позже тем же вечером я встречалась со своими подружками в клубе Трубадур на концерте Арии. Когда я стояла в фойе и забирала свою черную кожаную сумку, Вероника подошла ко мне сзади и легонько потрепала меня по плечу. "Спасибо, что пригласила меня, Вероника, но я должна идти, мне нужно успеть сделать несколько карточек пациентов". Она тепло обняла меня и прошептала на ухо: "Я беременна. Увидимся через пару недель". Я формально обняла ее в ответ и улыбнулась от счастья за нее и за себя.
Я смотрела в бирюзовые глаза цветочницы, когда она передавала мне ручку, и теперь понимала, что она очень красива. Ей не нужно было разглаживать морщины на лбу только потому, что так делали все остальные в городе. "Это все?" - спросила она. "Да, спасибо", - ответила я. Решив, что напечатанное на лицевой стороне открытки послание будет передано, я неловко нацарапала на внутренней стороне "Искренне, доктор Кузнецова" своим больничным почерком, положила ручку и направилась к выходу с букетом.
Первые несколько месяцев третьей беременности Вероники навевали ностальгию, как встреча выпускников средней школы. Артем вернулся, но стал немного старше. Он был многословен, но почти два года, прошедшие с момента нашей первой встречи, состарили его настолько, что исчезла часть наивного энтузиазма. Его младшая сестра тоже приезжала в гости, и он послушно проводил большую часть времени, играя с ней. Я по-прежнему наслаждалась днями, когда они приходили, но мой интерес все больше обращался к Веронике. Меня интересовали все мои пациенты: их прошлые операции, семейные истории болезни и пути к беременности, но я все больше и больше интересовалась Вероникой как личностью. Кем была эта женщина, вырастившая такого интересного ребенка? Пообщавшись с ней, я узнала, что они с Денисом познакомились на первом курсе Московский государственный университет. Она была родом из Усть-Лабинска, Краснодарский край, и ее неуложенный хвост и минимальный макияж объяснялись не тем, что она была слишком занята как мама, чтобы возиться с косметикой, а тем, что в душе она была пацифистской. Как и я, она провела много лет, утопая в книгах. Она была на пути к получению степени доктора клинической психологии, когда забеременела, и, поскольку Денис часто путешествовал в качестве вице-президента по продажам в компании, занимающейся солнечными технологиями, она решила приостановить получение степени, чтобы провести время с Артемом. Ее родители вернулись в Краснодарский край, где также жила ее сестра, а родители Дениса скончались много лет назад, оставив им дом, который я посещала с неохотой. Думаю, Вероника стала получать от своих визитов такое же удовольствие, как и я, потому что она стала назначать свои встречи на 16:15 - мое последнее время приема в этот день. После окончания приема она оставалась в моем кабинете, задавая несколько вопросов, связанных с беременностью, хотя мы оба понимали, что она знает на них ответы, ведь это был ее третий раз. Наш разговор быстро перешел от болей при беременности к любимому рецептам, к любимым телешоу, которые можно смотреть без остановки. Однажды поздно вечером, перед тем как она вышла из офиса через заднюю дверь, которая оставалась незапертой в нерабочее время, я дала ей свой личный номер телефона, а ее номер сохранила в своем телефоне. Спустя две недели, когда она была на двадцать второй неделе и втором дне беременности, на экране моего телефона высветился ее номер, я улыбнулась, решив, что она придумала еще один повод поболтать.
"Доктор Кузнецова?"
"Да, Вероника, что происходит?"
"Кажется, у меня отошли воды".
Мое сердце упало в желудок. "Езжай в больницу. Я встречу тебя там, мы осмотрим тебя и выясним, что происходит". Я небрежно проинструктировала ее, прикрывая свой страх запрограммированным диалогом.
Я входила в автоматические двери с надписью "Роды" больше раз, чем в парадные двери всех мест, где я жила, но когда я прошла через них, чтобы встретить Веронику на другой стороне, на меня обрушилась такая смесь печали и раздражения, какой я не испытывала раньше. То, чего я боялась, произошло. У Вероники отошли воды. По дороге в больницу у нее начались схватки. По прибытии медсестра установила на ее животе два внешних монитора: один для измерения сердцебиения ребенка, а другой, токометр, для измерения схваток. Схватки происходили каждые пять минут, и она стонала от боли при каждом пике, отображаемом на экране. Сердцебиение ребенка было учащенным. Я осмотрела ее и обнаружила, что она расширена на три сантиметра. У нее была температура 38 градусов. Остановить роды было невозможно, и мне пришлось не только объяснять Веронике, что у нее инфекция и ее нужно лечить антибиотиками, чтобы инфекция не распространилась на все тело и не подвергла ее риску оказаться в реанимации или еще хуже, но и что ребенок родится, и ему слишком рано выживать или пытаться спастись.
Она все еще переваривала то, что я сказала ей, когда ее ребенок родился.
Его тонкокожее, почти полупрозрачное тело прижалось к моему левому предплечью, пока я правой рукой перерезала пуповину. Я отводила глаза от его груди, отказываясь видеть признаки жизни, которые там присутствовали. Используя физическую боль, чтобы отвлечься от эмоциональной боли, которая все сильнее давила мне на глаза, я прикусила язык. Я осторожно завернула ее ребенка в голубое больничное полотенце и подняла его к ней. Денис склонился над Вероникой, обнимая ее, пока она держала их сына, и они оба плакали, глядя на его сросшиеся веки, которые были слишком незрелыми, чтобы смотреть назад. "Мне так жаль". прошептала я, склонив голову. Выходя из комнаты, я оглянулась на них троих, чтобы почтить момент, когда они обнимали своего ребенка, и он покинул этот мир.
Мои липкие руки обхватили корзину с цветами, и она впечаталась в мои ладони. Мне следовало написать на карточке больше. "Кто просто так подписывает свое имя?" спросила я себя. "А стоило ли мне вообще приходить?" спрашивал я себя, но как я могла сказать "да" на дне рождения и "нет" на похоронах? Внезапно печаль ворвалась в мои глаза, разрушив хорошо выстроенную стену. Подкравшись к дверям похоронного бюро, я начала плакать, и не только по Веронике, но и по всем матерям, которых я видела, потеряв ребенка. Для всех матерей, у которых ребенок находился в отделении интенсивной терапии. За всех матерей, у которых было слишком сильное кровотечение или неожиданное кесарево сечение. Матерям с послеродовой депрессией. Матерям, лишенным поддержки семьи. Матерям, подвергшимся насилию во время беременности. Матерям, у которых не было дома, куда они могли бы забрать своих детей. Я ничем не отличалась от других врачей. Я не была более веселой. Я не была двумя разными людьми. Я просто отгородилась от своего горя. Я отключала его, но сегодня мне не удалось найти кнопку выключения.
У дверей похоронного бюро стояла женщина в черном брючном костюме и с уложенным набок пучком. У нее был классически заостренный нос, а уголки рта вздернуты так же, как у Вероники. По их сходству можно было догадаться, что это ее сестра. Быстро фыркнув, чтобы остановить капающую из носа кровь, я неуверенно подошла к ней. Дрожащими руками я подтолкнула корзину с цветами к ней. Она схватила букет, и наши влажные глаза встретились. Мой голос вырвался из нутра, пробрался через грудь и вырвался из уже открытого рта.
"Здравствуйте, меня зовут Лили. Я подруга Вероники".
Дорогой читатель! Если вам понравился рассказ, поставьте лайк и оставьте ваши мысли в комментарии.
Не забудьте подписаться на канал, чтобы не пропустить новые истории.
ЛЮБОЕ КОПИРОВАНИЕ И ИСПОЛЬЗОВАНИЕ ТЕКСТА БЕЗ ВЕДОМА АВТОРА ЗАПРЕЩЕНО!