Передо мной на чистейший асфальт выехал трактор и сбрасывая с колес жирную черную землю заунывно затошнил в сторону ближайшей деревни, навевая на меня безысходную тоску от невозможности обогнать его в ближайшей перспективе узкой проселочной дороги.
Так меня встречал северо-запад Франции, ее затерянные в нормандском тумане уголки провинциальной жизни. Я не люблю ездить по магистралям, поэтому иногда приходилось мириться с такими ситуациями на "пьяных" деревенских дорогах. Ну, как деревенских, хотелось бы возразить! Впрочем, как говорится, оставлю это здесь...
Иногда меня как Иоанна Васильевича терзали смутные сомнения и не верилось, что еду по деревенским захолустьям в десятках километров от ближайших городков. Даже не городов, а именно городков или поселков, коммун или как тут принято все это называть.
Дороги тянулись узкие, местами без какого-либо намека на обочины, с периодически выезжающими с полей тракторами и другими тихоходами, но чем дольше я по ним ехал, тем больше сосало где-то под ложечкой и вспоминались слова Розенбаума: "Что-то здесь не так, не так!".
Нет провинциальной души, что ли. Какое-то все противно изящное, словно это и не деревня вовсе, а какая-то картина из Русского музея или Третьяковки, рассказывающая о душевных терзаниях ее великого автора в эпоху очередных перемен, бесцельно пропивающего свою драгоценную жизнь на водах Баден-Бадена или винах Эльзаса.
Другое дело в известных мне местах! Отъезжаешь пару десятков верст от города, и погружаешься в настоящую бунинскую деревню. Разве что не встретишь заплеванных полов придорожного трактира, но их с лихвой заменяет ближайшая придорожная парковка с общественным туалетом. А какой дух! Это вам не по автобанам на тракторах с кондиционерами гонять, мсье Макрон, тут и "Беларусь" не везде проехать может, если дождик капнет.
Иногда мне все же доводилось выезжать на более широкие дороги между городками. Здесь тракторы уже встречались реже и прижимались к обочине. Только наползающий с Нормандии туман скрывал всю радостную подлость окружающего меня мира, с его вылизанными полями, блестящими чистотой коровами, предательскими деревьями вдоль дорог, которые в Калининграде почему-то кажутся никому не нужными и которые никто не восстанавливает.
Все какое-то противно чужое. Не-е-сте-стве-нно-е... я бы сказал. Едешь вот так вдоль дороги и думаешь: не съехать никуда в поля, не попи... отдохнуть за кустами, как это любят делать у нас, ску-ко-ти-ща какая-то.
Одно слово - Франция...
Я подбадривал себя мыслями, что в этот момент в Лионе прямо посреди главной площади дерутся местные фанаты с мексиканскими эмигрантами, кидая друг в друга стулья из уличного кафе, что в Дюнкерке полиция выгоняет из-под разводного моста бездомную жертву капитализма, а на улицах Марселя темнокожие потомки униженных жителей колоний наводят свои порядки и продают шмаль в подворотнях, наплевав на жандармерию (реальные истории из моей жизни, кстати).
Потому что не может быть в стране все так идеально, как это было в деревнях, где-то на северо-западе Франции. Просто у кого-то все идеальное в столице, а у кого-то в деревне. Вот и вся разница...
А потом я въехал на какую-то забытую Богами дорогу, тянувшуюся сквозь лес, достойный наличия в нем партизан или, на худой конец, парня в лосинах и с луком. Ну вот же! - Воскликнул я. - Наконец-то французы попались и не смогли скрыть страшную и ужасную дорогу, на которой нет даже разметки!
Но дорога все тянулась и тянулась вдоль какого-то сказочного туманного леса, не имевшего ни запрещающих знаков, ни сувенирных лавок, ни вездесущих тракторов. Как будто я провалился в совершенно иной мир, нарисованный еще каким-то очередным великим художником на холсте.
И почему-то снова стало грустно, потому что автомобиль не подпрыгивал на кочках и не падал в ямы, не было ямочного ремонта, не было мерзопакостных рекламных банеров и ограничений, не было ничего, что позволяло бы успокоить себя, что Рай выглядит совсем не так, что он не здесь и вообще...
