— А ты знаешь, что в огне живут саламандры?
— Сала… кто?
— Саламандры. Это такие огненные ящерки. Если долго-долго смотреть в огонь, можно их увидеть.
— А почему они там не сгорают?
— Потому что они волшебные. А еще бывают фениксы. Это такие птицы. Они как раз сгорают, когда умирают, а потом возрождаются из пепла. Вот так вот, Катька.
Отец обнимает меня за плечи, прижимает к себе. В черное небо над костром взвиваются искры, не долетают до звезд, гаснут.
Мой папа — ученый. Он изучает волшебных существ. Мама называет это непонятным словом «фольклор» и говорит, что если бы папа не маялся дурью после своего филфака, а пошел на завод или в бизнес, то у нас были бы деньги на новое платье мне к школе. И что поэтому она с ним и развелась — невозможно одной тянуть не только ребенка, но и мужа, который получает семь тысяч на какой-то «кафедре».
Но я-то знаю, что папа не работает ни на какой «кафедре». Просто если люди узнают про его волшебных существ, то всех их переловят и посадят в зоопарки. А так нельзя. Поэтому мы с папой никому про это не рассказываем и делаем вид, что он обычный человек.
Порыв ветра проносится по верхушкам деревьев, треплет пламя костра. Папа отпускает меня, тянется к рюкзаку за бутербродами с колбасой и сыром.
Через неделю я пойду в первый класс, а сейчас мы с папой в походе. По-настоящему, с палаткой, костром и спальными мешками. Мама долго не хотела нас отпускать, но потом сдалась. Даже дала с собой бутербродов и маленькую бутылку моего любимого «Спрайта», который разрешает пить только по праздникам.
Пока папа ищет бутерброды, я тянусь к картонке, где стоят два наших пластиковых стаканчика. Беру один, делаю глоток…
Горько!!! Как же горько, и жжет горло, и огонь разливается в груди… Я роняю стакан и начинаю кашлять, папа бросает рюкзак:
— Катька! Катька, ты что?
Видит упавший стакан, зачем-то глотает из второго.
— Катька, ты водки вместо «Спрайта» глотнула, что ли? Черт! Твоя мать меня убьет! Запей быстрее, вот, вода…
Он сует мне в руки бутылку с минералкой, я через силу делаю несколько глотков. Горло жжет чуть поменьше. Папа заставляет меня съесть бутерброд и выпить еще воды. По всему телу разливается приятное тепло. Костер уплывает куда-то вбок и вверх.
— Катька! Ты как? Нормально? Если будет плохо, скажи…
— Мне хо… хо-ро-шо, — по слогам выговариваю я, потому что язык не слушается.
— Хорошо… Ну, вот и хорошо, — вздыхает папа. Обнимает меня. — Только маме не говори. А то она тебя со мной больше никуда не отпустит.
Я прижимаюсь к папе. Деревья и звезды кружатся над головой. Между поленьями костра мелькают огненные ящерки. Папа глотает жидкий огонь и не сгорает изнутри. Значит, он тоже сала… ящерка? Или феникс? Мой папа — феникс. Я пробую эти слова на вкус. Красиво. Наверное, я тоже маленький феникс, раз выпила огонь и не сгорела. Но об этом нельзя говорить маме…
Папа относит меня на руках в палатку. Брезентовый потолок кружится, как до этого звезды. Я засыпаю, и мне снится огонь.
***
День, когда погиб папа, я не помню. Точнее, помню, что была у него в гостях. Мы сидели у него на кухне, и я рассказывала про школу — как мы проходили сказку про Жар-Птицу и как я рассказала про фениксов, а учительница меня похвалила. После этого разговора я легла спать на диване, а папа остался на кухне. А потом я проснулась от какого-то треска, и вокруг был огонь, и было нечем дышать, и стало темно…
Второй раз я проснулась в больнице. Мама ругалась и плакала. Я узнала, что чудом не обгорела, только надышалась дымом, а папа…
А папы больше нет.
— Почему ты не дала мне посмотреть на него в последний раз? — закричала я на маму, когда поняла, что больше его не увижу.
— Не на что там смотреть было! — взорвалась мама в ответ.
Не на что? То есть папы там, в сгоревшей квартире, не было?
Картинка по кусочкам начала складываться у меня в голове. Я поняла, что мама просто не говорит мне, как все было на самом деле. А может, и сама не знает.
Папа, наверное, просто сгорел и возродился большой и красивой огненной птицей. И улетел туда, где живут другие фениксы. Но я помнила, что об этом нельзя никому рассказывать. Даже маме.
А я не обгорела, потому что я его дочь и тоже маленький феникс. Ничего не случилось, как в тот раз, когда я выпила папин жидкий огонь. Но почему-то сейчас я не смогла сама стать огненной птицей и улететь с ним.
В тот день я решила приручить огонь, чтобы вырасти и показать папе, чему научилась. Чтобы он прилетел назад и забрал меня к себе.
***
— Да куда все спички-то в этом доме деваются? — ругается мама. — Андрей, ты не видел?
Андрей — новый мамин муж. Они поженились, когда мне было одиннадцать, и уже год он живет с нами.
— Не видел! — кричит он в ответ из комнаты.
Я сжимаю в кармане коробок спичек, который пять минут назад стащила из кухонного стола.
— Мам, я гулять!
— Хорошо, — бросает мама. Она еще ищет спички, ей сейчас явно не до меня. — Приходи через два часа, будем ужинать.
***
Я провожу рукой над небольшим костром. Языки огня трепещут между моими пальцами. Я давно научилась терпеть жар.
Сначала у меня долго не получалось разжигать огонь. Спички ломались, гасли; хворост только дымил и не загорался. Потом я нашла в библиотеке справочник туриста и научилась правильно разводить костры.
Я перечитала все книги, где упоминалась огненная магия. Узнала, что настоящие волшебники умеют гасить свечи взглядом, зажигать пламя на ладони, кидать огненные шары. Конечно же, не нашла ни одного совета, как этому научиться. Пролистала даже пару руководств для фокусников, но ничего полезного там тоже не оказалось — мне нужны были не красивые иллюзии, а настоящая магия.
Если бы папа не превратился в феникса и не улетел, он бы научил меня. Но мне приходится учиться самой. Это сложнее и медленнее.
Пламя на миг обвивается вокруг моего запястья, по нему проскальзывает огненная ящерка, утекает обратно в костер, теряется там. Еще пара таких же, но помельче, шныряют среди хвороста.
Единственное, чему мне никогда не приходилось учиться — видеть их. Ящерки всегда появляются в кострах, которые я развожу в роще недалеко от нашего дома. Один раз я засмотрелась на такую в мангале на даче и сожгла шашлык. Андрей тогда сильно ругался.
То, что я их вижу, немного утешает. Возможно, и правда что-то унаследовала от папы.
В конце концов, зажигать и контролировать огонь можно и обычными способами. А магия… Надеюсь, когда-нибудь она проснется во мне.
Когда через два часа я возвращаюсь домой, рядом с плитой лежит электрическая зажигалка.
— Во, смотри чего купил! — гордо говорит мне Андрей. — Не потеряется, и мать твоя больше ругаться не будет!
В живот словно падает ледяной комок, и я понимаю, что мне нужно искать другой выход.
***
— Чего смотришь, малявка? Вали отсюда!
Я «валю» — забегаю в школу, прячусь в раздевалке. Все, что мне надо, я узнала — кто из старших мальчишек курит за школой и у кого из них яркие куртки, которые легко найти.
Мне нужны только зажигалки. И когда звенит звонок и в раздевалке никого не остается, я обшариваю карманы парней.
Красная куртка. Зеленая со светоотражающими полосами. Черная с оранжевым капюшоном. Синяя…
Мне везет — я становлюсь обладательницей сразу двух зажигалок. Одна наполовину пустая, вторая почти полная.
Это хороший план. Его хватает на пару месяцев, пока в мае мама не решает постирать мою куртку.
— Катька! А ну иди сюда! Ты куришь?!
— Ты что, мам, нет! — я даже не вру.
— А это что?! — мама сует мне найденную в кармане зажигалку.
— Это… это просто…
— Просто? Ты что, хочешь кончить, как твой папаша, алкоголик чертов? Сгореть по пьяни, да? Ты хоть знаешь, что там было, когда тебя из огня вытащили? Да он заснул пьяным с сигаретой, вот и все!
— Неправда! — срываюсь я. — Ты ничего о нем не знаешь! Он — феникс, он сгорел и возродился птицей…
И тут я вспоминаю, что этого нельзя было говорить.
— Какой еще феникс, Господи? Ладно сам с ума сходил, так еще и тебе мозги запудрил! Большая уже, в сказки верить! Я запрещаю тебе! Запрещаю, слышишь! Чтобы я вот этого, — она сжимает в кулаке зажигалку, — больше не видела!
Я рыдаю полночи. Мама не понимает меня и никогда не поймет. Она уверена, что папа просто умер. Но я знаю, что он жив. И сама тоже не хочу умирать. Я хочу жить — вместе с ним, стать прекрасной огненной птицей, чтобы нам было хорошо, как тогда, в походе, в моем детстве.
Мама запрещает мне выходить из дома на целый месяц. Она уверена, что для меня будет наказанием сидеть дома летом, пока одноклассники гуляют.
Но главное наказание для меня — что весь этот месяц в моей жизни нет огня.
Когда мама и Андрей уходят на работу, я зажигаю плиту и подолгу смотрю в синее газовое пламя.
Но оно не настоящее. Саламандры там не живут.
***
Город этим летом серый от смога. В новостях говорят — горят торфяники. Показывают, как тушат их с вертолетов, как над лесами стелется дым, как горит сама земля.
Но я вижу еще кое-что, кроме дыма и вертолетов. Я вижу, как там, под сухой черной травой, извиваются, перебегают с места на место огненные ящерки. Как вспыхивают над деревьями пламенные крылья птиц, растворяются в сером дымном небе.
И я понимаю — пора.
Если огненные существа сами пришли на эту землю, возможно, и мой отец где-то рядом. Пора показать ему, как здорово я научилась играть с огнем.
Мне уже пятнадцать. Я все еще не умею зажигать огонь взглядом, но, как показала практика, обычная зажигалка ничем не хуже.
Иногда я ухожу куда-нибудь, где нет людей — на берег реки, в рощу за гаражами на краю соседнего района, — и отпускаю на волю огонь и всех, кто живет в нем. И каждый раз жду, что костер будет настолько большим, что его заметит мой папа. Заметит и прилетит ко мне.
В последний раз, когда выгорела километровая полоса травы между лесом и старым кладбищем, ее даже показывали в новостях. Но, наверное, фениксы не смотрят новости.
Матвей кашляет. Матвей — это мой братик, сын мамы и Андрея. Ему полгода. Мама берет его на руки, пытается укачать, но брат не успокаивается и начинает реветь.
По комнате плывет серый смог. Пахнет дымом. Ни окна, ни кондиционеры не спасают.
— Пожалуйста, воздержитесь от разжигания костров… — бубнит заученные фразы ведущая новостей на экране.
— Чертовы пироманы! И так дышать нечем, а они еще костры жгут… — вздыхает мама. — Чтоб их всех пересажали!
Я молчу. Не хочу, чтобы пересажали всех. Ведь одна из тех, кого мама называет «чертовыми пироманами», — я.
Но мне не нужен огонь ради огня. Мне нужен мой отец.
Я покажу тебе все, что умею, папа. Я разожгу самый большой костер, на который способна. И тогда ты просто обязан будешь вернуться ко мне.
***
В старом заброшенном здании сумрачно и пыльно. Из разбитых окон падают лучи света, и в сером дымном воздухе четко видны их края.
Я иду по длинному узкому коридору. Под ногами хрустят осколки кафеля. Справа и слева — стены, покрытые облупившейся бежевой краской, приоткрытые рассохшиеся двери. За ними — ржавые остовы капельниц и металлических кроватей с изодранными матрасами.
Когда-то это была загородная психиатрическая больница, но пациентов перевезли в здание побольше, а это забросили. Я приходила сюда пару раз «на разведку». Сейчас моя цель — небольшая комнатка на втором этаже с парой письменных столов, а главное, чудом сохранившимся шкафом с какими-то старыми бумагами.
Они будут хорошо гореть.
Я разбрасываю их по всей комнате. Поливаю керосином, купленным в хозяйственном магазине у дома. Опускаюсь на колени, щелкаю зажигалкой. И тихо говорю язычку пламени:
— Гори.
Несколько секунд огонь словно думает, стоит ли ему перебираться с зажигалки на старый, побуревший от времени и влаги лист бумаги. Потом решает, что стоит.
По краям листа появляется рыжая кайма, бежит к центру. Бумага сворачивается в черную трубочку, осыпается серым пеплом. И на миг мне кажется, что ничего не получилось, что сейчас оранжевое кольцо медленно сползется в точку в центре и погаснет.
И тут огонь вспыхивает чуть ли не до потолка.
Горячая волна ударяет в лицо, я отскакиваю назад, врезаюсь спиной в стену. Пытаюсь вдохнуть…
Раскаленный воздух обжигает меня изнутри.
Огонь не отпускает. Не дает отвести глаза.
Я смотрю на него — может, несколько минут, а может, вечность. Смотрю, как огонь нежно обнимает черные коробки старых письменных столов, поднимается по облупленным рамам и двери, подбирается к моим ногам, лижет кроссовки…
Инстинкты срывают меня с места, заставляют броситься к лестнице, ведущей на первый этаж. И только добежав до нее, я понимаю, что старые двустворчатые двери и лестничная площадка за ними тоже охвачены огнем. Когда он успел сюда добраться? Сколько я там простояла?
И почему мне так горячо? Так не должно быть, не должно же, папа, правда? Почему мир так странно плывет и заваливается на бок, почему каждый удар сердца бомбой взрывается в голове, почему решетка старой железной кровати такая горячая, а до земли так далеко?
Почему ты не приходишь за мной, папа?
Пламя уже не трещит — ревет. Тяжело падают со стен огромные куски штукатурки. Надламывается деревянная балка под потолком.
Огонь везде. Справа и слева, сверху и снизу. И я впервые его боюсь.
«Впусти его, Катька».
— Что?
Я не сразу узнаю этого голос — то ли в моей голове, то ли в реве пламени.
«Впусти его. Ты испугалась и решила, что огонь — твой враг и опасен для тебя. Но если ты сама станешь огнем, он тебе не повредит».
— Папа?
«Да, Катька, да. Но мы поговорим потом, сейчас просто вдохни и вспомни, что ты и есть огонь».
И я вдыхаю раскалённый воздух.
И за моей спиной распахиваются огромные пламенные крылья.
И когда горящее небо рушится на землю, оттуда, из-за этого неба, одна за другой спускаются ко мне большие огненные птицы.
Фениксы, понимаю я. Наконец-то я вижу их в реальности. Какие же они красивые.
И у самого красивого из них — глаза моего отца.
Автор: Наталья Масленникова
Больше рассказов в группе БОЛЬШОЙ ПРОИГРЫВАТЕЛЬ